Мы платим железом

Вот так. Много унижения – и чуть-чуть надежды. Как говорится, дубиной и добрым словом. Главное, в каждом случае соблюсти правильные пропорции.

Теперь пусть ведет переговоры с «добрым» Трувором, а злой я – ухожу. И ухожу красиво.

Оценивающий взгляд на кучку несчастных, жутко перепуганных женщин и детишек. Вот! Эта пара глаз глядит не с ужасом, а с мольбой и надеждой. Тебе повезло, красавица. Для тебя всё закончится прямо сейчас.

– Ты идешь со мной, – говорю я по-скандинавски, уверенный, что она поймет, даже если не знает языка.

Так и выходит.



– Займись ею, – сказал я Заре, кивнув на девушку.

– Кто это?

– Дочка Клека.

– Я его внучка, – еле слышно проговорила та.

– Хочешь ее в постель? – деловито поинтересовалась Заря на языке викингов. – Ты здорова? Девственна?

– Да…

– Нет, – вмешался я в процесс. – В смысле, в постель не надо. Будет тебе пока помощницей в доме. Покажет, где что.

– Поняла.

– Вот и отлично!

А я отправился заниматься настоящими делами. В чем Клек был прав, так это в том, что нам надо убраться отсюда как можно скорее. Таймер тикает. Надо успеть сбежать до того, как Клековы соседи соберутся грозной толпой и придут нам навалять. Как это происходит, я уже видел однажды на Сёлунде. Когда довольно-таки мощный хирд вестфолдингов решил покуситься на меня самого. Несколько часов – и это уже не мощный хирд, а кучка чужаков в окружении подавляющего большинства моих разгневанных соседей.

Здесь, думаю, времени на сборы уйдет побольше, и до завтрашнего утра убивать нас никто не придет, но и работы полно. Нелегкое это дело – полностью обнести этакую крепость. А ведь награбленное надо еще упаковать в дорогу, и с транспортом вопрос решить.

А бойцы у меня молодые, горячие, у них после хорошей драки только три желания: бабы, жратва и выпивка. Грабеж, конечно, тоже отличное развлечение, но добычу потом всё равно на всех делить будут, а по этим пунктам что ухватил, то твое.



Старый Клек сдал почти всё. Почти, потому что, уверен, кое-что он утаил, дабы его наследники вконец не обнищали. Однако увозили мы прямо-таки огроменные кучи всякого добра. Включая и сотню пленников.

Правда, из Клекова рода среди них не было никого. Заложников мы тоже взяли, но они были именно заложниками, а не рабами. С нами поехали два старших сына нового держателя территории, которого выбрал среди прочих своих отпрысков сам Клек. Трувор дал ему такой бонус. Новоиспеченный князь, не вставая с постели (у него были две серьёзные, но не смертельные раны), признал Трувора старшим и обещал кланяться данью. В чем и поклялся тремя местными богами.

И уже через пять минут он официально вступил в права владения, потому что Клек покинул бренный мир. Быстро и легко, как ему и было обещано.

А еще через час целая вереница саней, сопровождаемая победителями, канула в лесной чаще. Вернее, ушла по неезженой в зимнюю пору лесной дороге прямиком к Изборцу. Трувор был уверен, что не заблудится. Да и выбора особого у нас не было. Путь вверх по Двине был для нас закрыт, ведь именно там нас бы и стали ловить.

А мы ловиться не собирались.





Глава 42

«Мы, варяги…»




Наши пути разошлись на льду Чудского озера. Трувор ушел в Изборец, а я со своими – в сторону будущего Финского залива.

Расстались тепло. Мы ведь теперь не просто друзья – родичи.

На прощанье Трувор заверил: если будет нужда, Изборец всегда открыт для меня, а его дружина встанет рядом с моим хирдом. Напомнил: хочу я того или нет, но я теперь тоже варяг. И так считает не только он, но и Ольбрад Синеус, так что ярл Ульф Хвити при желании может называть себя не только ярлом, но и князем и рассчитывать на поддержку братства.

Именно так. Братства. Потому что все варяги суть братья друг другу. И наконец-то мне приоткрылась великая тайна: откуда есть пошло великое варяжское племя[11].

– Мы, варяги, живем здесь не так давно, – рассказывал Трувор. – Прадед моего прадеда родился здесь и поклонялся Перуну, как и мы. Однако старые люди из тех, что платят нам дань, говорят, что мы пришлые, и называют нас роутси, что значит: дружина на воде. Это потому, что предки наши пришли сюда на кораблях.

– А почему вы называетесь варягами? – спросил я. – Что вообще значит это слово?

– Не могу тебе ответить, – покачал головой мой тесть. – Я слышал от свеев, что это переиначенное «варг», что значит «волк». Однако волк особый, волшебный. Ты понимаешь, о чем я, если слыхал о Фенрире…

– Слыхал, – ответил я, припоминая увлекательные рассказы Стенульфа, коих я наслушался в первую мою зиму на Сёлунде. Фенрир – чудовищное порождение скандинавской мифологии. – Фенрир и его сыновья…


– Да, – подтвердил Трувор. – Варги.

