На пороге Будущего

— Если б у меня было такое оружие, я бы тоже поспешил в мирное время запрятать его подальше.

— Так ты все же ждешь атаки со стороны Шедиза?

— Не знаю, — вздохнул он. — Поводов для волнения вроде бы нет. А в одном я даже благодарен Алекосу — гибель Процеро избавила меня от необходимости женить Нисия на какой-нибудь из его дальних родственниц. Но что-то подсказывает мне, что наш сосед еще преподнесет сюрпризы. А что говорит твоя интуиция, олуди?

Она поудобнее устроилась в его объятиях и пробормотала, закрыв глаза:

— Она говорит, что не желает больше ничего слышать об этом человеке. Давай спать!

Хален поцеловал ее в ухо. Его борода щекотала ей шею. Евгения спокойно заснула в кольце сильных рук. Вера ее в мужа была безгранична и не омрачалась никакими сомнениями. Пока он рядом — ей ничего не грозит, а значит, и в стране все будет хорошо. В этом заключении не было большой логики, но ведь она выводила его не умом, а той самой интуицией, на которую так рассчитывал Хален.

Он стал больше времени проводить в Киаре. Провел реформу судебной системы, назначив верховного судью, и предпочитал отныне вызывать губернаторов к себе, вместо того чтобы ездить по провинциям. Но во все гарнизоны он выезжал, и очень часто: устраивал бесконечные смотры и состязания, даже дважды провел всеобщие военные сборы, оторвав от работы всех мужчин страны, способных носить оружие. В былые времена царь Процеро, ревниво следивший за соседями, непременно выразил бы возмущение подобными действиями, усмотрев в них покушение на собственную безопасность. Царь Алекос проигнорировал их. Бронк писал, что ему было не до того: он все свое время посвящал новым стройкам. Похоже, строительство оказалось самым сильным его увлечением. Он лично создавал проекты жилых домов, заводов, мостов и требовал, чтобы все это возводилось по всей стране в кратчайшие сроки. Джаваль и Хален с юмором обсуждали это в личной переписке, а Калитерад строчил длиннейшие описания новостроек, присылал рисунки и даже стихи, которые благодарные шедизцы посвящали своему царю-созидателю.

— Ты веришь, что он олуди? — не удержавшись, спросила Евгения Ханияра.

И неожиданно услышала в ответ:

— Да.

Она изумленно уставилась на старика. Они находились в его кабинете при храме. Стоя за высоким столом, Ханияр подписывал бумаги с распоряжениями. Отложив перо, он поднял голову.

— Но как же так, — заикаясь от изумления, проговорила Евгения. — Он пришел не вовремя и не так, как все порядочные олуди!

— В книге «Циферблат судьбы» есть такие слова: «Олуди не ходят старыми путями». Беда мудрецов в том, что они требуют от жизни точного следования ими же придуманным образцам, чего она никак не может им дать. Шедизцы в этом смысле оказались прозорливее нас. Они, как и мы, ждали прихода следующего олуди в тридцать втором веке. Причем, заметь, в отличие от нас они ждут не кого-то, а возвращения олуди и великого царя Хасафера — того самого, от прихода которого страны ведут отсчет своей истории. И несмотря на неправильные время и место, они поверили, что Алекос и есть тот, кого они ждали.

— Ты утверждаешь, что он — тот самый олуди, что почти три тысячи лет назад впервые объединил страны?

— Этого я не могу утверждать и думаю, что даже он сам никогда не сможет предоставить этому доказательства. Но он олуди. Да.

— Почему же? — спросила она в отчаянии.

— Подумай сама, Евгения. Твой кругозор шире, чем у остальных, и ты без труда прозреваешь даже скрытую истину. Просто заставь себя думать.

Евгения молча смотрела на него, и, вздохнув, Ханияр принялся расхаживать по залу.

