Мусорщик. Мечта

– Посоветоваться с тобой хочу… – начал Константин Петрович, и сердце Маши снова замерло, только уже не ожидая печали, а в ожидании радости – он с ней советуется! Он просит ее совета! Она! Советует! Шефу! Она не просто какая-то секретарша, снимающая напряжение у начальника, она – Советник! А-а-а! Мама, я счастлива!

– Все что угодно! Я все для вас сделаю! – твердо, глядя в глаза шефу, бросила Маша и выпрямилась в кресле так, что груди уставились в Константина Петровича, как два танковых пулемета времен Отечественной войны.

Но шеф на нее не смотрел. Вернее, смотрел сквозь нее, куда-то вдаль, как будто старался рассмотреть нечто маленькое и неуловимое обычным зрением.

– Маша, вот ты молодая девушка, очень красивая, умненькая. Я тебе сейчас расскажу историю. Реальную, из жизни. Слушай. В одном российском городе в одном из баров встретились три девушки. Одной было двадцать лет, двум другим – шестнадцать и семнадцать. Была осень, как сейчас. На улице очень холодно и гадко. Старшая девушка случайно пролила на плащ одной из младших бокал пива. Неприятно, да. А если такое происходит по пьянке, можно и в рожу схлопотать…

– Можно, – покивала Маша. – Запросто. Девки такие стервы! Я как-то в баре…

– Помолчи! – Голос шефа стал тяжелым и холодным, как рельс. – И слушай. В общем, я не буду вдаваться в подробности, но эти две младшие девицы каким-то образом подстерегли пролившую пиво, решив ей отомстить за пятно на плаще, и… загнали ее в канал. Деривационный канал – это… канал. Какая разница? Канал там есть – возле ГЭС. Широкий такой, как река. Девушка не хотела лезть в ледяную воду, но они столкнули ее и заставили плыть на тот берег. И она поплыла. Доплыла – оказалось, что они уже перебежали на ту сторону по мосту и не дают ей выбраться, мол, плыви обратно. И сталкивают ее в воду. И она поплыла. И не доплыла. Утонула. А девки пошли домой.

Преступление раскрыли только через девять лет – случайно. Как именно? Да какая разница. Узнали, да и все. И сажать их теперь нельзя – срок давности преступления весь вышел. Они тогда были несовершеннолетние, а срок давности для преступлений несовершеннолетних уполовинивается. Суд все-таки был – им присудили выплатить по миллиону рублей матери убитой девушки. И… все. Больше ничего.

– Эти сучки еще и не выплатят! – с ненавистью бросила Маша. – Небось у тварей и денег нет, и никогда не будет! Мрази! А что эта девчонка, не могла отпор дать?! Да я бы им таких пилюлей наваляла! Я бы их зубами грызла, тварей! А эта – как овца в воду пошла! Дуреха! Ну как так?

– Я не знаю, – пожал плечами Константин Петрович. – Может, так запугали. Может, характер такой – слабый. Может, была физически слабой. Ты сильная, спортивная, тренированная. Но не все же такие? Но дело не в том. Они сейчас живут, радуются жизни. Рассказывают, как утопили глупую сучку. А ее мать плачет всеми ночами, оплакивает единственную дочь. Представь, тебя бы так, как бы себя чувствовала твоя мама? Тьфу-тьфу, чтобы не сбылось. Представила? Теперь скажи – заслуживают они смерти?

– Да! Убить сучек! Я бы им сердце вырвала, тварям! – Маша вскочила с места и нанесла удар кулаком в невидимую цель – быстро, ловко, но выглядело это немного смешно.

– А теперь смотри, что получается. Эти девки за прошедшие девять лет вышли замуж, родили детей. Может, и не по одному ребенку. У них семьи, муж. Убьешь их – осиротишь детей. Что будет с сиротами – неизвестно. Может, вырастут нормальными людьми, а может, пополнят ряды шпанят, воров, бандитов. Отец приведет новую маму, новой маме они не нужны. А может, сопьется и детей отправят в детдом, откуда они выйдут законченными придурками, опять же – потенциальными преступниками. И как бы ты поступила? Все равно убила бы их матерей?

