На пороге тьмы
Часть 68 из 75 Информация о книге
– Направо, – снова подсказал я, Федька лишь кивнул. Улица пошире, та самая Коммунистическая, которая нам и нужна. По ней до площади имени Вождя, до его памятника, и первый пункт нашего путешествия будет достигнут. А вот что выйдет из этого, предположить сложно, посмотрим. Под гусеницами настоящий ковер из опавших листьев, сучьев, какого-то мусора. Не могу я до конца понять выкрутасы местного времени – листья опадают, при этом время задом наперед идет… Хотя, это же не пленку проматывают, может тут и деревья уже «задом наперед» живут? Приспособились? А может это я в силу скудости своего воображения и немощности мыслительного аппарата не могу себе это все в совокупности представить? Для меня же время всегда в одну сторону шло, это было самое незыблемое из всего, что окружало меня. А тут… А может оно здесь нормально идет? Как это понять? Я даже на часы глянул сдуру, вроде как ожидая, что они мне подскажут. Стрелки, наверное, должны в обратную сторону завертеться, или что? Впрочем, хрен с ним, чего этим голову забивать? Представлю себе, что здесь… радиация, например. Долго находиться вредно, а если не долго, так и ничего. Может даже и полезно. Если быстро все сделаем и свалим, то нам до тутошних временных завихрений как до прошлогоднего снега будет. А с ним пусть Милославский разбирается, если время не физическая категория, а философская, или чего он там мне нагнал. А мне от него совсем другое нужно. Нам нужно, Насте и мне. Мне указатель от него требуется, вроде стрелки у дороги, с надписью «На выход». Или «Домой». Или просто «На хрен отсюда», даже так сойдет. За ради такого дела я ему куда угодно скатаюсь и что угодно притащу, с меня не убудет, хотя это как раз спорно. Но даже если и убудет, то понятно зачем и за что. Не хочу я быть вечным эльфом в лесах под сенью Тени. Хочу обратно свою человеческую жизнь, тем более, что теперь, после того, как я стал по настоящему не один, она обрела смысл. Огромный, безусловный и ясный смысл. Но не здесь, а там, откуда я пришел. Фразу профессора про «закрепленный с одного конца» тоннель я не забыл. Я вообще ничего не забываю, особенно когда говорят о том, на что я свою жизнь поставил. – Площадь, – сказал Иван, пристроившийся теперь с пулеметом глядя вперед, в соседний триплекс. – Ага, – подтвердил я, опознав памятник посреди грязного голого газона. До площади осталось всего ничего, просто ехали мы теперь очень медленно, настороженно и опасливо. – Справа, двухэтажное? – уточнил Федька. – Ага, – снова ответил я. – Давай, как планировали… Подъезд-подходы мы вчера на бумажке чертили и при помощи спичечного коробка и толстой книги на столе отрабатывали. Нас, если честно говорить, для такой поездки маловато, надо бы две машины, вообще-то, и человек эдак семь-восемь народу. Иван, оказывается, как он мне сказал, Милославскому на это намекал, это не я один такой умный, но тот предложил эту тему больше не обсуждать, мол и так достаточно. Из чего вывод сделался такой, что профессору надо изо всех сил сохранять секретность. И так как сам факт поездки вроде бы не замалчивался, вчера вон целое заседание по этому поводу было, с предметом поисков что-то не так. Для меня не так, для Милославского с Иваном может и все нормально, тот же Иван на вопрос: «Что искать?» – отвечает уклончиво, мол мне беспокоиться незачем, он сам займется, что подразумевает под собой предложение со свиным рылом в калашный ряд не залезать. Да и с самого начала было понятно, что искать будем нечто конкретное, в «жужу» целиком никакой архив не влезет, а разбирать его по папочке вблизи Тьмы нам тоже никто не даст, время очень ограничено. – Блин, сколько добра пропадает, – вдруг сказал Федька. – Это какого? – не понял я. Нам по дороге даже машин почти не попадалось, то ли не было их здесь особо, то ли уже вывез кто другой. Так, дома да заборы, уродливые деревья да клочья тумана. – Ты че? – удивился он. – От города ЛЭП идет к шахтам, там на одних проводах озолотиться можно. Лампочек кругом полно, небось. Да и вообще пошариться… тут же поле нехоженое, непаханое. – Федь, давай ты сейчас по делу думай, а? – попросил