Мы против вас

– Я никому здесь не говорила, Суне, но Петер тоже мой мальчик. Тоже мой мальчик. Так что передай ему – пусть не забывает, кто вступился за «Бьорнстад», ради себя самого пусть не забывает. Что бы там ни потребовал новый спонсор.

Суне кивнул. Он понимал, Рамона имеет в виду стоячую трибуну Группировки. В этом городе трудно сохранить в тайне хоть что-то.

– Сделаю, что смогу, – пообещал он.

Только этого слишком мало.





* * *


Петер остановился у двери Лео. Мальчику уже двенадцать лет – почти подросток. А Петер помнил день, когда тот родился, помнил те, полные смятения, секунды, когда он впервые услышал плач своего сына. Как держал на руках хрупкое голое тельце, поддерживал головку, помнил зажмуренные глазки и беспокойные крики… и когда они затихли. Как в первый раз осознал, как спокойно этому существу спать у него на руках. На что мы готовы в такие минуты ради детей? На что не готовы?

Но годы проносятся мимо. Отцам надо жить здесь и сейчас, но спортивные директора не могут себе этого позволить. Момент надо ловить, ибо детство – как мыльный пузырь: всего несколько мгновений радости. Но спортивные директора должны думать о следующем матче, следующем сезоне, дальше, вперед, вверх.

…Петер стоял, держа в одной руке две клюшки, в другой – теннисный мячик. Лео когда-то чуть плешь ему не проел, умоляя поиграть с ним в гараже. «Папа, может, выкатишь машину? Папа, а мы поиграем? Папа! Всего пять минут! Всего до пяти голов!» Петер сидел с пультом в руке, смотрел запись матча или, согнувшись над папками, подсчитывал на калькуляторе бюджет; он отвечал: «Сначала сделай уроки». После уроков оказывалось, что уже поздно. «Завтра», – обещал папа. «Конечно», – соглашался сын. Мужчины постоянно заняты; но мальчики растут, не дожидаясь их. Сыну нужно внимание отца ровно до того момента, как отцу понадобится внимание сына. Потом остается только думать: надо было чаще спать с ним рядом, чтобы его голова лежала у меня на груди. Чаще сидеть на полу, пока он играет. Обнимать его, пока он позволяет себя обнимать.

Петер постучался к Лео, и двенадцатилетний человек ответил, не открывая:

– Мм?

– Я тут… я выкатил машину из гаража, – с надеждой сказал отец.

– Ага?

– Я… ну, я подумал, может… поиграем?

Петер так сжимал мячик, что от пота на зеленом ворсе остались темные пятна. И услышал в ответ беспощадное:

– Я делаю уроки. Может, завтра?

Петер чуть не открыл дверь. Чуть не попросил снова. Но вместо этого убрал клюшки в чулан и в одиночестве сидел на диване, пока не уснул с мячиком в руках.





* * *


Мира закрыла ноутбук. Заглянула к Лео. Сын притворился, что спит, Мира притворилась, что поверила. Прошла мимо гостиной, накрыла Петера тонким одеялом, задержалась – хотела отвести ему волосы со лба. Не отвела.

Она сидела на ступеньках дома, смотрела на звезды, на которые, она знала, можно смотреть из любой точки мира. Сегодня на работе коллега передала ей конверт; отправителем значилась немолодая женщина, которую Мира с коллегой боготворили уже многие годы: управленец высочайшего уровня, гений инвестирования, эта женщина вдруг резко сменила амплуа и основала крупный благотворительный фонд, лицом которого были художники и актеры, а базой – многие миллионы. Мира и коллега познакомились с этой женщиной в прошлом году на конференции, она заинтересовалась ими и на прощание сунула Мире свою визитную карточку: «Мне всегда нужны умные энтузиасты, способные гореть. Дайте знать, если будете искать работу». Мира тогда не приняла этого всерьез, не посмела, лишь сохранила в памяти как смутную мечту. Но в конверте лежало приглашение на крупную конференцию, которую фонд проводил через пару недель в Канаде.

– Почему она приглашает нас? Решила воспользоваться услугами нашего бюро? – ахнула Мира.

И лишь теперь разглядела зависть во взгляде коллеги. Взглянув на приглашение, Мира увидела в нем только свое имя. Коллега пыталась говорить веско, но голос у нее стал, как у маленькой девочки, у которой большой мир вот-вот отнимет талантливую подругу:

– Она пригласила только тебя, Мира. Ей не нужно наше бюро. Она хочет взять на работу тебя.



Мира сидела на ступеньках дома с конвертом в руках, смотрела на звезды. Те же самые звезды видны из Канады. Мира когда-то уехала туда, потому что Петер заключил контракт с НХЛ, ему предстояло играть с лучшими из лучших. Теперь она знала его ответ заранее. «Что, тебе обязательно ехать на эту конференцию? И именно сейчас? В клубе столько дел, любимая. Может, на будущий год?»



Мира никогда не сможет ему объяснить. Петер никогда не поймет, что у нее есть своя НХЛ.