Маша медленно опустилась в шезлонг и, поджав губы, задумалась. Потом подняла взгляд на Константина Петровича и недоверчиво помотала головой:

– Я не знаю. Не знаю! Если бы эта девчонка была моей сестрой, или матерью, или дочерью – точно бы убила. А так… я не знаю, не могу взять на себя ответственность. Вы так это все изобразили, что тут крепко подумаешь, прежде чем сделать шаг. А может, оставить все как есть? Может, их Бог накажет? Я слышала, что, если совершать нехорошие поступки, испортишь себе карму. И потом эта самая карма по тебе ударит. Тебе тоже прилетит крепкая плюха! Так, может, и им прилетит?

– Маш… – Константин Петрович посмотрел на нее серьезно и как-то очень, очень грустно, – ты когда-нибудь видела, чтобы подлецы получали наказания в соответствии с кармой? Живут подонки и процветают. Мажоры, избежавшие наказания, чиновники, укравшие кучу денег. Преступники, вроде этих вот сучек, ходят по миру и радуются, что их не нашли. И где тут Бог? Может, он в нас? Может, мы его орудие?

– Ну… положим, чиновников сейчас лихо сажают. В новостях – как ни посмотришь, так очередная посадка. Пачками сажают! Вот только что – в Сочи кучу пересажали. В Дагестане многих поймали на преступных делишках. А губернатора Сахалина помните? Вот где хохма! Вот где бабла было! Миллиарды! Что касается кармы – по карме наказание все равно придет! Вот в новостях смотрела, пока вас ждала, – пятерых ментов свои же застрелили. Говорят, коррупция там была жуткая! У них квартиры были заполнены деньгами! Несколько миллиардов изъяли! Как начали расследовать убийства, так и вышли на остальных. И деньги нашли. Зря вы телик не смотрите – новости надо смотреть! Кстати, не видели в новостях – двух негодяев в соседнем небратском государстве застрелили? И вроде как из того же оружия, что и ментов. А вы говорите – кармы нет! Вот она, карма! Ррраз! И Бог их наказал!

– Какой бог? – сухо осведомился Константин Петрович.

– Ну, какой… бог! – слегка растерялась Маша. – Я не знаю. Какой-то бог! Правильный бог!

– Думаешь, правильный? – усмехнулся Константин Петрович, поднимаясь из шезлонга. – А может, злой бог?

– Нет! – уверенно мотнула головой Маша. – Злой наказывает хороших. И зовется сатана! А добрый наказывает плохих! Чтобы добрым жить было легче!

– Ну и каша у тебя в голове, Машуль, – вздохнул Константин Петрович и вдруг как-то невесело, несмело улыбнулся. – Добрый бог, понимаешь ли… Вицли-Пуцли. Пойдем, богиня Аматэрасу, жрать хочется, аж нимб отваливается. У тебя нимб не отваливается?

– Нет! – хихикнула Маша. – Но сиськи начинают худеть и обвисать. А это плохо. Сиськи должны торчать! Это мое главное оружие!

– Да? – искренне удивился Константин Петрович, осмотрев Машу с ног до головы. – А я думал, что-то другое твое главное оружие.

– И это тоже, – снова хихикнула Маша. – Но все-таки сиськи главнее. А куда пойдем? Где будем есть?

– А куда глаза глядят. Ты особо-то не наряжайся – кому тут какое дело, как мы выглядим? Одни негры да оголтелые туристы. Кстати, ты видела, как одеваются иностранные туристы?

– Да без слез не взглянешь! – фыркнула Маша, шлепая по паркету босыми ногами. – Одежонка серая, коричневая – как с помойки притащили. И кеды с кроссовками – ну чистое убожество! Да у них и бабы-то какие страшные, видели? Если есть красивые, так это редкость, да и то небось русские или хохлушки! Англичанки с лошадиными мордами, немки с грязными ногтями – видела я их! Знаю!

– Ну… с тобой рядом, положим, девяносто девять процентов баб покажутся дурнушками. И в кого ты такая уродилась? И почему в модели не пошла?

