Моя леди Джейн

Вдали шпилями устремлялся к небу замок на вершине крутого холма. У подножия его копошилась деревня из кучки тесно сгрудившихся домов. Многие селяне останавливались поглазеть на то, как через главные ворота внутрь ограды вкатывается карета и начинает медленно карабкаться вверх. Джейн, в свою очередь, с восхищением рассматривала возвышавшуюся впереди замковую крепость, облицованную блестящим белым камнем и украшенную узкими прорезными окнами (крепость построили в XI веке, как известно всякому знакомому с историей архитектуры, а уж Джейн-то была с ней знакома). Ничего не скажешь – хорошо защищенная цитадель, подумала девушка. Даже зловещая. Похоже, хозяева ожидают нападения в любую минуту.

Карете пришлось миновать еще трое ворот и преодолеть ров, прежде чем она оказалась посреди центрального внутреннего двора – там кучер остановил лошадей, как раз напротив изысканно украшенных жилых помещений. Они представляли собой новое, более современное дополнение к зáмку и, конечно, были снабжены множеством широких окон и остроконечной крышей. Все вокруг производило несколько музейное впечатление, как бы говоря: «Смотрите сколько угодно, но ни к чему не прикасайтесь». Идеально ухожено, но жизни как таковой не наблюдается…

Джейн оглядела несколько дюжин окон, надеясь заметить за ними признаки движения, но нет – все было тихо, только лошади слонялись без дела на широкой лужайке с противоположной стороны замка.

Вот они, значит, какие, эти «призовые лошади», которыми так кичится лорд Дадли.

Она легко выпрыгнула из кареты и подошла к закрытым воротцам перед лужайкой, чтобы получше рассмотреть лошадей.

Все они были породистыми, с гладкими лоснящимися боками и тонкими как веретено ногами. Но лучшим был красавец жеребец, гарцевавший в дальнем конце лужайки. Его мышцы перекатывались и играли, когда он с шумом проносился по траве, голова высоко поднята. На ходу он тряс ею так, что роскошная грива развевалась на ветру, а солнце глубоко бликовало на шкуре каурой масти. Он был просто великолепен. И хотя опыт Джейн в этом деле сводился в основном к общению с благонравными смирными меринами, каковым и пристало возить леди, она подумала, что никогда не видала коня, которым хозяин и вправду мог хвалиться.

А как здорово было бы, представилось ей вдруг, жить в теле лошади. Уметь вот так лихо взлетать, отталкиваясь от земли мощными ногами. И никто к тебе не придирается, не щиплет тебя, никто не комментирует твою жалкую щуплую фигуру…

Чего бы не отдала она за то, чтобы превратиться в лошадь и ускакать не только от этой дурацкой помолвки, но и от всего, что в ее жизни так неправильно сложилось.

– Сударыня, – раздался у нее за спиной мужской голос. – Могу я вам чем-то помочь?

Джейн обернулась и сразу задрала вверх голову, успев, однако, заметить, что джентльмен, окликнувший ее, был хорошо одет. Затем она опустила взгляд.

Ну, так и есть.

Тот самый нос.

В самом что ни на есть чистом виде: огромный изогнутый орлиный клюв, который наверняка входит в комнату как минимум за несколько секунд до своего хозяина. (Возможно, у читателя создастся о нем некоторое представление, если он вспомнит о так называемых птичьих масках чумных докторов, которые появятся через несколько десятилетий после описываемых событий. Говорили, что образцом для изготовления этих масок с клювами послужили именно «дадлианские» носы – впрочем, произносили это всегда, лишь убедившись, что поблизости нет представителя рода Дадли.)

Святые угодники! А что, если это и есть Гиффорд?

– Я приехала повидать лорда Гиффорда Дадли, – сказала Джейн нерешительно, ловя себя на мысли, что обращается непосредственно к носу. Но тут нет ее вины – ведь он завис как раз над нею. От него трудно было уклониться. Она сделала резкий шаг назад в надежде встретиться с собеседником глазами.

– Ах, вот оно что, – с пониманием улыбнулся юноша. – Вам нужен мой брат.

Ага. Значит, этот нос, в смысле, этот человек – не Гиффорд, а Стэн Дадли, старший брат, который иногда появляется с отцом при дворе. (Впрочем, Джейн при дворе не очень-то смотрела по сторонам – ее слишком занимали книги.) Но что, если у Гиффорда нос еще хуже?

Она прижала книги к животу и задумалась: не стоит ли помолиться? Интересно, молитва о носе приличного размера считается кощунством?

– Да. Я бы хотела увидеть Гиффорда прямо сейчас.

– Боюсь, что сейчас это невозможно. Он… гм. Занят с лошадьми. – Стэн бросил взгляд на пастибище, но если Гиффорд там и находился, то Джейн, во всяком случае, его не видела. Из божьих тварей там были только лошади, переходившие от одного пучка травы к другому.