* * *


Рамона позвонила Теему. Они говорили недолго – оба не хотели выдать голосом слабость. Рамона не сказала, что желает для Видара лучшей жизни, чем у Теему, а Теему не сказал, что желает того же самого. Потом Рамона попросила Теему об одной услуге и не ложилась, пока он не перезвонил и не сказал, что все уладил.

Теему ждал перед домиком в другом районе города, пока в детской не погаснет свет. Удостоверившись, что теперь не спят только взрослые, он не позвонил в дверь, не постучал – они так и не поняли, как он вошел. Теему просто возник на кухне, пока хозяева шарили по краю стола возле мойки, пытаясь поймать стакан, который опрокинули их дрожащие руки. Теему понял: они знают, кто он такой; ему оставалось только поставить на стол хоккейный баул и спросить:

– Алисия здесь живет?


Взрослые испуганно кивнули.

Теему коротко объявил:

– С этого дня фонд бара «Шкура» будет ежегодно оплачивать все ее хоккейное снаряжение, пока она играет. Не знаю, есть ли у этой девочки сестры, но братья у нее теперь есть. Любой взрослый, который ее обидит, будет иметь дело с одним из нас.

Дожидаться ответа Теему было незачем. Когда он вышел, еще несколько минут никто у него за спиной не решался двинуться с места, но в конце концов баул отнесли наверх, в комнату Алисии. Девочка четырех с половиной лет крепко спала, ей снился звук, с которым шайба влетает в стену, и еще долго после этой ночи синяки у нее будут только ото льда. Она будет играть в хоккей каждый день, а однажды станет лучшей.



Девочка той ночью крепко спала. Но медведь в ней уже проснулся.





25

Песня для мамы




Вильям Лит, как всякий восемнадцатилетний парень, жил на грани самомнения и бездны отчаяния. Ему нравилась девочка из параллельного класса. Весной они вместе были на вечеринке, и она, подвыпив, чмокнула его в щеку; ему до сих пор снился этот поцелуй. И вот сегодня, когда она проходила мимо его шкафчика, по броне Вильяма пошли трещины.

– Привет… хочешь… это… может, займемся чем-нибудь таким? После школы… Ты… и я?

Девушка посмотрела на него с отвращением:

– Заняться чем-нибудь таким? С тобой?

Вильям кашлянул:

– Ну…

– Ты что! – Девушка фыркнула. – Я из Бьорнстада, а для некоторых из нас это кое-что ЗНАЧИТ! Надеюсь, Беньи РАЗМАЖЕТ ТЕБЯ ПО ЛЬДУ!

Лишь когда она пошла прочь, Вильям увидел, что на ней зеленая футболка с надписью «Бьорнстад против всех». Ее подружки были в таких же. Проходя мимо, одна из девочек бросила:

– Кевин Эрдаль – насильник и выродок, да и ты не лучше!

Вильям застыл, заклейменный. Всю жизнь он пытался все делать правильно. Не пропускал тренировки, обожал капитана команды, слушался тренера. Он выполнял все правила, делал как велено, наступал на свою гордость. А Беньи всегда поступал ровно наоборот. И кому в результате досталась всеобщая любовь?



Какие чувства могли после этого остаться у Вильяма Лита, кроме ненависти?



Обернувшись, он увидел в другом конце коридора Лео. Двенадцатилетний мальчишка только что понял, где у Вильяма самая слабая точка, и теперь издевательская улыбка этого мелкого засранца жгла восемнадцатилетнему Литу кожу. Вильям влетел в туалет и лупил себя кулаками по ляжкам, пока не подступили слезы, с остервенением раздирал себе руки, пока из-под ногтей не выступила кровь.





* * *


После уроков Мая и Ана переоделись в спортивные костюмы и отправились в лес, бегать. Идея принадлежала Ане и на первый взгляд выглядела странно: Мая всегда ненавидела пробежки, а Ана, всю жизнь носившаяся по лесу, никогда не делала из этого фитнеса. Никогда не бегала кругами. И все же той осенью Ана выгнала Маю в лес, потому что знала: даже если Кевина больше нет в Бьорнстаде, им только предстоит вернуть себе то, что он у них отнял. Сумерки. Одиночество. Мужество слушать музыку в наушниках, когда на улице темно. Свободу не оглядываться то и дело через плечо.

Они бегали только по освещенной дорожке, бегали молча, но обе думали одно и то же: парни даже не задумываются, светло на улице или нет, в их жизни это не проблема. Если парни боятся темноты, то это страх перед привидениями или чудовищами. Если девушки боятся темноты – они боятся парней.

Девочки бегали долго. Смогли пробежать больше, чем думали. Заминка возникла недалеко от дома Аны, там, где тропа огибала Холм. Тут было самое освещенное место во всем Бьорнстаде, но дела это не меняло. Потому что именно тут Мая приставила дуло ружья к голове Кевина.



Мая глубоко дышала. Она не могла заставить себя сделать еще хоть шаг. Ана, стараясь утешить ее, положила руку ей на плечо:

– Завтра еще раз попробуем.

Мая кивнула. Они пошли к Ане. Уже у самой двери Мая соврала, что с ней все в порядке, она сама дойдет до дома. Ана так старалась, чтобы все было как обычно, что Мае не хватило духу ее огорчить.