— Он появился в степях в пятьдесят пятом году. Всего через два года он завоевал Галафрию. Два года для объединения сотни вечно воюющих друг с другом племен — это невероятный срок. А с каким оружием он это сделал? Все эти века степняки не могли продвинуться дальше на север отнюдь не из-за страха перед горами, а из-за того, что их мечи и копья не могли сравниться с нашей сталью. Значит, Алекос дал им новое оружие. Те же пушки — ты ведь сама говорила, что для них требуется особый металл. Конечно, можно предположить, что они — изобретение Мата-Хоруса, но даже среди островитян не найдется таких дураков, чтобы дать подобное оружие варварам. Я думаю, Алекос принес их секрет оттуда, откуда пришел сам. Смотрим дальше. Всего за полтора года его правления в Шедизе выросли новые заводы, поднялся уровень жизни, так что даже обиженные прежней властью эмигранты спешат вернуться под его руку. Это о многом должно говорить тебе, ведь ты и сама сделала за последние годы больше, чем Хален и Барахия вместе взятые.

Ханияр остановился, пристально взглянул на Евгению. Она не могла говорить и сделала ему знак продолжать.

— Быстрота, стремление созидать — раз, — сказал он. — Его обращение с людьми — два. В самом начале он убирает со своего пути Амарха. Неважно, было то нападение спланировано им заранее или оказалось счастливой случайностью, в любом случае оно показало, что судьба и небо — на его стороне. Процеро посылает ему навстречу Нурмали, который давно мечтает о власти. Я уверен, Нурмали отправился в этот поход, надеясь разгромить врага, обрести доверие солдат и, вернувшись в Этаку, попытаться силой захватить власть. И что происходит? После встречи с Алекосом он преклоняет колено, приносит ему присягу и помогает завоевать трон, на который метил сам! Это было полтора года назад. Что мы слышали о Нурмали за это время? Только то, что он верно служит новому господину, не помышляя более о единоличной власти. Бронк! — воскликнул Ханияр так неожиданно, что Евгения вздрогнула. — Я в жизни не слышал, чтобы Бронк говорил о ком-либо в таком тоне. Он видел столько правителей, столько притворства, но он верит, что Алекос — олуди!

— Все это не доказательства, — дрожащим голосом сказала Евгения.

— А что для тебя — доказательства?

— У меня есть моя сила. Я могу видеть и слышать. Могу исцелять. Он — не может!

— Об этом нам доподлинно неизвестно, — возразил Ханияр. — И не забудь, что не все олуди обладали этим даром.

Она покачала головой.

— И что же теперь, Ханияр? К чему ты ведешь?

— Нам нужно быть готовыми к чему угодно…

Она стукнула кулаком по столу, гневно выпрямилась.

— Ну уж нет. Я — олуди. Я — богиня. Не для того я столько лет работала не покладая рук, чтобы теперь услышать, что мне нужно быть к чему-то готовой. Все будет так, как я захочу!

Священник улыбнулся, подошел и обнял ее.

— Ты несешь благословение всему, к чему прикасаешься. Рука неба сопровождает тебя во всем, и потому ты не ведаешь неудач. Я буду молиться, чтобы так было и впредь.

В его последних словах ей послышалось предостережение, но она не пожелала прислушаться.





* * *


Зимой 2759 года в замке праздновали еще одну свадьбу. Нисий женился на Лунде — дочке Торжиса Эгвада, губернатора Ферута. Хален мог найти для сына невесту знатнее, но Нисий, знавший девушку еще по службе своей в Ферутском гарнизоне, не желал никакую другую, и отец в конце концов уступил. Он подарил молодым домик у водопада и строил для них большой дом в Киаре.


А весной 2760 года Бронк без предупреждения приехал в Киару. Евгения, только-только вернувшаяся из Иль-Бэра, занималась лечением Халена, который подхватил лихорадку на болотах близ Фарады, где провел последний месяц. Дикари уже давно вели себя мирно — насколько это слово вообще к ним применимо. Их вылазки становились все более редкими, и царь, заскучав на берегу, отправился на болота охотиться, где и заболел.

Болезнь была несерьезна, рядом с олуди невозможно было всерьез занедужить. Евгения заварила горькой коры, заставила мужа пить этот отвар несколько раз в день и пообещала, что если он не будет отходить от нее дальше чем на десять шагов, то через два дня поправится.

Хален с чашкой горького питья в руках сидел на скамье в углу площадки, давая советы жене, которая фехтовала на мечах с Венгесе. Тренировалась она теперь редко и без особого интереса, однако Венгесе все же приходилось тяжело.

— Она будто знает каждый мой выпад заранее, а двигается так быстро, что глаз не успевает за ней, не говоря уж о теле, — признался он, вытирая пот со лба. — Я не могу застать ее врасплох!