– Так он не примет меня?

– Не сейчас.

Этот ответ взбесил ее. Неужели ей нельзя хотя бы одним глазком взглянуть на суженого, прежде чем идти под венец?! Неужели это так сложно?

Стэн повернул голову, на миг заслонив своим носом солнце.

– Я вижу, вы расстроены. Мне правда ужасно жаль, и я прошу прощения, но с дамами брат никогда не встречается до заката.

С дамами?.. Во множественном числе?

Сэр Нос тем временем продолжил:

– Вы, наверное… Анна? Фредерика? Джанетт?

Джейн в ответ недоуменно моргнула.

– Простите, кто?

Стэн скрестил руки на груди и посмотрел на нее повнимательнее.

– Рыжие волосы. Это необычно. Я не припомню, чтобы брат упоминал хотя бы одну рыжеволосую, когда говорил о своих дамах.

– Своих дамах? – с усилием пискнула девушка.

– Но не думали же вы, что вы у него одна. Впрочем, я полагал, что он предпочитает брюнеток. И повыше. С более выраженными… формами.

Джейн задыхалась от возмущения. Просто неслыханно! Что этот чертов Стэн о себе возомнил? В конце концов, Джейн принадлежит к королевскому роду (да-да, ее прабабушка была королевой), она приходилась кузиной и близким другом Эдуарду Шестому. Она имеет прямой доступ к монаршим ушам, и уже очень скоро в этот орган слуха польются правдивые сведения об этом грубом, невоспитанном, самонадеянном, испорченном человеке…

Вдруг она поняла, что ничего из этого не произносит вслух, а просто стоит с отвисшей челюстью и ждет чего-то, пока губы, шевелящиеся под носом Дадли, пытаются угадать ее имя. А имен оказалось много. Как минимум по одному на каждую букву алфавита. Неужто Гиффорд состоит в отношениях со всеми этими женщинами? Или Стэн просто злобно шутит над ней?

– Ну ладно, – капитулировал наконец тот. – Сдаюсь. Я сообщу ему, что вы приходили, если, конечно, вы скажете мне свое имя.

Она придала своему голосу самый стальной оттенок, какой только смогла.


– Я леди Джейн Грей. Его невеста.

На секунду Стэн застыл как вкопанный, затем, опомнившись, отвесил поклон.

– Ах, вот как! Миледи. Простите меня. Я не знал. Не следовало мне трепать языком попусту. Просто… у вас необычно рыжие волосы для высокородной дамы. То есть… Я хочу сказать, что знай я, кто вы, не стал бы болтать о других леди. Потому что никаких других леди нет. Нигде. Во всем мире. Кроме моей жены. И вас. Гиффорд будет вам преданным и верным мужем. Преданным, как пес. То есть не совсем как пес. – Он вздохнул. – В общем, прошу прощения, мне ничего вообще не следовало говорить…

Джейн только молча смерила его взглядом. Ну, точнее, его нос. Другого ничего особенно видно и не было.

– Еще раз прошу принять мои самые искренние извинения, миледи. – Стэн Дадли сделал еще несколько жалких попыток спасти положение, затем промямлил что-то насчет оставления ее наедине с ее мыслями – несомненно, столь же чистыми, сколь белы цветы на божественно девственном древе – и наконец удалился.

Так-так. Значит, ее нареченный супруг – банальный волокита. Ловкий обманщик девиц. Развратник. Повеса. Этакий резвун. (Джейн, особенно в состоянии крайнего расстройства, частенько превращалась в ходячий толковый словарь – еще один побочный эффект обильного чтения.) Понятно, почему его раньше никто не видел: у распутников днем слишком много дел, как говорится, с лошадками, ну а ночью, надо думать, со шлюхами.

Ну уж нет, с таким смириться невозможно.

Насупившись, Джейн потопала назад к своей карете, на ходу представляя себе все, что скажет Гиффорду, Эдуарду, матери и всем, кто там еще подстроил ей этот брак. Много, много горького предстоит им услышать.

Она-то думала, что эта помолвка разрушит жизнь Гиффорду. Но впервые (вероятно, за всю жизнь) оказалась неправа: обручение с лордом Гиффордом Дадли разрушит ее жизнь.

Если только вовремя не остановить это безумие.

Джейн резко выпрямила спину. За Гиффорда Дадли она замуж не выйдет. (Кстати, что за дурацкое имя – Гиффорд Дадли? Бред какой-то!) Ни в субботу и никогда.





Глава 3

Гиффорд (будем звать его просто Ги!)




Худшее, что есть в пробуждении после заката, – это стойкий травянистый вкус сена во рту – неприятный побочный эффект собственно сена, которое там и побывало. Но недуг, который можно было бы назвать «сенитом» (или, к примеру, «сенной гортанью», как любила называть его мать, – словно речь шла о запахе перегара), никак не победишь, если каждый божий день заканчиваешь в облике необъезженного жеребца, а каждую ночь начинаешь совершенно необузданным, «неприрученным» мужчиной.

