Напряжение сходится

 * * * 



Пролог




В основе каждого строения – инженерный расчет. Придет шквальный ветер с осенними штормами, ударит ледяная вьюга в студеном феврале, разойдется грозой небо поздней весной или солнце устроит пекло без единого ветерка в разгар лета – любая постройка обязана выдержать. Особенно если речь про сооружение исконно военное, коему предписано стерпеть не только погодные ненастья, но и человеческую волю, вооруженную и злонамеренную.

Стены Московского Кремля помнили шесть сотен лет и вчетверо больше сезонов, были биты пушечными ядрами и горели в огне, видели под сотню штурмов и раскаты стихий в каждом из них, ведомых противостоящими одаренными. Во времена оные в небе над шпилями башен сталкивались грозовая синева и багровое пламя, блекло-желтый песок и аквамарин кристальной чистоты. Целый калейдоскоп красок и Сил раз за разом сходились в смертельной битве, но в местах их столкновения всегда был один и тот же цвет – темно-красный цвет крови, одинаковой у нападавших и защищавшихся.

Многое пережили стены, и не всякое событие оставляло их целыми. Латались прорехи, перестраивались обрушенные участки и закладывались новые фортификационные сооружения: спешно – во время войны и куда более вдумчиво – во времена спокойствия и мира. Бывало, в сытые и спокойные годы некрасивые, но надежные сооружения сносились целиком, чтобы выстроить на их месте нечто скорее прекрасное, чем функциональное.

А бывало и так, что целую башню кремлевской стены отдавали царским указом в руки отличившегося боярства – и те тоже не оставались равнодушными к новому приобретению, вкладывая богатство рода в лучший символ личного благополучия, который только и может быть в стране, – в собственную башню, высокую да роскошную, на зависть всем остальным. Слева, правда, у этой башни будет ветхая стена в пять метров толщиной, да и справа тоже вид не самый лучший – но сама-то настолько хороша, что на защиту ее от врага будет призвана вся ближняя и дальняя родня. Даром что этой родне до столичных битв за власть никакого дела не было, но вот за личное имущество уже можно и порадеть. Таким путем восемь из двадцати башен обрели новых хозяев, перейдя из щедрых рук самодержца в собственность весьма влиятельных семейств. А власть на престоле Московском утвердилась настолько, что более некому в стране стало шептаться по углам, что кровь в царе варяжская, не наша – и не по праву ей быть во главе русских земель. Проблемы-то, ради которых их когда-то призвали, давно уж решены…

Странно, но те, кто выжил в тех противостояниях, сбежав за границу, – не очень-то сотрясали воздух гневными речами в адрес правителей, а скорее исходили искренней ненавистью к победителям из числа своих, что были по иную сторону. Так получалось, что всякий раз воевало боярство против равных себе по титулу и положению, а сами Рюриковичи ни в одном междоусобном сражении свою силу так и не явили, пусть и присутствовали самолично во время каждой битвы. Оттого кровная месть тоже была к своим, но никак не к потомкам варягов, некогда приглашенных на княжение, да оставшихся на века.

Времена активных битв уже два столетия как позади. Вокруг высится прекрасный город, украшенный высокими шпилями княжеских башен тех семейств, кому в свое время не досталось награды за ратный подвиг в виде части кремлевской стены, но позже, в обмен на услуги трону, интриги, подвиги или горы золота был получен во владение участок столичной земли под строительство. И, разумеется, были эти высотки куда роскошнее и выше кремлевских. «Меняю старые лампы на новые!» – кричал как-то персонаж одной восточной сказки, готовый с радостью обменять яркий и красивый новодел на пыльный и ветхий. В этом мире «джинны» сами владели своими старыми башнями и меняться не желали – равно как и исполнять чьи-либо желания, кроме своих собственных.

Мир, правда, в джиннов не верил и предпочитал ходить в Кремль на экскурсии… В ту его часть, которая для посещения была открыта.

– Господа! Прошу обратить внимание направо. Перед вами Архангельский собор – шедевр зодчества начала шестнадцатого века, построенный по проекту архитектора Алевиза Фрязина из Милана.

Группа послушно повернулась в сторону белоснежной громады с золотыми и серебряными куполами. Экскурсантов было ровно два десятка – совершенно разных: приезжих и местных, в парадных нарядах и легкомысленных шортах с футболкой по нынешнему жаркому дню. Но внимали они своему гиду – основательной на вид брюнетке четвертого десятка лет в сером костюме и белой блузке, обладающей хорошо поставленным голосом и властными жестами, – с одинаковым интересом в глазах. Разумеется, кроме одутловатого и массивного господина в темных очках, прочитать эмоции за которыми не представлялось никакой возможности.