Маша остановилась перед дверью своей комнаты и задумалась, а через пару секунд ответила:

– В модели мне путь заказан – я до ста семидесяти не дотягиваю. Всего 165 сантиметров. Да и мама была против, говорит, они все шлюхи-проститутки и если я пойду в модели, она повесится. А ведь может! Ну ее на фиг… наивная… как будто секретарши все такие ангелы, правда? Но честно сказать, модели и правда в этих агентствах подрабатывают проституцией. Да и страшно быть моделью – вот так увезут куда-нибудь в турецкий гарем или арабам продадут. И буду бесплатно зад подставлять. Пока не сдохну от заражения крови с порванной задницей или от передоза наркоты. А оно мне надо? Все-таки секретаршей быть безопаснее. И опять же – может попасться начальник, который полюбит. Ведь правда же, бывает такое? Бывает! Да сколько угодно! В общем… вот так.

Константин Петрович улыбнулся, кивнул и пошел к себе. Маша же срочно побежала выбирать платье. Или не платье? Или, может, шортики надеть? С топи-ком? А почему бы и нет? И босоножки. Тепло ведь!

Точно. Шортики в обтяжку, топик – и пусть пялятся! Пусть завидуют!

Так и сделала. Когда вышла через пятнадцать минут, шеф скептически осмотрел сверху донизу, но ничего не сказал, только вздохнул и почему-то улыбнулся. Маша не поняла этой улыбки, но на всякий случай решила считать ее одобрением – пусть завидуют извращенцы всех наций и цветов кожи! Всем смерть от зависти!

Ресторанчик нашелся буквально в трехстах метрах от виллы, на берегу моря. Довольно-таки простенький, без плюшевой безвкусицы – эдакое кафе с мулатками-официантками и чернокожими официантами. В ресторане Маше понравилось – уютненько, море рядом, официанты улыбаются и вообще все отлично! Выбрала себе и шефу блюда – предварительно поинтересовавшись, что он будет есть.

Вышло все вместе долларов триста – вполне приемлемая цена для курортной зоны. Расплатилась со своей карты, деньги-то, что выделил шеф, еще оставались, а наличные доллары тратить не хотелось – их всего-то по тридцать штук на каждого. Такие правила. Больше без декларирования наличными не вывезешь.

На виллу отправились, когда совсем стемнело. Сидели, пили легкое красное вино (вроде как штатовское), говорили ни о чем – о Машиной семье, о матери, обо всем в мире. Не касались только той темы, которую поднял шеф, – о девках-убийцах.

Маша сама не знала, почему не хотела об этом говорить. Ей почему-то было страшно. И в голову лезли дурацкие мысли: а вдруг шеф скажет: «Поезжай и зарежь этих девок»? Ведь сама напросилась, за язык никто не тянул. Говорила, что сделает для него все на свете – так вот иди и делай!

Вообще-то она больше имела секса, но без истязаний и всякого там дерьма, ну и по работе – она не сдаст, не продаст его, а вот насчет убийства… да еще и такого…

Или он сам решил это сделать? Ведь почему-то начал такой разговор? А если сам и его поймают, что тогда? Может, попробовать его отговорить? Черт с ними, с этими сучками! Сами сдохнут, твари такие!

Но говорить на эту тему с шефом не хотелось. Скорее всего, он ее все равно не послушает и сделает по-своему. Кто она такая, чтобы требовать от него поступать так, а не иначе? Вот жена – та может. А Маша… нет, она никто.


Когда пришли «домой», Маша робко предложила Константину Петровичу массаж… она умеет. Даже на курсах была. Так помассажирует, что он точно останется доволен! На что Константин Петрович ответил хоть и вежливым, но довольно-таки холодным отказом и приказал, чтобы Маша шла к себе и не выглядывала из комнаты до самого утра. Или пока он не разрешит. И при этом взгляд его был жестким, холодным, как у волка. Или у охотничьей собаки, что увидела дичь.

Маше стало страшно, и она быстренько заскочила в свою комнату, где за секунды освободилась от одежды, стерла косметику и плюхнулась на широченную кровать-сексодром, надеясь, что шеф все-таки передумает и заглянет «на огонек». Но шеф все не шел, и незаметно для себя она задремала, а потом дремота перешла в глубокий, крепкий сон. Оле Лукойе не пожелал раздвинуть над ней зонтик с картинками, потому что Маша была плохой девочкой, мечтающей о разнузданном разврате с человеком, который не пожелал сейчас к ней прийти, а потому Маше ничего не снилось и за ночь она великолепно отдохнула.