Он помолчал немного, пропуская меж пальцами длинные усы и глядя куда-то сквозь меня, будто вспоминая что-то важное.

Однако я знал: он не вспоминает, он помнит. Здешние запоминают такие вещи накрепко. Слово в слово. И потом так же, слово в слово, рассказывают детям и внукам. Это единственный способ сохранить прошлое тем, у кого нет письменности. И надо отметить, способ замечательный, потому что я не раз слышал истории тех же данов о своих прапрапрадедах, рассказанные так, будто это происходило совсем недавно. Мелочи забывались, а вот настоящие деяния – никогда. И человек благородного происхождения, вроде того же Рюрика, к примеру, запросто мог перечислить две дюжины своих предков вплоть до божественного прародителя Фрейра-Ингве.

Нет, Трувор не вспоминал: он переживал прошлое. А заодно выбирал, какими из родовых тайн стоит поделиться со мной.

– Варги, – повторил он. – Божественные волки, которые когда-нибудь зададут жару вашим нурманским богам! – Трувор засмеялся. – Но так говорят свеи, – продолжал он. – А вот мой дед рассказывал, что его отец вместе с братьями несколько лет служили за золото императору ромеев, и там таких, как они, называли варангами. То есть чужеземными стражами. Но дед не помнит почему. Может, это и есть варяги, переиначенные на ромейский лад. Я тоже знаю об этом только то, что в Миклагарде[12] нас по-прежнему называют варангами. Да и важно ли, почему мы зовемся варягами? – Трувор поглядел на меня, но я молчал.

Не мог же я сказать: мне просто любопытно. Я ведь знаю, что значит для Трувора память предков, память, которая хранит хорошее и плохое, победы и поражения, славу и позор, всё, что потом обеспечит бессмертие деяний самого Трувора в памяти потомков.

– Почему меч зовется мечом, а смерть – смертью? – задумчиво произнес Трувор Жнец. – Может, в нас и течет кровь Фенрира, но нам нет нужды оборачиваться волками, чтобы сражаться с вашими ульфхеднарами – волкоголовыми. Перун Молниерукий дарит нам силу. Этого довольно. Перун щедр. Он щедр к нам, природным варягам, и к тем, кто готов поклониться ему. Тот, кто принесет ему клятву и станцует на его празднике, может надеяться, что Перунова сила войдет в него, когда придет время настоящего Перунова танца, танца битвы. Ты танцевал для него, брат мой и муж моей дочери! Ты танцевал лучше, чем рожденные природными варягами, ведь Перун позвал тебя, и ты пришел. И ты встал в круг, и я до сих пор помню, как струилась по нашим клинкам его Сила. И мы еще спляшем вместе, зять и брат мой Волк! И в бою, и на празднике. Боги войны ревнивы, но они расположены ко всем нам, к тем, кто живет с клинками в руках. Когда я ходил по северным морям под знаменем Хрёрека, я временами обращался и к вашим богам, ведь они сильны на Северном Пути. И потому говорю тебе: когда ты здесь, то ничто не мешает тебе призвать Силу Перуна Молниерукого в твои руки и твои клинки. Ты славный воин, и крови врагов, которую ты пролил и прольешь еще, хватит на всех богов Валхаллы и Ирия!

Я не стал спорить. Трувор прав. А мое отношение ко всем этим языческим богам трудно назвать верой, но учитывать их присутствие и возможные бонусы и минусы этого присутствия мне придется. Да и Перун в моем понимании ничуть не хуже Тора и гораздо, гораздо лучше Одина. Хотя бы потому, что он не требует от последователей украшать дубы «желудями» из человеческих тел. Так что спорить с Трувором я не буду. Я слишком дорожу его дружбой, а он – моей. И он доказал это, выбирая между мной и Рюриком.

– Да, – сказал я. – Ты прав. Мы еще встанем с тобой в один строй, Трувор Жнец! И – горе тогда нашим врагам!

– Так и будет, брат! – отозвался Трувор, обнимая меня на прощанье. – Они увидят наш гнев!

«Смоленск!» – мысленно произнес я.

«Смоленск!» – так же мысленно подтвердил Трувор.

Но вслух мы не сказали ничего. Чтоб не спугнуть.





Глава 43

Три месяца спустя




Весна пришла внезапно. Только что везде лежал снег – и вдруг всё потекло и затрещало. Первым поддался лед в заливе. Еще недавно мы гоняли на лыжах по зимним дорогам, а уже плывут по черной воде ноздреватые льдины, а сама вода ползет вверх, поднимаясь все выше, заливая сушу и пристани, отрезая друг от друга берега и разрывая связь между человеческими поселениями.

Братья Крумисоны говорили, года два назад вода в заливе поднялась так высоко, что по крыши залила склады и корабельные сараи на торговой площади, и плескалась чуть ли не в двух саженях от крепостных стен.

Надеюсь, этой весной до такого не дойдет, но меры мы приняли. Склады освободили, а готовить корабли к новым походам начали загодя.

Большая часть моих боевых кирьялов разъехалась по домам. Незваных гостей от свейского конунга можно было не ждать по крайней мере пару месяцев. До окончания ледохода морские пути закрыты. А сухопутные будут непроходимы минимум до середины мая. Так что я лесных стрелков не удерживал. Пусть насладятся заслуженной славой в кругу близких. Пусть похвастаются добычей, которая прочим лесовикам даже не снилась. Пусть покрасуются в новых доспехах и продемонстрируют соплеменникам воинские навыки. Я сделал для них то, что никогда не рискнет сделать ни один феодал. Я сделал из смердов воинов и позволил им вернуться к своему племени. Теперь они больше никому не позволят стричь себя как овец. Для того, кто правит силой, это конец власти. Для того, кто правит, опираясь на дипломатию, это надежная опора в будущих битвах.

Да и не всех я отпустил. Четырем десяткам лучших было предложено войти в мой хирд на постоянной основе. И тридцать шесть из них согласились. Так что у меня теперь есть свое стрелковое подразделение. И уж этих я вооружил как следует. Лучшие луки, лучшие доспехи, равные права с остальными дренгами, то есть доля в добыче, а не «сколько ярл от щедрот отмерит». Эти тридцать шесть по праву гордились и важничали. Они ведь и впрямь были лучшими.

Другая важная новость: скоро у меня будет еще один наследник. Заря утверждала, что непременно сын, и я с ней не спорил. По местным представлениям, сын поднимает статус матери, а дочь – наоборот. Так что пусть заранее не расстраивается.

На темпераменте и здоровье Зари беременность не сказалась никак. Она по-прежнему тренировалась с полной загрузкой и у меня, и у Бури. И в обоих направлениях делала успехи.

В общем, в этой части моей семейной жизни все было здорово.

Прекрасно себя чувствовало и мое ярлство. Дани я не собирал, но подарков, что мне надарили местные, как мне кажется, было ничуть не меньше, чем налогов, которые снимали с них свеи. Не говоря уже о том, что мне несли лучшее. Более того, за эти подарки даже отдариваться не пришлось. Сохрой заверил меня, что это они, кирьялы, отдариваются. И титул у меня среди лесовиков не ярл, а Друг. Даже не так: Старший Друг. Причем не только у тех, с кем я контактировал непосредственно, но и у совсем дальних. А еще меня очень активно приглашали в гости и каждый раз норовили подложить под бок какую-нибудь местную красоточку. Причем – юную и невинную. Как разъяснили мои кирьялы, если первым мужчиной у девушки будет такой супергерой, как я, то, даже если она от него и не родит, все ее будущие дети становятся носителями его геройской «отметки».

Вот такие у них представления о наследственности и евгенике.

Как только я просек этот генетический посыл, то дружественные визиты резко ограничил. А чтобы не было обид, отправлял вместо себя Вихорька в сопровождении трех-четырех молодцев, одним из которых был, как правило, Вильд.

Мой сын крепко сдружился с юным Труворычем, причем был в этой паре абсолютным лидером. И для Вильда, и для остальных варяжат. Как-то так получалось, что он не только мгновенно находил с ними общий язык, но и автоматически оказывался в позиции старшего по званию. Впрочем, он и был старшим, хускарлом среди дренгов. С его подачи все мои варяги теперь активно упражнялись не только в канонических искусствах – работе в строю, поединках, метании копий и т. п., но и в стрельбе из лука. И благодаря унаследованным от родителей воинским способностям довольно быстро прогрессировали, легко сравнявшись по уровню с лучшими из кирьялов. А ведь последние и обучение начали раньше, и охотничьи навыки имели в базе.

Все же грустно, что Бури отказался учить меня. Вот было бы славно, если б я овладел стрельбой хотя бы на уровне Зари!

Впрочем, пару-тройку простых вещей мой азиат всё же до меня довел, так что я всё равно улучшил свои показатели процентов на тридцать и вполне мог потягаться с каким-нибудь ярлом в искусстве охоты на зайцев, к примеру.

А я не раз вспоминал крылатую фразу одного моего тренера по стрельбе из короткоствола: «Настоящий мастер – мастер во всём».

Наверное, я пока не настоящий мастер. Но если им стану, то непременно включу стрельбу в список мастерских достижений.



Лед сошел, море расчистилось, и я снова начал высылать наблюдателей на скалы у входа в залив. Теперь ничто не мешало свеям еще разок попытаться спихнуть меня с «королевской» горки. И будь я на месте их конунга, сделал бы это непременно. Причем сразу, пока ко мне нет доступа возможным союзникам. И – всей силой, чтобы решить вопрос раз и навсегда.

И когда я увидел сначала поднимавшийся над скалами дым, а потом – спешащую к крепости лодку, то приготовился к очень плохим вестям.