Мужчина, обладающий недюжинными габаритами – под два метра ростом, в косую сажень плечами и настолько выдающимся животом, что в футболку с американской символикой, его прикрывавшей, можно было запросто завернуть трех человек средней комплекции, а синие шорты казались полноразмерными брюками, – предпочитал стоять позади всех, с левого края. Крайне неудобный гость для женщины-гида – слишком высокий, да и стоит особняком, оттого обращалась она к группе, глядя в первые ряды. Соседи же по экскурсии тоже неохотно бросали на мужчину взгляд – смотреть на огромный живот не было ни малейшего удовольствия, а для разговоров с явным иностранцем недоставало знаний языка.

В общем, момент, когда крайне габаритный, крайне заметный и массивный человек развернулся на месте и ушел в сторону Тайницкой башни, не заметил никто из группы, продолжавшей разглядывать белокаменный собор.

Собственно, куда можно подеваться с закрытой территории внутри кремлевских стен? Внутрь государевых построек не допустит стража. Внутрь клановых башен, горделиво устремившихся ввысь на уровень нынешних девятых-десятых этажей, не пропустят слуги могущественных владельцев.

Но так получилось, что окованная черным металлом створка дверей Тайницкой башни, оказавшаяся на пути мужчины, отворилась навстречу сама – ровно настолько, чтобы пропустить габаритного господина под сень владений великого рода черниговских князей и тут же закрыться вновь.

– Питер Юзефович, прошу вас. – Внутри роскошного холла, находившегося сразу за дверями, габаритному господину поклонился незаметный человечек с обликом клерка и указал на правый рукав коридора, вскоре закруглявшийся, следуя силуэту строения. – Вторая дверь налево.

Мужчина не ответил на поклон и молча проследовал указанным маршрутом, двигаясь по белому мрамору пола, вдоль закрытых до середины алым бархатом стен, через прохладу и тишину, созданную массивными кирпичными стенами башни-крепости. Массивный господин шел, игнорируя строгие лики в мундирах с портретов, золото электрических подсвечников, освещающих путь и создающих причудливые тени на лепнине низких потолков. В его шагах не было нервной поспешности от осознания могущества ожидающей его персоны, а во взгляде – и малейшего любопытства к окружающей роскоши, будто бы все вокруг было видено им не единожды, хотя служка у входа мог бы поклясться, что видит гостя в первый раз.

Понадобилось около сотни шагов, чтобы добраться до нужной, второй по счету, широкой двери темного дерева без каких-либо табличек и указателей.

Впрочем, какие еще указатели внутри родовой собственности – тут чужих не было и быть не может.

Темные очки были сняты и зацеплены за ворот футболки. Крупная рука протянулась к массиву двери и удивительно аккуратно постучалась костяшками пальцев, после чего мягко приотворила створку – ровно настолько, чтобы услышать мнение хозяина комнаты относительно его визита.

– Проходи-проходи! – тепло отозвались изнутри, как желанному гостю.

Рука Питера слегка дрогнула, словно отозвавшись на доброжелательность приглашения. Но вошел он в помещение столь же равнодушным и невозмутимым.

– Доброго дня. – Голос мужчины оказался низким, с ощутимым западным акцентом, проваливающимся на гласных.

Крупный кабинет, явно бывший залом для совещаний, утопал в полумраке. Над длинным столом, разрезавшим помещение пополам, не горели плафоны, так что свет шел только от зеленоватой подсветки огромного – во всю левую стену – аквариума с диковинными и яркими крупными рыбинами. Окон, разумеется, не было – первый этаж башни не предполагал их наличия. Слегка бликовал отраженным светом экран проектора на противоположной аквариуму стене, а вот противостоящая гостю грань кабинета и та, что рядом с ним по правую его руку, были тщательно укрыты плотными черными драпировками. Под ногами скрипнули доски наборного паркета – Питер автоматически сделал шаг вперед, тут же оказавшись на мягком ворсе ковра.

Полумрак в дальнем конце стола шевельнулся и выступил навстречу гостю, материализовавшись в невысокого мужчину пятого десятка лет, одетого в простой, чуть мешковатый и не по фигуре серый костюм.

Ожидавший Питера человек чуть сощурился, поправляя массивные и старомодные роговые очки, и будто только сейчас вгляделся в вошедшего мужчину.

– Похорошел, – выдал хозяин кабинета с довольством, подошел совсем близко и положил кончики пальцев на локти Питера, рассматривая его и вовсе бесцеремонно.

Массивный гость, несмотря на явное превосходство в физической силе, отчего-то отреагировал на прикосновение весьма нервно и скованно, дернувшись и ощутимо напрягшись.

– Ну-ну, – успокаивающе одернул его господин в костюме, – я же не ругая, честное слово.