Проснулась она, когда глаз коснулся яркий лучик солнца, пробившийся через неплотно задвинутую портьеру. Маша довольно потянулась, с привизгом зевнула – все равно рядом никого нет, кого стесняться? – и, спустив ноги с постели, медленно встала и побрела в ванную комнату, здесь при каждой спальне имелась ванная комната. Посидев на унитазе, влезла под душ и с удовольствием натерла себя намыленной перчаткой-мочалкой, остро жалея о том, что тут нет мочалки, как в маминой ванной, – спину тереть удобно российской пластиковой мочалкой, а не этой бархоткой. Но больше жалела, что рядом нет мужчины, который потер бы спину. Одного, желанного мужчины, который приказал ей, увы, не выходить из комнаты.

Выйдя из душа, осмотрела себя, определила, что бриться пока не надо, и, не одеваясь, отправилась на поиски пропитания. Ну а зачем одеваться? На вилле, кроме них двоих, никого нет, управляющая сказала, что слуги и рабочий, ухаживающий за бассейном, придут в субботу – сменят постельное белье (если нужно), уберут мусор (если такой найдется), ну и вообще… кусты и лужайку подстригут.

Пакеты с едой стояли в холодильнике, но, прежде чем разогреть продукты, Маша решила узнать у шефа, чего ему хочется и что именно он будет есть. Теперь у нее жизнь такая – вначале удовольствие шефа, а потом свое. Ведь она верная подруга и правильная секретарша.

Маша постучала в дверь комнаты Константина Петровича, но он не ответил. Тогда, немного помедлив и наконец-то решившись, Маша потянула дверь на себя и вошла. И удивилась – постель не разобрана, и складывалось впечатление, что шеф на кровати вообще не лежал. И куда он тогда делся? Вещи его здесь (кстати, надо разложить их по шкафам и развешать, но это уже потом), но шефа нет!

У Маши почему-то похолодело под ложечкой. Нет, она не думала, что Константин Петрович ее бросил. Неужели он мог вот так взять и сбежать, оставив и вещи и Машу? Наверняка что-то случилось! Но что?!

Стала думать – где его искать? Может, просто решил поспать в другой комнате? Благо этих комнат на вилле больше десятка. Одних только спален пять штук. А еще – гостиная, кухня, зал… для приемов, что ли? Или вторая гостиная? Веранда! А еще комната-сейф!

Вот! Вот где он может быть!

Маша вприпрыжку побежала вниз по лестнице, в полуподвал – именно там находилась комната-сейф. И только сделала первые шаги по ступеням, с ужасом увидела лежащую на полу фигуру – шеф. Это шеф! Глаза закрыты, бледный, весь в крови – убили! Гады, убили! Кто?! Кто убил?!

Не раздумывая, повернулась, бросилась назад, в кухню. Схватила самый большой нож, скорее похожий на меч, а не на оружие толстого веселого повара, и, держа этот тесак на отлете – чтобы сразу, с ходу рубануть супостата, – пошла вперед, оглядываясь на каждый шорох. Негодяи должны быть где-то здесь! Какие-нибудь негры, точно. Она видела в «Ютубе» ролики, где полицейские за рубежом задерживают преступников. И вот девяносто девять процентов преступников – черные! Сплошняком одни негры!

Осторожно, дрожа всем телом (даже как-то сразу замерзла, тем более что голышом, а внизу прохладно), спустилась, наклонилась над шефом, готовая драться до последнего, защищая и его, и свою жизнь. Нащупала шею, попыталась найти сонную артерию… и тут Константин Петрович открыл глаза и четко, вполне себе живым ясным голосом спросил:

– Какого хрена? Маш, ты офонарела? Ты чего с ножом?

Маша бессильно уронила руки, зарыдала, опустилась на колени, обхватила шефа руками и прижалась к его груди:

– Я думала… вас убили! Думала… тут кто-то есть!

– И ты собиралась с ними драться? – весело-удивленно спросил мужчина, ухмыляясь уголком рта.

– Ну да! Вас же надо было как-то вытаскивать! А пока их не убью – как это сделать? Надо было найти их и убить!

– Хм… молодец! Логично мыслишь, – ухмыльнулся шеф и, едва заметно морщась, поднялся с пола. Он какой-то грязный, пыльный, заляпанный, а еще – вся грудь в крови. Грудь, живот и руки.

Маша внимательно осмотрела засохшие потеки и поняла – кровь текла из носа. А вот кто пустил шефу кровь… надо бы спросить, но ведь он сказал – ничего не спрашивать. Вдруг рассердится?