Забывшись, Хален протянул ему свою чашку, Венгесе глотнул, закашлялся, пролил лекарство на пол.

— Что за зелье!

— Прости, дружище. Из головы вылетело! — улыбнулся Хален.

Он с удовольствием посмотрел на свою царицу. Она беседовала с беременной Ливой, опустив к земле руку с мечом, стройная и сильная, в кожаном платье без рукавов, что так славно облегало ее высокую грудь, свободно сборило на тонкой, как у юной девушки, талии. Она была лишь немного ниже Венгесе, и мечи их весили одинаково, но она поднимала свой уверенно, как заправский воин. Почуяв его взгляд, Евгения повернулась к мужу. Безупречный овал лица, длинные четкие брови взлетают к вискам, как крылья ласточки, и в обращенном к мужчинам взгляде — извечная любовь. Но, как всегда, что-то в ее нежном и гордом лице опять полоснуло его по сердцу болью. Было в нем что-то трогательное, беззащитное, как отзвук давно ушедшего или еще не пришедшего страдания, напоминания о той тоске, которая крепче брачных уз привязывала ее к нему. Это сочетание силы и хрупкости заставляло его оберегать ее от всех возможных бед, как ребенка, — точно так же, как Сериаду и Алию.

Евгения вдруг насторожилась, на ее лице появилась тревога. Она обернулась к ограде. Хален тоже повернул голову и увидел неторопливо шествующего к ним Бронка. Скрипнула калитка, застучали по доскам каблуки. Бронк похудел и почернел, сразу напомнив Халену, каким был много лет назад, после гибели сына. Мундир болтался на его плечах, но сапоги были начищены и седые волосы тщательно уложены. Он поклонился царю и царице, пожал руку Венгесе.

— Бронк, дружище! Я рад тебя видеть. Но что случилось, почему ты вот так, без предупреждения?

Хален улыбнулся было, но улыбка быстро сползла с его лица.

— Та-а-ак… — протянул он. — Дай я угадаю. Твой любимый царь шедизский, похоже, чем-то тебе не угодил. Я же говорил, что он еще заставит нас понервничать. Рассказывай!

— Позвольте присесть, государь, — Бронк опустился на скамью рядом, с наслаждением вытянул ноги. Хален дал ему свою чашку, и он, не поморщившись, выпил темный отвар. — Лекарство от лихорадки? Именно то, что мне нужно, ибо я сгораю от стыда. Я вынужден просить вас отстранить меня от государственных дел, мой повелитель.

— Да рассказывай же!

— Меня и Мооса Намаана выставили из Шедиза. Оба посольства закрыты, нам дали двадцать часов на то, чтобы покинуть страну. Думаю, в эту минуту войска Алекоса уже вторглись далеко на территорию Матакруса.

Хален побагровел до синевы, так что Евгения испуганно вскрикнула. Почти сразу же он побледнел — опять же до синевы, вскочил и в бешенстве потряс кулаками над головой Бронка. Присутствие женщин не помешало ему выругаться от всей души.

— …мать! — еще раз в ярости крикнул он. — Чтоб мне пропасть, я даже рад этому! Не говорил ли я этим идиотам, что они дождутся беды?

Бронк, опустив голову, выждал, пока вспышка гнева спадет.

— Выслушайте меня, государь. Нас очень ловко обвели вокруг пальца. Я думал, что знаю все, что происходит в стране, а оказалось, ни знал ничего.

— Подожди, — перебил царь. — Венгесе, вели немедленно привести Корсали!

Талант рассказчика не изменил Бронку и сейчас. Хален вновь сел, Лива велела слугам принести плетеную скамью для царицы. Венгесе, отдав распоряжение немедленно пригласить в замок шедизского посла, вернулся еще до того, как Бронк закончил свою историю.

Просьба, а точнее, приказ явиться в Красный дом поступил утром, когда посол только заканчивал свой туалет. Это его насторожило: царь Алекос никогда не приглашал его. Наоборот, это ему приходилось каждый раз подолгу добиваться аудиенции у неуловимого шедизского владыки. Последний раз одернув перед зеркалом мундир, он в сопровождении секретарей отправился во дворец.