Но локти отпустил и отвернулся, неспешно возвращаясь к столу – к ближайшему креслу. Питер же слегка выдохнул.

Хозяин кабинета остановился возле столешницы, тронул спинку вращающегося кресла рядом, заставив то сделать полуоборот, но так же остался стоять на ногах. Не предложил он сесть и своему гостю.

– Я тобой доволен, – скупо констатировал он.

– Спасибо, – сглотнув, ответил Питер, опустив взгляд вниз и не решаясь его поднять.

Чтобы радость во взгляде осталась только его тайной.


– Возглавишь новое направление перевозок товара. Готовься. Убери… – господин в очках неопределенно повел рукой, – эти телеса. Приводи себя в порядок. Будет новая личность; фотографию и описание тебе дадут на выходе.

– Спасибо.

– Не подведи меня, – было много тихой угрозы в этих словах, но последующее, самое важное слово искупило их сторицей, – сын.

Питер только согласно тряхнул головой – сильно и выразительно. Потому как все слова будто застряли в горле, сжатом, чтобы не допустить постыдной дрожи подбородка от искреннего восторга и счастья.

– Какого рода перевозки? – уже ступив к выходу, спохватился Питер, которому оставалось жить со старым именем считаные дни.

Потому что радость радостью, однако к любому новому делу требовалась тщательная подготовка. Возможно, детали его тоже ждали на выходе, но это будет на целую сотню шагов позже.

– Железнодорожные. – Небрежным жестом господин в костюме показал, что аудиенция окончена.

И почти моментально остался в кабинете один.

Князь Черниговский неспешно подошел к аквариуму и с огоньком иронии во взгляде посмотрел на его обитателей.

«Наверное, они считают себя счастливыми тут, в идеальных условиях, огражденные от хищников, сытые и здоровые. – Мужчина постучал пальцем по стеклу, наблюдая, как подплывают к нему охочие до корма рыбы. – Быть может, полагают себя любимыми и баловнями судьбы, видят прекрасное будущее и строят планы. Хотя вся их судьба – стать, со всем их накопленным жирком, обедом для человека, изредка их подкармливающего. Когда придет время».

Князь невольно посмотрел на часы – солидные, с круглой рамкой и кожаным ремешком. Точно такие же, как десятки иных, подаренных им анонимно многим и многим людям. Немного странные, к слову, часы: несведущие сочли бы их испорченными, так как вместо индикатора дня недели они отчего-то показывали цифру, что медленно – раз в год – сменялась на меньшую, отсчитывая непонятный и неведомый срок.

Часы, на которых у одного помешавшего ему юноше осталась всего пара месяцев – в той самой шкале, где на его, князя, часах был знак вечности.

Князь Черниговский выбросил из головы мысли о третьестепенном человеке, вся ценность которого была в сети железнодорожных компаний, созданных им и обереженных Черниговскими в ключевые моменты становления. Воистину не самое лучшее приложение огромного количества денег, выигранных на турнире, рисковое и опасное. Денег, которые черниговские князья считали своими, когда принимали Зубовых к себе в клан, и отказываться от которых не желали. Оставалось просто дождаться, пока юноша достигнет восемнадцати лет и правоспособности все потерять.

Власть, которую давал князю пост руководителя МВД империи, не оставлял мальчишке ни единого шанса. Были, разумеется, раздражающие препятствия на этом пути, вроде довольно известной семьи, приемным сыном которой он приходился, покровительства князей Шуйских, возможного родства с влиятельными князьями Юсуповыми и, по оценке аналитиков, участия в его жизни даже пророка, приходящегося юноше родной сестрой.

Но в аквариуме князя и не было никогда простых рыб, только такие – яркие, диковинные и очень богатые.

Что до противодействия и мистики, то древний род Черниговских знал, как их обойти. Достаточно, чтобы мальчишка сам захотел все отдать. Никто не станет уничтожать его физически, не станет давить и угнетать – и даже пророк, если слухи о нем окажутся правдой, не сможет заметить самого главного. Как человек ломается изнутри. Как угасает в нем надежда. Как ему не хочется жить, и любая плата становится приемлемой. Плата, которую он готов отдать за то, чтобы жили и не страдали друзья, у которых нет покровительства князей, нет пророков в родичах…

Князь раздраженно встряхнул головой, отметив, что, вопреки собственному желанию, продолжает думать о том, кого сам же назвал третьестепенным.

Мужчина переместился в самый темный угол комнаты и резким движением шагнул в темноту – чтобы тут же вышагнуть из занавешенной шторками темноты угла личного кабинета на вершине клановой башни. Его мысли вновь устремились к бесконечной шахматной партии, создаваемой собственными руками на просторах самой большой в мире страны. Партии, в которой фигуры не знали, что ими играют, и даже не догадывались о собственном цвете, равно как и о цвете противников. Удивительной игре, в которой по всем канонам пешка могла съесть ферзя. Только в классической партии такое событие создавалось путем сложной комбинации, а вот Черниговские действовали куда проще – ослабляя противостоящую фигуру до той степени, что ее съедал кто попроще и гораздо слабее. Слабости – это именно то, о чем клан, призванный с ними бороться в масштабах всей империи, знал лучше всех.

И если бы только их клан занимался слабостями, обеспечивая государеву безопасность от самих себя, то все было бы куда как проще… Но существовали конкурирующие структуры, от которых приходилось таиться. Было «Око Государево», подчиненное непосредственно императору, были княжеские разведки и постыдная случайность, как некогда с Зубовыми, которую кое-как удалось замять, не вызвав подозрения на себя и сохранив маршруты доставки… Тем не менее карта страны медленно окрашивалась в их цвета.

Черниговские не стремились узурпировать трон. Какая пошлость, в самом деле – потратить столько сил, чтобы воссесть на неудобное кресло, надеть тяжелую корону и бояться каждую ночь, что кто-то из наследников Рюриковичей остался жив и решится мстить. Мысли князя были чище и изящнее – получить в государстве такое число подконтрольных аристократов, против слитного голоса которых даже императору не получится возразить. Власть над самим императором будет гораздо слаще пышных регалий и звучных титулов.

Князь подошел к узкому окошку, открывавшему вид во внутренний двор Кремля. Мельком отметил, что его недавний гость уже вернулся к своей экскурсионной группе, и перевел взгляд выше, оглядывая постройки.

Поистине могучи и крепки стены древней твердыни, несокрушимой и стабильной, равно как и весь механизм власти в империи.

И не было в мире напряжения, которое могло бы их сокрушить.





Глава 1




Утро первого сентября выдалось обжигающе жарким, безоблачным и безветренным, словно и не было до того череды хмурых дней и моросящего мелкого дождя, стучавшегося в московские окна, напоминая о наступлении осени.

Ошалевшая от таких перемен природа реагировала сухой и растрескавшейся землей и где-то даже проклюнувшимися почками на серых деревьях, уже готовых было заснуть до весны. От нагретого асфальта поднимался пар вчерашних луж, наполняя виды на горизонт дрожащим маревом, а перелетные птицы, собиравшиеся было в стаи над черными кронами деревьев, тут же рассыпа́лись на небольшие группки и возвращались обратно, будто уверившись в возвращении лета.

Люди же на жаркий денек реагировали по-разному: кто, чертыхаясь, пробегал поскорее от прохлады метрополитена и тени остановок до кондиционированных офисов, а кто и с улыбкой смотрел на мир, радуясь еще одной возможности показать летние наряды и красивый загар, покуда длинные осенние плащи и куртки не обратят всех вокруг в серую, безликую толпу. Жарились в духоте пробки водители, выставив руку из окна в надежде уловить порыв ветерка, но смеялись, пробегая рядом по тротуару, дети, для которых ветер был в движении воздуха, не успевавшего расступиться у них на пути.

И, разумеется, истинно счастливыми были продавцы цветов, для которых солнечное первое сентября грозило обернуться нешуточной прибылью – спешили к парадным входам школ и университетов ученики и ученицы, студенты и студентки, забирая с собой яркие красные, белые, синие, розовые цвета праздника.

Сезонный бизнес чутко реагировал на погоду, интересуясь прогнозами синоптиков куда чаще остальных. Правда, у иных сезон кончался ровно в августе, вне зависимости от стоявших на улице температур – лицензии на уличную торговлю мелким товаром выдавались аж в феврале и стоили настолько недешево, что большинство не рисковало оплачивать дополнительный осенний месяц, который запросто мог выйти холодным и дождливым. Оттого жара была, а торговцев мороженым на университетской площади при МГУ – ни единого.

Благо я подсуетился и прихватил передвижной морозильный ларь, расположив для услады очей и прохлады ног перед собой. Ветви яблони над головой даровали тень, а железная скамейка оказалась довольно удобной для медитативного ожидания первой учебной лекции.

– Почем мороженое? – остановился перед морозильником юноша лет двадцати, заинтересованно посмотрев на закрытую, без единого ценника, непрозрачную крышку холодильника. – И какое есть?

Да, не все идеи выходят достаточно удачными.

– Не продается. Никакое. – Я хмуро посмотрел на явного студента, перехватив его взгляд, покуда ему не расхотелось есть и вообще тут находиться.

Юноша неловко отступил вбок, прошел так еще два метра, резко отвернулся и быстро зашагал в обратную сторону.