Почти уже мужчиной, как опять-таки любит говорить мама. В свои девятнадцать он и вправду был почти уже мужчиной. И уж точно неприрученным.

С усилием заставив себя сначала присесть на корточки, а затем и встать, Ги (мы просим вас звать его Ги, чтобы не употреблять лишний раз этого ужасного полного имени: Гиффорд Дадли Второй – а значит, второстепенный, – сын лорда Джона Дадли, герцога Нортумберлендского) потихоньку размял верхнюю часть задних ног, теперь превратившуюся в мужские бедра.

Он припомнил утреннюю веселую прогулку по окрестностям. На сей раз ему пришло в голову отправиться на северо-запад, поскакать отчаянно быстрым галопом по зеленым холмам и пышным лесам – и так провести долгие часы, пока жажда не заставила его заняться поисками воды. Ничто на свете, думалось ему, не сравнится с чувством полной жизни без преград, запретов и границ, когда ветер свистит у тебя в волосах. Вернее, в гриве.

Он не просил дарить ему эту сверхспособность. (А если бы просил, то наверняка заказал бы заодно и умение управлять ею, несмотря на то, что необходимость щеголять повсюду с кнопкой «вкл./выкл.» отчасти омрачила бы чистую радость обладания и могла бы даже стать своего рода проклятием.) И все же и в нынешнем положении имелись свои преимущества. Он ничему и никому не принадлежал и не был обязан. (Кому нужен полуконь-получеловек?) Он всегда мог ткнуть в любую точку на карте и отправиться туда завтра же с восходом солнца. (При условии, что его лошадиный мозг не забыл бы дорогу. Ги обычно оправдывался тем, что лошадям вообще несвойственно хорошее чувство направления, хотя, скорее всего, проблема заключалась в том, что он даже в человеческом обличье был способен заблудиться в собственном платяном шкафу.) Лучше всего было то, что он не имел тех обязанностей, какие обычно бывают у человеческих существ.

После безграничной свободы, которой он наслаждался в дневное время, перед наступлением сумрака он обычно чувствовал легкую пустоту и разочарование. Ги поискал глазами ведро с водой, всегда оставляемое слугой в углу, и, найдя, галопом подскочил к нему (галопом в человеческом смысле, но все же настолько похожим на конский, насколько может получиться у человека) и опрокинул себе в рот полный ковш.

Процесс превращения всегда производил в нем эффект обезвоживания, а сегодня ему понадобится бодрость, ловкость и быстрота. В силу вынужденно ночного образа жизни Ги-человеку оставалось не так много доступных занятий. Учитывая непринужденную и часто дерзкую речь его, да и вообще неукротимый буйный нрав, родители не сомневались в том, где он проводит «человеческие часы»: в будуарах женщин сомнительной репутации или, того хуже, выпивая в борделях. Леди Дадли часто приходилось слышать причитания вроде: «Ох уж этот мальчик со своими интрижками… Ну что тут поделаешь?»

Ги позволял им верить в это – более того, он и сам частенько хвастался своими победами над разными дамами, чтобы подыграть им. Если им удобно было считать его кем-то вроде Казановы (хотя, конечно, они не имели возможности сравнить его с настоящим Казановой, которому предстояло родиться только через двести лет), что ж – тем больше свободы оставалось для Ги, чтобы поступать в соответствии с собственными желаниями. Кроме того, правда о том, как он на самом деле проводит ночи, выглядела бы гораздо более постыдно.

Пусть лучше родители считают, что он кутит с девчонками.

Раздался резкий стук в дверь конюшни.

– Милорд? – окликнул Биллингсли с той стороны.

– Да! – отозвался Ги, стараясь поскорее вытрясти нотки ржания из своего голоса, – так «нормальные» люди по утрам откашливаются, прочищая горло.

– Ваши брюки.

Дверь конюшни приоткрылась ровно настолько, чтобы внутрь можно было просунуть руку в голубом рукаве униформы дворецкого с парой брюк.

– Спасибо, Биллингсли. – Ги взял штаны и проворно впрыгнул в них, в то время как слуга выкладывал остальные детали его туалета на деревянный стол, чтобы не перепачкать парадный костюм своего молодого господина сеном.

– Милорд, ваш батюшка просил вас заглянуть к нему на пару слов, как только вы облачитесь.

– Отец? – с тревогой в голосе переспросил Ги. – Он вернулся в замок?

– Да, милорд, – ответил Биллингсли.

Ги застегнул пуговицы на куртке и натянул высокие кожаные сапоги.

– Пожалуйста, скажите отцу, что я занят. У меня другие… планы.

Биллингсли откашлялся.