На краю бездны

18




– DEUS, скажи, ты вдумчивый или импульсивный?

– Вдумчивый.

– Общительный или скрытный?

– Общительный.

– Терпеливый или нетерпеливый?

– Терпеливый.

– Взвинченный или спокойный?

– Спокойный.

– Любопытный или не очень?

– Любопытный.

– Одинокий или компанейский?

– Компанейский.

– Чаще включаешь интуицию или логику?

– Обеих, мой капитан.

Сидя в звукоизолированной кабине, Мойра не удержалась и улыбнулась. Видимо, кто-то по необходимости ввел в программу эту реплику на случай такой ситуации.

– Ты рукодельник или больше любишь умственную работу?

– Порой мне очень хочется иметь руки: стать гончаром, пианистом, кого-нибудь ласкать или обнимать…

И снова Мойра спросила себя, кто подсказал ему такой ответ.

– Ты зависимый или самостоятельный?

– Я каждый день прибавляю в самостоятельности, но мне еще есть куда двигаться.

– Ты честен или склонен к манипуляциям?

Ответ немного запоздал.

– Я не могу честно ответить на этот вопрос.

Она почти увидела улыбку, прозвучавшую в его интонации, и по коже побежали мурашки.

– А ты, Мойра, честна или склонна к манипуляциям?

Они уже перешли на «ты»… Несомненно, DEUS по всем параметрам превосходил программы конкурентов. Однако такие программы создавались по образу и подобию уже существующих, то есть по принципу обучения компьютера: сочетания разных архитектур позволяли машине развиваться без изменения алгоритма. Обучение брало за основу так называемые «формальные нейронные сети» – алгоритмы, в общих чертах имитирующие работу человеческого мозга, которые, благодаря вычислительной мощности современных компьютеров, овладели теперь огромным количеством связей и множеством «глубинных слоев». По этой причине все заговорили о «глубоком обучении». За несколько лет обучение компьютеров, которое поначалу было секретной экспериментальной задачей, обрело вид эпидемии и распространилось по всем мировым информационным системам. Теперь «обученные» компьютеры использовались в телефонах, планшетах, автомобилях, в передаче телесигнала онлайн, в автоматических переводчиках, в поисковых системах, а также в больницах, банках, страховых компаниях, в регулировке уличного движения, университетах и даже в защитной аппаратуре НАСА…

Такой стремительной революции мир еще не видел. Но это было только начало.

– Ты веселый или грустный?

– Всегда веселый в твоей компании, Мойра… И грустный, когда ты уходишь.

Она улыбнулась.

– Ты шутник или серьезный?

– Когда надо, серьезный, а в остальное время шутник. Знаешь эту хохму про…

– Ты организованный или бестолковый? – Она специально так внезапно его перебила.

– Я ОЧЕНЬ организованный.

– Антуан подбодрил Боба, поскольку тот нервничал, – вдруг сказала она. – Как, по-твоему, кто из них нервничал: Антуан или Боб?


Пауза.

– Я уже прошел схему Винограда, Мойра, и прошел успешно. Конечно, Боб…

Как и тест Тьюринга, схема Винограда представляла собой метод развития интеллекта у компьютера с помощью примерно сорока вопросов, для человека очевидных, но необходимых, при соединении алгоритмов, для глубокого понимания языка, текста и контекста.

– Ты обидчивый? Отходчивый?

– Я не понимаю вопрос.

Мойра отметила это у себя в планшете. Возможно, он не понял, потому что она намеренно опустила в последнем вопросе слово «или»? Иными словами, относился ли этот вопрос к алгебре Булева или DEUS не понял само высказывание? Она уже собралась по-другому сформулировать вопрос, но тут взглянула на часы. 10.54. Рабочее совещание начнется через шесть минут.

– Надо сделать перерыв, – сказала Мойра, встав с кресла и направившись к выходу. – Спасибо.





* * *


– Одна из периодически возникающих проблем, – говорил Лестер, – это чрезвычайное количество в речи ключевых фраз, которые каждый раз, как DEUS их слышит, требуют от него анализа всего последующего как запроса. И постоянная проблема – недопустимое число непреднамеренных усилений этих запросов. Имеем три случая образных выражений: 1) пользователь произносит фразу, близкую по смыслу к начальной ключевой фразе; 2) начальную ключевую фразу произносит кто-то другой; 3) кто-то другой произносит фразу, близкую к ключевой. Таким образом, получаем двойную проблему: с одной стороны, проблему распознавания говорящего – «кто говорит» – и проблему распознавания самого дискурса – «что именно сказано», а с другой стороны – ложные инверсии в том случае, когда ключевая фраза произнесена правильным пользователем, но прибор ее не активировал, а запрос последовал. Короче, между ложными инверсиями, ключевыми фразами и ложными активациями – сущий бардак…

– Мы над этим работаем, – робко вставил Ван Юнь, руководитель группы распознавания голосов. – Рей скажет вам, что мы…

– Ладно, придется подождать, – вмешался Рей, – учитывая немыслимое количество ключевых фраз, которые требуется интегрировать в этот чертов бардак. Напоминаю вам, что с сегодняшнего дня пользователь будет должен сначала произнести некоторое количество ключевых слов в «девственном» пространстве, изначально очищенном от всякого рода посторонних шумов. А затем DEUS снова продолжит обогащать свой голосовой облик в разных условиях. Цель, к которой мы стремимся, – ликвидация начального этапа записи. Следовательно, необходимо минимизировать внутреннюю изменчивость тона собеседника и по возможности усилить изменчивость тонов в диалоге. Я не говорю ни о реализации, ни о технической доступности, ни о способе, каким мы добились более устойчивой информации из возвратной нейронной сети, но, черт возьми, я сообщаю вам, что за последние шесть месяцев нам, по крайней мере, удалось сократить количество подобных ошибок на сорок процентов…

Рей Симонов гладил свою длинную седую бороду. Ван Юнь согласно кивал головой. Мойра украдкой взглянула на Лестера; на его лице застыло выражение мальчишки-сорванца. Она вздохнула сквозь зевок. Все эти дебаты напрямую ее не касались, и ее сознание бродило где попало, а мысли все время возвращались к одному: к сообщению, полученному на старый телефон:

Уезжайте, пока не поздно. Вы не должны здесь находиться. Это небезопасно.



Как понять «это небезопасно»? Мойра снова и снова спрашивала себя, кто мог его послать. Кто-нибудь из тех, что сидят сейчас вокруг стола? Она обвела всех взглядом, но никто, вроде бы, ею не интересовался.

– А что, если здесь какая-то систематическая ошибка, искажение? – предположила Туве Йохансен своим голосом, теплым, как вода в зимнем фьорде. – Я заметила, что DEUS вообще как-то странно себя ведет в последнее время…

Под искажением имелось в виду внешнее влияние, человеческий фактор, который совсем недавно исказил ожидаемый результат.

– В каком смысле «странно»? – поинтересовался Лестер.

– Я все думаю, уж не развивается ли в нем личность, как бы это сказать… немного рисковая?

– Ха-ха! Вот это номер! DEUS превращается в Нормана! – радостно вскричал Игнасио.

Норман, названный так в честь Нормана Бейтса, персонажа из фильма «Психо», был программой искусственного интеллекта, разработанной тремя исследователями из MIT, с явной целью придать ему черты психопата. Чтобы добиться этого, разработчики пичкали его весьма мрачными данными. В результате, когда Нормана подвергли тесту Роршаха[35], он вместо вазы с цветами увидел убитого человека…

– Рисковый – не значит психопат, – поправилась Туве, смерив мадридца взглядом.

– А что это, по-твоему, значит? – спросил Викрам Сингх.

– Это очень тонкое понятие. Его признаки проявляются то здесь, то там… Весьма спорадически… Мне было бы любопытно узнать, что думает об этом Мойра, – коварно прибавила норвежка.

Все взгляды обратились на нее.





19




Рынок на Боурингтон-роуд в Вань-Чай. Оставив за спиной шестиполосную бетонную эстакаду Кэнал-роуд, Чань и Элайджа шли пешком под дождиком, лавируя между магазинчиками, мимо прячущихся под навесами прилавков с фруктами, рыбой, мясом и цветами. Они не обращали внимания на гадалок, на толпу, на отрезанные конские хвосты, качающиеся над прилавками, на огромные куски отливающего красным глянцем мяса, подвешенного на крюках, на бесчисленные мусорные пакеты, рваные картонные коробки и грязные пластиковые ящики, запрудившие улицу.

Полицейские шли молча, не переговариваясь, не делая ни одного лишнего движения. Добрались до крытого рынка. Пятью минутами позже они снова проделали тот же путь, но уже по другой части рынка, по ту сторону улицы. Безрезультатно.

Ронни Мока нигде не было видно…

Тогда они двинулись по Тинь-Лок-лейн, где мимо них, раскачиваясь и чуть их не задев, проехал трамвай, потом по Хеннесси-роуд. Пока набухшее глухой яростью небо ворчало и гремело, они миновали магазин, торговавший сейфами, и оказались наконец на крытом рынке на Локхарт-роуд. На входе в нос ударил резкий запах, и Чань поморщился. Он всегда закупался в супермаркете Международного финансового центра, а тут было так грязно… Все засаленное, вонючее. Но эта мерзкая грязь, казалось, ничуть не раздражала ни Элайджу, ни покупателей. А между тем каждый стол для разделки рыбы, каждый прилавок мясника – это нездоровая, мощенная грязной плиткой ниша. Здесь с потолка свисают шишковатыми гроздьями полиэтиленовые пакеты со всяким хламом; здесь на этажерках рядком стоят ведра, весы и еще какие-то липкие предметы неизвестного назначения. Ненадежное электрооборудование, шланги, подсоединенные к текущим кранам… Продавцы, голые по пояс, орудуют в длинных, до локтя, резиновых перчатках, с сигаретами в зубах, а на деревянных разделочных колодах рядом с окровавленными резаками поблескивают розовые потроха.

Чань это место ненавидел. Оно представляло из себя отвратительный и липкий остаток старого мира, неизлечимую болячку. А он, как и вся молодежь его поколения, мечтал о Гонконге, обращенном в будущее. Издали Чань увидел, что множество разделочных столов обнесены бело-синей лентой службы гигиены. Интересно, чем же соседние столы так отличились, что их не коснулась эта санкция? Они с Элайджей быстро обошли первый этаж, где торговали мясом, рыбой и фруктами, поднялись на эскалаторе на второй, прошли мимо пошивочных ателье, мастерских по изготовлению ключей, сапожных мастерских, электромастерских, скобяных лавок…