Не спросила. Увидела, что мужчина пошатнулся, подскочила, подлезла под мышку, обняла рукой и настойчиво, но мягко повела Константина Петровича по направлению к ванной. Аккуратно усадила его на край ванны, потом помогла ему лечь на дно (он поморщился – холодная!), сдернула с него трусы и, настроив «лейку», стала поливать мужчину струями горячей воды. Затем взяла мыло, намылила висящую на блестящем никелированном гвоздике перчатку-мочалку, решительно перелезла через край ванны и уселась прямо на распростертого в ней шефа. И стала его мылить, не пропуская ни одного сантиметра поверхности тела, поворачивая, требуя подставить то одну, то другую конечность. Потом смыла грязную пену, заткнула дыру в ванне здоровенной пробкой размером с суповую тарелку и открыла краны, пускающие воду из всех возможных отверстий громадной ванны. А потом так же решительно приподняла шефа и улеглась, положив его затылок себе на грудь, а спину устроив между своих раздвинутых ног. И ей было очень, очень хорошо и спокойно. Потому что если шеф спокоен, если не волнуется, значит, и ей волноваться нечего. Захочет – сам расскажет, что у него случилось.

Приятно. Ох, как приятно держать в объятиях такого сильного, могучего мускулистого мужчину! Такие плечи, такие мускулы!

Татуировка… служил, наверное. Армейская, точно. А это шрамы? Да он ранен был! Бедненький…

Ох, как хорошо… хорошо…

А шеф уснул. Голова у нее на груди, глаза закрыты, губы улыбаются…

– Оля… Оля…

Да черт же! Опять жена!

Маше вдруг стало так горько, так обидно… она – суррогат, заменитель покойной жены! Слезы сами собой потекли из глаз, но руки так и остались на месте – на том месте, куда дотянулись. Длинные такие руки… загребущие… и шустрые, умелые руки.

Мужчина содрогнулся, напрягся, непонимающе поднял голову, осматриваясь по сторонам, вздохнул… и снова уснул.

«Вот и посексовались! – со смешком подумала Маша. – Недолго, но приятно. Ничего, мой неласковый зверь. Я тебя приручу. Все равно приручу! Я укротительница тигров! Барсов! И олигархов. Ах ты ж мой олигарх… любимый. Все будет у нас хорошо. Все будет хорошо!»

Маша осторожно вылезла из-под грузного тела шефа, уложила его на спину, стараясь не потревожить и следя, чтобы голова мужчины не скрылась под водой. Пришлось выпустить довольно много воды, чтобы шеф не утонул. Струи гидромассажа придушила, выключив механизм. Пусть мужик отдыхает.

Пару секунд подумала и, включив «лейку», пустила немного горячей воды, чтобы не сразу остыла та, что в ванне. Пусть немного полежит, расслабится – это лучший способ снять напряжение. Ну… не считая секса, конечно.

Маша же чувствовала себя просто замечательно, будто только что позанималась самым настоящим сексом. У нее после секса всегда было отличное настроение – если, конечно, партнер был тот что надо. Не Семен какой-нибудь. Хотя вначале и Семен был вполне неплох… это потом он ей надоел и стал неприятен.

Вытерлась полотенцем, пошла посмотреть, что на улице делается. Надо же принять солнечную ванну! Ей очень идет загар, и к тому же она никогда не сгорала. Ну… почти никогда. Сдуру-то можно и… ногу сломать.

Как назло, солнце прикрылось тучами; сейчас будет ливень. Сезон дождей – вспомнила Маша. Она же читала по Багамы. У них в это время как раз сезон дождей! До обеда может быть солнце, а потом… потом тропический ливень, да такой, что с человека и трусы с тапками смоет!

Ну и фиг с ним, с этим чертовым солнцем! Успеет еще позагорать. Впереди – целая жизнь!

Кстати, а что там делал Константин Петрович? Почему лежал на полу у сейфовой кладовой? Он ведь не запрещал туда заглядывать. Да и если бы запрещал – что он, убьет ее, если она немного посмотрит? Не Синяя Борода же!

Но страшно. Иногда у него взгляд такой – будто смотрит на маленькую девчонку, глупенькую такую… которой многое простить можно. Дитя ведь! А иногда… как глянет – и будто Тьма на тебя посмотрела!