его Иван. – Дело сделаем, отдыхать будешь, езжай куда хочешь, но сейчас об этом не нать, хорошо? – Как скажешь, никакой в тебе поэзии, – вздохнул Федька. – Рули давай, поэт, – посоветовал ему тот. «Жужа» выкатилась на круглую площадь, описала по ней круг, фыркая дымом из выхлопных труб и объехав памятник, давая нам возможность оглядеться, затем встала, качнувшись взад-вперед, развернулась на месте с аптекарской точностью и задом лихо подкатила к невысокому крыльцу дома, на стене которого висела бордового цвета табличка с золотистыми буквами: «Районный отдел Народного комиссариата внутренних дел (НКВД)» – С прибытием, – объявил Федька, не отводя глаз от водительского триплекса. Иван повернул ручку, запиравшую кормовую дверь, и тяжелая стальная створка беззвучно отодвинулась на хорошо смазанных петлях. Я сразу выглянул наружу, выставив перед собой автомат. – Вроде тихо, – объявил, оглядевшись. – Похоже, – согласился Иван, подхватывая из укладки свой ППШ. – Пошли? – Фонарь? – сразу спросил его я, помигав своим, уже прицепленным к стволу. – Работает, – подтвердил он, проверив. – Тогда пошли, – кивнул я. – Федь, как договорились, на стреме все время. – Ты меня еще учить будешь? – усмехнулся он. Пропустив колкость мимо ушей, я выбрался из машины, снова огляделся. Дома квадратом вокруг круглой площади, слепые грязные окна, от которых уже даже бликов нет. Но явной угрозы все же не видно, да и я чувствую, что вся эта паранойя со взглядами не настоящая, нет пока под ней основания, просто страшновато мне, вот и все. Нервишки вроде как. Подошел к массивной входной двери в здание, взялся за ручку, прислушиваясь. – Не заперто? – спросил Иван. – С чего бы? – удивился я и потянул створку на себя. Петли скрипнули, дверь открылась, звякнув натянувшейся пружиной. – В таких местах никогда не закрывают, как я понимаю. Двери не закрывают, в смысле. Пустой вестибюль, пахнущий сыростью и затхлостью. Справа, сразу за дверью, будка, из которой раньше проверяли пропуска. Полутьма, которая всегда лучше темноты полной, это уже все в курсе. Лучи фонарей скользнули по стенам, осветили высокую стойку дежурного, какие-то назидательные плакаты на стенах, с которых сурово смотрели бдительные рабочие и сотрудники в форме, предупреждая о том, что делать нельзя, дабы не продать завоевания агентам мировой буржуазии. Даже юная и довольно мордатая комсомолка в красной косынке сурово прикладывала палец к губам, требуя не болтать. Федька, покрутивший головой, сноровисто занял позицию в тени, у стены, чуть сбоку от окна, откуда мог видеть подступы к зданию и при этом появившийся противник точно не ожидал бы его там найти. Поначалу думали оставлять человека в машине, с пулеметом, но подумав, пришли к выводу, что так слишком очевидно. К тому же если он будет сидеть запершись, то обзор никуда, а высунувшись из люка станет изображать собой мишень для любого человека с винтовкой. Поэтому и придумали такой способ прикрытия. Из из двери до открытого заднего люка машины всего два шага, можно под любым обстрелом без особого риска заскочить. – Пошли искать архив, – сказал Иван. – А если точнее, то секретку, нам туда надо. – Если бы я был секреткой, то где бы я был? – поерничал я, чтобы заглушить все бултыхающийся внутри меня страх. Шаги по плитке, которой выстлан пол, гулкие, неправдоподобно громкие, рвущие нависшую тишину. Тут уже много лет, небось, никто не ходил, вон какая пыль на полу скопилась, в боковом свете ее очень хорошо видно, и ни следа на ней, тут даже стены к молчанию привыкли, а теперь мы шляться давай. Вестибюль уперся в коридор с дверями в обе стороны. На одной двери ничего, на второй табличка «Посторонним вход строго воспрещен!» – А не туда нам? – поинтересовался я. – Откуда я знаю? – пожал плечами Иван. – Подвала здесь нет, насколько я понял, а вот во флигеле во дворе что? – Без понятия, – честно ответил я. – Двор есть, флигель есть, это все, что видел сверху. Подергали дверь с табличкой, она оказалась открыта, пропустив нас в недлинный сумрачный коридор, с каждой стороны которого было по три двери. На ближайшей от нас слева, металлической, с откидным окошком, была табличка «Оружейная