Морская ведьма

– Превосходно, в путь! Ты становись у штурвала. Я буду попивать портвейн и следить за тем, чтобы мы не пропустили кита.

Я смеюсь и позволяю Икеру затащить меня чуть выше по трапу, чем следовало бы. Глубоко внутри я не верю в суеверия отца. Но у меня есть свои собственные. Ник еще не до конца оправился после шторма. Я не могу уехать. Что, если другу станет хуже, пока меня не будет рядом?

Нет, я остаюсь.

Икер вернется. Он обещал.

И я ему верю.

Той ночью на пароходе что-то изменилось. И произошло это не в разгар праздника, а во время шторма. Мы с Икером увидели друг друга в своей стихии. Мы оба дети соленого моря. И, невзирая на мое решение остаться, я не расскажу об этом открытии Нику. Особенно о поцелуях. Я думаю, не так уж сложно будет помалкивать об этом при лучшем друге. В конце концов, вот уже шестнадцать лет мне удается сохранить свои магические способности в тайне от Ника.

Я спускаюсь с трапа на пристань. Икер машет руками и что-то кричит своей команде. Потом он отплывает, забирая с собой наш общий секрет, который я надежно спрячу и сохраню в своей памяти. Я наблюдаю за тем, как его корабль покидает гавань. Через некоторое время Икер оборачивается. Я машу ему рукой. Сегодня мне нужно попрощаться еще с одним человеком. А затем можно будет вернуться к своим ежедневным обязанностям, для выполнения которых у меня в кармане припасен аметист тетушки Хансы.

Нет, я не верю в русалок. Но хочу верить: когда я прикладываю аметист к носу отцовского корабля перед его плаванием, что-то происходит. Как и когда я читаю выдуманное мною из древних магических слов заклинание.

Я выполняю этот ритуал всего пару недель. Однако он работает – судя по тому, что улов уже сейчас гораздо больше прошлогоднего. На моем лице появляется улыбка, когда на пристани я вижу ликующих рыболовов. После четырех лет страданий из-за Засухи и полнейшего безрыбья, из-за которого число рыболовных судов в городе уменьшилось вдвое, искренняя радость в их голосах – настоящее благословение.

После трех лет Засухи король Асгер понял: молитв богам недостаточно. Хаунештаду требовалось найти иной способ выжить. Было решено строить королевский пароход. Всех мужчин, кто не ушел в море, привлекли к делу: они сооружали деревянный каркас и обшивали дымовую трубу листами металла. Строительство корабля длилось с конца лета и до первых морозов.

Но даже этот пароход, возведенный общими усилиями жителей славного города Хаунештада, не смог прокормить всех его обитателей. Это была единовременная мера. Даже корона не может позволить себе новый корабль каждый год.

Я должна была что-то предпринять.

Начиная с того лета, когда умерла Анна, я взяла себе в привычку пробираться в комнату тетушки Хансы. Каждую неделю она отлучалась в хижину госпожи Агнаты, чтобы сыграть партию в вист. В комнате тетушки всегда душно – огонь в камине горит ночи напролет даже летом. По периметру комнаты под потолком она развесила сотни сухих роз.

Этим тетя пытается продемонстрировать свою глубокую убежденность в том, что эти цветы с их ароматом и красотой во всем превосходят тюльпаны – очень популярные растения среди жителей королевств берегов Эресунна.

В противоположном от дымохода углу под связками роз затаился в тени матросский сундук. Он накрыт покрывалом, поросшим мхом. В недрах сундука скрываются все страхи Ольденбургов. Все то, что запрещено законом: драгоценные камни с пятнами от времени, книги и кобальтовые бутыльки, чьи горлышки запечатаны пробкой и воском. Все эти предметы пришлись тетушке Хансе очень кстати, когда Ник на руках вынес меня из моря четыре года назад. Анну так и не нашли. Когда я лежала в постели при смерти, тетушка Ханса поила меня с ложечки настойками. На вкус они оказались как застоявшиеся духи. И настойки действительно были старыми – втайне их веками передавали из поколения в поколение. Думаю, однажды они перейдут по наследству мне.

В свой первый визит я взяла фиолетовый камень. Он был небольшого размера. Я надеялась, что тетушка Ханса не заметит его исчезновения. Этого было достаточно, чтобы осуществить свой замысел. Еще я утащила одну из обветшалых книг с порванным корешком, выудив ее из-под брикета пчелиного воска и мраморной ступки с пестиком.

Поздней ночью я пробралась на пляж. Не доходя до Хаунештадской Бухты, береговая линия сужается. Скалы подходят к самому морю. Из воды торчат их острые зубы. Глубина здесь больше – волны бьют сильнее. Но меж двух огромных утесов затаился небольшой пляж. Повинуясь воле Урды, море омывало склоны утесов тысячелетиями. В результате над песком сформировались великолепные каменные своды.

Насколько мне известно, у этого места нет названия. Я никогда не видела, чтобы кто-то сюда ходил. Его невозможно увидеть с пляжа, а камни укрывают место от волн. Я называю этот пляж Лагуна Греты – в честь моей матери. Ей бы тут понравилось. В глубине лагуны находится маленькая пещера. В нее не поместились бы и двое человек. Однако расселина прекрасно подходит для хранения баночек с красителями и чернилами, которые мне доверила тетушка Ханса.

Я сдвинула несколько небольших камней – их я использую, чтобы прикрывать вход. Затем зажгла свечу. В кулаке я сжимала аметист. Слабый свет свечи упал на страницы раскрытой книги. Слова были древними, но казались знакомыми. Они прославляли могущество Урды, повелевающей морем и сушей. И пока волны бились о скалы у края лагуны, я несколько раз перечитывала неразборчивые строки, вновь и вновь повторяя заклинания. Так прошло много времени. К исходу дня я наконец почувствовала, как магия наполняет мое нутро.

Я практиковалась три месяца, прежде чем впервые заговорить лодку отца.

Спустя три дня он вернулся домой и привез кита – впервые за последние пару лет. Кит был тощий, но это ничуть не омрачило нашей радости.

С тех пор заговор – обязательный пункт.

Просыпаясь каждое утро, я чувствую сильную потребность: хочется предпринять все от меня зависящее, чтобы отец был сыт и здоров. Сердце неспокойно, пока я не внесу небольшой вклад и не совершу свой ритуал.

Даже когда отец на несколько дней уходит в море, а я ничем не могу помочь, я прихожу на пристань и заговариваю любой пришвартованный пустой корабль. Рыболовы уже привыкли ежедневно видеть меня там. Кажется, они не считают странным то, что я постоянно брожу по причалу, прикладывая сомкнутую ладонь к побелевшим от соли, старым, но надежным корпусам кораблей.

Сегодня я внесла особый вклад в общее дело. Мне не приходится ждать благодарности за свои тайные ритуалы. Однако я придумала кое-что, что можно использовать в открытую. Кое-что, что жители Хаунештада, несомненно, оценят и не будут считать просто проявлением милости Урды.

– Эви, дочка! – отец поднимает ящик на борт своего китобойного судна. Оно тоже названо в честь моей матери – «Малышка Грета». Все снасти и припасы уже погружены на корабль. Хорошо, что я успела застать его.

– Я уже думал, ты не придешь.

Я смеюсь, крепко сжимая в ладони минерал.

– Я, конечно, очень хочу, чтобы ты остался. Но это же не значит, что я не пойду тебя провожать.

На лице отца заиграла хитрая ухмылка. Его лоб был весь в веснушках, а среди темных волос красовались выгоревшие на солнце пряди. Хоть и родился в Италии, отец был датчанином до мозга костей.

Мы вместе поднимаемся по трапу. Он бросает ящик в полуметре от новаторского изобретения. Я уверена, устройство облегчит жизнь рыболовам, которые промышляют в скупых морях. Это средство обеспечит полное выздоровление – то, чего я не смогла добиться с помощью магии. Мое гарпунное ружье красуется на грот-мачте: оно представляет собой автоматический карабин, заряженный копьем на длинной веревке. Оружие блестит на солнце и выглядит просто великолепно – как я и предполагала.

Отец обнимает меня за плечи.

– Моя Эвелин – изобретатель.

– Пустяки, – отвечаю я. Хотя мы оба знаем, что это лукавство. Всю зиму я провела в попытках собрать эту штуковину из старого карабина и переделанного рыболовного багра. И при условии, что мои расчеты верны, гарпун с тросом, оснащенный взрывающимся наконечником, сильно сократит шансы кита на спасение. И если в первом плавании все пройдет гладко – мы, возможно, навсегда изменим традиции китовой охоты Хаунештада.

– Не скромничай. Он произведет революцию.

Я склоняю голову и поднимаю бровь.

– Он и на следующей неделе может произвести революцию.


Отец сердится, когда я затрагиваю эту больную тему. Он не единственный рыбак, уходящий в плавание накануне Литасблота. Но большинство решили подождать окончания праздника, воодушевленные своей недавно обретенной – не без моей помощи – удачей. Но остальные меня не интересуют. Как и короля Асгера, потому что отец – королевский рыболов.

– Это не последний Литасблот, Эвелин. Однажды закидав кого-нибудь хлебом, ты понимаешь: все эти игры одинаковые.

– Но…

Он не дает договорить, хватая меня за подбородок своими грубыми пальцами.

– Никаких «но». Пока есть шанс, нужно хватать удачу за хвост. Кожа на большом пальце отца вся в морщинах и угольной пыли. Он прижимает палец к моей нижней губе.

– Я вернусь домой к балу в честь окончания фестиваля.

Несмотря на печаль от очередного прощания, я натянуто улыбаюсь его словам.

– Однажды увидев меня в моем нарядном платье, ты понимаешь, что оно у меня всего одно.

Отец наклоняется и быстро целует меня в щеку. Я ощущаю прикосновение его жесткой и в то же время мягкой бороды.

– Позаботься о Хансе, дорогая.

Я прижимаю его к груди и вдыхаю сладковатый запах трубки и табака.

– Если она мне позволит, я обязательно позабочусь.

Сжав мое запястье, он отпускает меня. Я иду к трапу, в последний раз окидывая взглядом отца и заодно свою первую попытку улучшения китобойного промысла. Когда я ступаю на иссушенные солнцем доски причала, то слышу: отец отдает команду поднять трап и якорь.

За несколько мгновений до отплытия матросы заняты последними приготовлениями. Я же пользуюсь случаем и прижимаю свой маленький камень к корме корабля – прямо под тем местом, где печатными буквами выведено имя моей матери. Я закрываю глаза и нашептываю заклинание легкому бризу с пролива Эресунн.





6




Идеальная ночь, чтобы жечь ведьм.

Вот чем по своей сути является канун Дня святого Ганса. Праздник, посвященный избавлению от таких, как я. Сожжение, утопление, изгнание – все эти способы использовались в разное время.

Сегодня, к счастью, жгут всего лишь чучела ведьм. С этого действа традиционно начинается Литасблот в Хаунештаде. На берегах Эресунна мы первые начинаем его праздновать. Торжества длятся дольше, чем в других королевствах, – целых пять дней. Люди со всей округи собираются, чтобы посмотреть на игры, петь прославляющие Урду песни и отведать tvøst og spik: темное мясо кита с розовым салом и жареной картошкой. Даже во времена Засухи жители Хаунештада без сожаления делились своими скудными запасами провизии, чтобы отдать дань уважения богине.

Костер разгорается. Языки пламени поднимаются высоко в желтовато-розовое небо. Праздник начинается. Король Асгер произносит речь о любви и искусстве игры.

Затем Ник говорит о любви и искусстве игры.

Ведь несмотря на шторм, заставивший принца висеть на волосок от смерти, он, хвала небесам, все-таки стал совершеннолетним. Согласно традиции, Ник теперь должен взять руководство фестивалем в свои руки. Тот факт, что он чуть не утонул, не освобождает кронпринца от этой обязанности.

Едва восстановив свои силы, Ник проводил много времени в уединении. Он измерял шагами дворцовые залы и заучивал речь своего отца. Я дважды видела, как друг произносил ее полностью – до дня рождения и после. Оба раза он был великолепен. Может, спешил совсем немного. Но только от того, что все это было для него в новинку. Я знаю: принц выступит замечательно.

Но кронпринц Асгер Николас Брюньюльф Ольденбург Третий, прямой наследник престола независимого королевства Хаунештад, не разделяет моего мнения.

На нервной почве он стал бледным. Длинные пальцы юноши трясутся, когда он приглаживает волосы. Этот день сам по себе сложный для нас: сегодня исполняется четыре года с того момента, как утонула Анна. Добавить к этому волнение по поводу публичного выступления – и Ник выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок.

Без лишнего стеснения я беру его руку. Наши пальцы переплетаются. Каким-то образом волнение Ника заставляет меня забыть собственные страхи – успешно ли пройдет испытание отцом моего изобретения; приедет ли Икер. Я сжимаю ладонь Ника.

– Единственное, чем ты занимался последние пару недель – это репетировал речь. Все будет хорошо.

– Но это совершенно не мое, Эви.

– Как же не твое? Ты потомок Ольденбургов. Королевской династии с тысячелетней историей. – Я подхожу к другу вплотную. Мое лицо в нескольких сантиметрах от его. Заглядываю в глаза. – Эта речь у тебя в крови.

Ник краснеет и отводит взгляд.

– Боюсь, я пролил эту кровь, когда разбил ногу о камень в десять лет.

Я сдерживаю себя, чтобы не рассмеяться: вспомнилось, как Ник потерял сознание от вида собственной крови. Это случилось прямо посреди тропы к перевалу Лиль Бьерг. Нам с Анной пришлось снять свои чулки, чтобы перевязать глубокий порез над голенью – прежде чем подхватить Ника под руки и помочь ему медленно спуститься с горы.

– Вспомни свой день рождения. Ты не смущался, когда пел песни, сидя на скамейке с лимонами в волосах.

– Тогда на меня не смотрело все королевство, как сегодня.

– Ну и что? Еще несколько пар глаз?