Красный дом сильно изменился за два года после смерти Процеро. От царского дома остался лишь фасад с порфировыми колоннами. Алекос не нуждался в предметах роскоши, которыми окружал себя его предшественник. Исчезли ковры, статуи, драгоценные люстры, мягкие диваны. Голые покои дворца напоминали теперь казарму. Правда, оружие на их стенах восхищало Бронка. Что ни говори, у Алекоса был вкус к красивым вещам, пусть и выражался он всего лишь в любви к мечам, топорам и щитам.

Царь принял его в малом зале. Он давно уже не носил оленью шкуру. Но чем дольше Бронк общался с ним, тем сильнее ему казалось, что тот надел на себя личину леопарда — хитрого, беспринципного леопарда, что притворяется честным малым, но не дает себе труда скрывать презрение ко всем, кто его окружает. Это открытие даже льстило достойному мужу, поскольку он догадывался, что таинственный вождь не перед каждым открывает свое истинное лицо. Бронк никогда не писал о своих подозрениях Халену, потому что ему было абсолютно нечем их подкрепить. Каждая встреча с шедизским царем оставляла у него ощущение обмана, насмешки благодаря какому-нибудь одному-единственному взгляду Алекоса или вдруг, на пару мгновений, изменившемуся тону голоса. Это невозможно было объяснить словами: в разгар серьезной беседы правитель мог неожиданно широко улыбнуться в ответ на тонкий вопрос, будто откидывался занавес, за которым скрывалось… Что? Бронк не знал этого до сих пор. И сейчас царь встретил его той же самой улыбкой, которая так радовала Бронка и так его настораживала.

— Приветствую тебя, друг мой. Благодарю за то, что откликнулся так быстро. Впрочем, у тебя, скорее всего, не было выбора.

Как всегда, Калитерад не мог отвести от него взгляда. Алекос был высок, с развитым телом прирожденного воина. Кожаная туника без рукавов не скрывала, а лишь подчеркивала мощную мускулатуру — чересчур мощную для царя. Можно подумать, что он каждый день берет приступом баррикады и сражается с толпами врагов. Его тело было молодо, да и на лице не виднелось ни одной морщины, и все же, глядя в это хищное, гордое орлиное лицо, Бронк каждый раз будто бы видел себя, каким он отражается в зеркале. На лице этого человека, признанного его подданными олуди, читалось аристократическое высокомерие и легкая насмешка. Казалось, жизнь его забавляет, как она часто забавляла самого мудрого старого Бронка, считавшего, что он уже видел все на свете и его ничем нельзя удивить. Бронк давно ничего не боялся. Благородство и гордость, часто сопровождавшие облеченных властью людей в этом мире, были присущи ему от рождения, и он просто не мог опасаться попасть в неудобное положение. Для него не существовало неудобных или неприличных положений — он научился чуять их и избегать еще в молодости. Этот загадочный человек, что сейчас с добродушно-лукавым видом смотрел на него, был точно таким же, мало того — он считал себя мудрее старого Бронка! Это заводило старика и вызывало острую симпатию. Бронк никогда не предал бы интересы своей страны, он любил Халена как родного сына, но не мог не восхищаться правителем Этаки. Глядя в глубокие черные глаза, он ответил:

— Я всегда счастлив говорить с тобой, повелитель. Чем же вызвана столь поспешная встреча?

— Я только что объявил войну Матакрусу. Твой коллега вышел отсюда несколько минут назад. Ему было велено сегодня же покинуть страну. С тем же приказом я обращаюсь к тебе. Я закрываю посольства Матакруса и Ианты. Тебе и твоим сотрудникам дается двадцать часов на то, чтобы выехать за пределы Шедиза.

Бронк гордился собой. Ни один мускул не дрогнул на его лице при этом ошеломляющем известии. Алекос одобрительно улыбнулся, когда посол с изысканной вежливостью произнес:

— Будет ли мне позволено осведомиться о причинах столь неожиданных действий?

— Эти действия неожиданны и поспешны лишь для вас. Операция готовилась уже много месяцев.

— Каковы же твои цели?

— Моя цель — весь континент.

Бронк поднял брови.

— Очень смелое заявление. Я передам его моему царю.

— Передай, что его черед придет после Матакруса. У него еще есть время подготовиться.

— Последний вопрос, государь. Понадобился ли тебе хоть какой-то предлог для объявления войны сильнейшей державе Матагальпы?

Алекос еще раз улыбнулся. Его выразительное лицо сияло довольством.