комната». Сама дверь распахнута настежь. – Гляну, – сказал я Ивану, предчувствую разочарование. – Ну глянь… Предчувствия меня не обманули, здесь были до нас и всю оружейку вынесли. Пустые шкафы-пирамиды с распахнутыми дверцами, столы – и больше ничего. А ведь на стенах плакаты про сборку и разборку ППШ и ТТ. Очень огорчительно, потому как я бы с радостью свой МП-40 на ППШ сменял. – Ну что? – спросил Иван, когда я снова вышел в коридор. – Пусто, до нас тут были. – Адаптанты, небось, про мародеров в этих краях я не слышал, – сказал он, после чего добавил: – Вон и секретка, в конце коридора. – Ну так пошли, – пожал я плечами. – Надеюсь, что оттуда не вынесли ничего. Дверь с табличкой «Машинопись», затем еще одна, без всяких надписей, следом «Хозотдел», взломанная и распахнутая, и уже последняя – «Секретная часть». – Заперто, – сказал Иван ухватившись за ручку. – Да она вообще-то хлипкая, – постучал я по филенке. – Давай ломиком попробуем. – Последи, – кивнул Иван, выдергивая из рюкзака, из-за спины, неслабый изогнутый ломик-гвоздодер. Пока у меня за спиной трещало дерево, я стоял к Ивану спиной, уставив ствол автомата в коридор. Опасности вроде бы не было, но черт его знает, кто сюда на шум может заглянуть, лучше уж не рисковать. Дверь подалась, Иван выругался, отскочив назад. – Трава, мать ее… В свете фонарей разглядели, что попали мы не в саму секретную часть, а лишь в тамбур. Тамбур, в который не попадало ни луча света и который зарос темной травой сплошняком. Под ярким светом фонарей, лучами которых мы водили по ее листьям как струями из брандспойта по языками пламени, она быстро становилась серой и осыпалась невесомыми хлопьями на пол. Дальше была вторая дверь, уже обитая железом, мощная, и окошко в стене, маленькое, закрытое деревянной створкой, через которое секретчик, когда он нес здесь службу, выдавал нужные документы под роспись. – Серьезная дверка, – сказал Иван, приглядевшись. – Это точно, – согласился я. – Чего с ней будем делать? Тротилом ее? – Страшновато, если честно, – ответил он, подумав. – Что-нибудь не так сделаем, а там все бумаги разлетятся, и собирай их потом по полу. Или вообще пожар устроим. – Кстати, – вдруг вспомнил я, – А по фасадам ведь окна сплошняком, так? Пропусков нет? – Вроде нет, а что? – насторожился он. – Значит тут просто решетка на окне, – заявил я, обрадованный идеей. – Можно тросом дернуть, а дверь даже не трогать. И тебе потом внутри копаться проще будет. – А что? – спросил он сам себя, чуть подумав, и сам же ответил на вопрос: – Вполне разумно. Пошли. Выскочили из коридора в вестибюль, я махнул рукой Федьке, обернувшемуся к нам – Давай в машину, есть идея. Уточнять что за идея он не стал, когда дело надо делать, лишние разговоры только помеха. Лязгнул стальной люк, «Жужа» зарычала двигателями, дернулась, поползла следом за нами с Иваном, идущими пешком и настороженно оглядывающимся по сторонам. – Вот это окно, похоже, – сказал Иван, указав на самое крайнее окно по фасаду на первом этаже. – Да наверняка, – согласился я. – По-другому и не получится, геометрия не разрешит. Федь! Подгоняй машину! «Жужа» крутанулась на месте, сдвинулась на пару метров, полязгивая гусеницами, а я сразу же начал разматывать с крюков толстый стальной трос. Решетка на окне серьезная с виду, но все же не под такие воздействия. Кое-как разгибая непослушную и неподатливую стальную кишку, протолкнули ее под решеткой, накинули массивные кованные крюки на буксировочные петли бронемашины. – Давай! – скомандовал я, отскакивая в сторону. Машина качнулась, рванула назад, трос натянулся, что-то захрустело, а затем вся оконная решетка целиком со звоном и грохотом свалилась на брусчатку. И следом посыпались стекла – Иван, плюнув на скрытность, колотил по ним выдернутой из заборчика штакетиной. – Да хрен ли, все равно нашумели, – сказал он, наткнувшись на мой недоуменный взгляд. Ну да, все верно, сейчас то уже чего пугаться? Звук от той же решетки небось в деревне адаптантов слышно было, чего теперь-то стесняться? И как вообще попадать внутрь? Разобравшись со стеклами, Иван заглянул внутрь, приподнявшись на выступающем цоколе здания, сказал: