Напряжение сходится

– Максим, я тут подумал… – отчего-то загрустил Игорь, – а мы тебя не слишком стесняем? Все-таки банк.

– Нет. – А затем решился на откровенность: – Предстоит такое, что лучше мне не владеть банком. Вообще ничем ценным не владеть.

– Ну, ты уж не драматизируй, – с сочувствием успокаивал меня он. – Женитьба – это еще не приговор! В конце концов, есть же и брачный контракт…

Я немного сбился с мысли, пытаясь осознать, о чем он.

– Завтра ведь сватовство, да? – чуть смутился Игорь.

– Еще и сватовство, – совсем упал я духом.

– Дед обещал быть, – заверил меня друг. – Еще до того, как разругались, слово дал. Он тебя помнит.

– Вот же…

– Что не так?

– Понимаешь, в этом мире почему-то происходит так, – начал я, печально выдыхая, – что тот, кто меня помнит, обычно под эти воспоминания точит нож.

Ума не приложу, с чего такая несправедливость…





Глава 18




Говорят, стройка начинается с забора – ограждения достаточно высокого для того, чтобы инструменты и завезенные материалы не присвоили всякие темные и бессовестные личности, которые позже станут отличными дружелюбными соседями. Позже забор понадобится, чтобы скрыть детали строительства и применяемые конструктивные решения от едких комментариев и массы полезных советов разнообразных насмешливых и циничных проходимцев, что тоже вскоре окажутся добрыми и душевными жителями домов по соседству. Закончится стройка, уедет пара грузовиков со строительным мусором, но забор после этого станет только выше – потому что дети соседей достаточно образованны и воспитанны, чтобы не бегать по стройке, но полны вольнодумства и полагают все яблони мира своими. Можно, конечно, пожаловаться на них родителям – но стукачей никто не любит, особенно среди тех, кто месяц назад приделал ноги вашему молотку. Да и вас вскоре позовут на день рождения кого-то из этих сорванцов, так что проще нарастить забор сразу, чем испытывать неловкость с подарком в руках перед человеком, которого довелось отпугивать выстрелом.

Но бывает так, что территория слишком велика для забора – настолько, что если обнести его крепкой сеткой, прочным профлистом или даже бетонными плитами, пустив сверху колючую проволоку, то с высокой долей вероятности у вас украдут эти самые сетку, профлист и плиты как довольно недешевые и весьма полезные в быту вещи, оставшиеся на долгий срок без присмотра. Если поставить видеокамеру, то первым делом украдут именно ее. Нанимать же вооруженный патруль и пускать ток по проводам – все же как-то накладно для загородной фазенды. Да и электричество тут же начнут тихонечко красть…

В усадьбе рода Еремеевых, некогда выслуживших личное, а потом и гербовое дворянство из простых царевых стрельцов, с проблемой соседей разобрались еще в восемнадцатом веке, выкупив подчистую все подмосковное село Усово, где им некогда было даровано подворье, вместе с окружающими его лесами вплоть до Москвы-реки. Отчего беспокоили их в основном грибники да любители пикников, что вечно стремятся поближе к воде, выбирая для этого дороги получше. От первых хорошо спасали рукотворные овраги с отвесными склонами, тщательно укрепленными под слоем дерна сетчатой арматурой, чтобы не сползали вниз со временем – зато стоя перед такой крутизной, задумывались даже самые опытные и упрямые бабки, в большинстве случаев все-таки не решаясь совершить рывок с ведром за дарами леса. А вот от вторых все-таки мог уберечь только забор – мощный, чугунный и крашенный в черный цвет, со скользкими вертикальными прутьями и заостренными пиками в навершии, запиравший ажурными, но столь же вандалостойкими воротами асфальтированную дорогу в две полосы шириной, уходящую за поросший лесом поворот вглубь территории усадьбы. По ту сторону ограды была еще сторожка с охранником, выполняющим важную ответственную работу по гонению прочь иных не слишком трезвых личностей, для которых забор показался бы не слишком высоким, или же большая гостевая парковка при въезде – отличным местом для приготовления шашлыков. Ну или осаживал тех предприимчивых людей, что способны оценить на взгляд любой металл в килограммах (даже если металл выглядит как забор) и тут же перемножить на цену скупщиков в чермете. А вообще, разумеется, человек в сторожке принимал корреспонденцию и сообщал о прибытии гостей в усадьбу через проводной аппарат.

Но тем субботним утром Константин Колокольцев, занимавший почетную должность сторожа второй десяток лет, всерьез подумывал о жизни после увольнения с этой несложной и сытой должности. Не по причине собственного на то желания – все-таки главным на таком месте были верность и честность. Но бывает так, что на гостевой парковке к девяти часам начинают съезжаться более трех десятков весьма дорогих машин с крайне серьезными родовыми гербами вместо привычных номеров, а из дверей авто выходят весьма хмурые люди, совершенно не радостные ни солнечному, пусть и прохладному, осеннему денечку, ни, такое ощущение, самому факту их тут пребывания.

А затем те люди расступились, дав дорогу трем очень представительным господам, медленно прошествовавшим к калитке с видом крайнего неудовольствия на лице – словно у домашнего кота, внезапно выяснившего, что он не единственный на всем свете. И что самое неприятное, Константин Колокольцев отлично знал каждого из них в лицо – пусть и исключительно по телевизору. Также сторож знал, что если телевизор пришел в вашу жизнь, а у вас нет ни рекордного размера тыквы на огороде, ни диковинного окраса кролика, то сюжет с вашим участием скорее всего будут снимать исключительно криминальный. И дай-то бог остаться в нем рядовым свидетелем.

В общем, обычно такие народные приметы, как три раздраженных природных князя у калитки поутру, говорят о том, что скоро имя вашего господина из списка молитв о здравии придется переписывать в лист за упокой души – и от мыслей таких становилось маетно, а пальцы на руках, набирающих особый внутренний номер усадьбы, выводящий прямо к хозяину дома – и крайне не рекомендованный к вызову без крайней причины – отчетливо подрагивали. А тут еще и гудки эти телефонные, длинные, беспокоящие тем, что никто может и не подойти к трубке… В общем, когда трубку подняли, Константин не сдержался.

– Господин, беда!.. – выпалил он одним духом. – Пост номер один, Колокольцев, – оправился он после грозного оклика и взял себя в руки: – Машины княжеские, во многом числе. Долгорукие, Панкратовы, Галицкие. С их сиятельствами во главе. Сами посмотрите, господин. Шестая и седьмая камеры.

Тут видеокамеры были – потому что был и человек, который мог их сторожить.

Сторож замер с трубкой в руках, получив закономерное и крайне напряженное: «Жди». А потом и вовсе забыл, как дышать – но не от служебного рвения. Просто позади отчетливо, словно специально, щелкнула щепка, а в сторожке – с гарантией закрытой на ключ – раздался шаг. Константин попытался медленно повернуться, но тут же был удержан за плечо рукой. Другой рукой некто перехватил трубку у его уха.

– Господин, нападение! – успел воскликнуть сторож до того, как незнакомец отодвинул его в сторону от телефона.

– Тш-ш-ш! – укоризненно прозвучал голос, и Константин резко повернулся, готовясь принять смерть.

Но вместо этого с изумлением улицезрел двух нестойко стоящих на ногах мужчин лет под пятьдесят в состоянии серьезнейшего опьянения. Первый из них – господин суровой внешности и владелец крайне сосредоточенного взгляда, уцепившегося за верхнюю пуговицу сторожа (оттого виляющего в такт глубокого дыхания Колокольцева), и оказался тем самым татем, что перехватил телефон. Был он в парадном офицерском мундире конца прошлого века, украшенном довольно скромным количеством орденов и медалей, в которых сторож с неким изумлением отметил все возможные высшие регалии империи, но отчего-то лишенном любых аксельбантов, лент и украшательств. Руки закрывали белые перчатки, а в отражении начищенных до блеска сапог можно было бриться.

Левая же рука незваного гостя была занята тем, что удерживала другого господина – пьянющего уже в той крайности, что попытки проморгаться выглядели как махи крыльев дивной птицы, а сам взгляд был столь же осмысленен, как у птенца, только что выпавшего из гнезда. Одет второй был в красный кафтан с обильным золотым шитьем, темно-синие шоссы с золотыми лампасами и черненые сапоги, а вот орденов на мундире было не в пример больше, пусть и рангом куда как ниже – зато число боевых стычек, кои служили причиной награждения, вызывало не меньшее уважение. Лет ему было под шестой десяток, о чем говорили и морщины на лбу, и седина в густых волосах, и вяло повисший длинный левый ус, зато правый был лихо закручен ввысь, говоря как о бодрости духа боевого старичка, так и о немалых резервах организма, способных напиваться до изумления даже в таком возрасте. Собственно, даже сейчас свободная его рука лежала на металлической фляге, закрепленной на поясе – словно на эфесе шпаги.

– А-алеу? – поднес первый трубку к уху и спросил на выдохе – грозно и серьезно: – А-але? Еремеев? Ты?! Ш-што, что нам нужно… У вас – товар! У нас – купец!.. Как – кто?! Этот… гад малолетний, чтобы его об пень дважды и в прорубь… Самойлов Максим!.. Сватов ждете?! Не ждете?.. А мы сами пришли! Тьфу, он трубку уже бросил… – посмотрел говоривший разочарованно на пищащий аппарат. – Василий… Вася! – тряхнул он плечом.

– Я здесь!.. – дернулся тот и вновь хлопнул ресницами.

– Пошли калитку открывать, а то вечно топтаться будут.

– А в-вы как зашли? – нашел в себе храбрости спросить сторож.

– Так мы через лес, – пробурчал офицер, осторожно разворачивая товарища к двери. – Ну и овраги у вас!

Константин так и присел на лавочку, удачно оказавшуюся у стенки рядом. А в голове была та звенящая пустота, которая возникала разве что в детстве при виде чего-то настолько нового и удивительного, что хотелось просто пошире раскрыть глаза, запоминая – чтобы спросить после у кого знающего, что же это было.

Не стоило удивляться, что покорителям оврагов ворота поддались уже без всяких проблем. Подумаешь, электрические, и открытие только с пульта из главного дома… Да с такими-то орденами!.. К чести автоматики, она все же не дала протащить себя слишком далеко, отстегнув блокирующие клинья в пазы, замурованные в асфальте – ровно одному человеку пройти, не более.

По ту сторону ворот, впрочем, их уже деятельно ожидали – правда, не приветствиями или дружескими улыбками. У всех до единого стоящих там отчего-то зачесалась то рука, то нога, то – простите – княжеское седалище, а взгляды, адресованные в адрес старого офицера, были исключительно опасливыми, бросаемыми даже не прямо, а исподволь, краем глаза, но крайне, крайне внимательными, как отслеживают кусачего и непредсказуемого бульдога.

– Шуйский, и вы здесь… – кислым тоном произнес князь Долгорукий Сергей Михайлович, даже не стараясь отразить радушие.


А руки его продолжили движение от княжеских ягодиц, оставшись за спиной, словно так и было задумано.

– Господа, перестаньте устраивать театр, – поднял очи ввысь князь Галицкий Яков Савельевич и чуть нервно посмотрел на часы. – Понятно, что всех нас одновременно пригласили быть сватами. Полагаю, молодой человек искренне думал, что кто-то наверняка откажется, оттого подстраховался. Давайте как-то побыстрее завершим формальности – у меня самолет через два часа.

– Я абсолютно свободен до четверга! – выпалил вдруг мощным басом господин, висящий на плече у офицера, обвел всех мутным взглядом, узнал, слегка протрезвел от узнавания и мигом выпрямился. – Господа! Разрешите представиться! Подполковник лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка, князь Давыдов Василий Владимирович!

От искренности приветствия его слегка качнуло, но товарищ тут же поспешил поддержать его за спину.

Все трое прибывших на авто князей дружно вздохнули и посмотрели на сию личность весьма скептически – как и положено смотреть на человека, который всякий раз, продуваясь в карты и занимая в долг, пытался знакомиться заново и занимать деньги по второму кругу. Понятное дело, все они были знакомы и ранее, что не приносило им ни малейшего удовольствия – равно как и понимание, что стребовать деньги с этого человека – дело совершенно гиблое и бесперспективное. Причем ситуация усугублялась тем, что и давать взаймы ему тоже придется, и неоднократно – потому что не было в империи другого человека, который мог бы обойти, казалось, абсолютно любые бюрократические проволочки и формальности, довлеющие даже над интересами высокородных – максимально быстро, безо всякой возни с документами и прошениями. Денег князь Давыдов за решение проблем не брал категорически, а вот занимал охотно; ну а уж если проиграть ему крупную сумму в карты и поделиться проблемой – то, можно сказать, никакой проблемы у вас более и нет. Только вот играл князь по-крупному – да так, что иногда даже сиятельные господа решали, что уж лучше перетерпеть, чем зазывать к себе на вечер преферанса этого известного балагура, выпивоху, героя всех малых и больших войн и крайне живучую личность.

– Оставьте, князь, вас знают даже окрестные белки, – махнул рукой князь Панкратов.

– Мой род знаменит и влиятелен!.. – одобрительно икнул Давыдов и все-таки оперся на друга. – Итак, все в сборе? Все готовы? – обвел он их суровым взглядом.

– По всей видимости, – скупо ответствовал ему Долгорукий.

– Отлично!.. – Гусар развернулся к товарищу: – Где вино и бабы?!

– Какие бабы, Василий? – одернул его с укоризной князь Шуйский. – Я же тебе сказал – идем свататься!

– Но я не хочу!

– Василий, ты обещал.

– Ну раз так… – резко погрустнел гусар и, со вздохом посмотрев на неокольцованный безымянный палец, собрался и рыкнул: – Где дама?!

– Василий, сватаем не тебя!

– Где хотя бы лошадь?!

– Не позорь меня!.. – зло шикнув, ткнул его спутник локтем в бок.

– А что?! Я не могу сватать без лошади! Мне что, идти пешком?!

– Господа, прошу понять, но у меня самолет! – раздраженно вмешался князь Галицкий. – Давайте мы быстро сходим до этого Еремеева, сосватаем его дочку и разъедемся?..

– Я слышал, у него две дочери, – кашлянув, вмешался Шуйский.

– Господа, а кто-нибудь знает, сватаем к старшей или младшей? Я как-то не уточнил, – задумался Долгорукий.

– К старшей, – мрачно ответил Панкратов.

– Вы готовы дать гарантии? – ворчливо поинтересовался Сергей Михайлович.

– К демонам подробности, давайте сосватаем обеих! – всплеснул руками Галицкий. – Потом от одной откажется, всего-то дел!

– Князь, вам бы к нам в полк!

Неожиданно со стороны машин послышалось оживление, привлекшее внимание сиятельных господ достаточно, чтобы оборвать дискуссию и повернуться.

– Что там? – бросил фразу Панкратов в толпу.

– Господин, тут некие молодые люди. Говорят, со стороны Самойлова, называют его женихом. Хотят передать вам какие-то бумаги, – ответствовал дюжий охранник, перекрывая кому-то дорогу своим телом.

– Пропустить.

Из толпы вышли трое юношей лет двадцати, одетых в солидные костюмы, пошитые наверняка по индивидуальной мерке – столь отлично они сидели на широких плечах высокого и статного юноши в темных очках, на более субтильном теле чуть сутулого парня с сильным шрамом около глаза, и даже на вполне обычной комплекции третьего – с умным лицом и взглядом, который никак не удавалось поймать, одежда тоже была как влитая. Но куда более внимание князей привлекала красная бабочка, зацепленная на воротник белоснежных сорочек. За этой деталью терялось нечто куда более специфичное, чем одежда, а именно поведение, манера двигаться и дышать, в которых не было ни грамма пиетета и страха перед влиятельными и могущественными людьми, что стояли перед ними. Нечто подобное не было чем-то совсем уж особенным – например, приближенные советники князей вели себя именно так, прекрасно понимая, какой мощью они прикрыты перед остальным миром. Но этим вряд ли было за кем укрыться. Тем не менее даже бумаги, что были в руках у юноши со шрамом, тот подал тем же жестом, что их казначей подсовывает на подпись расходные и крайне неприятные ведомости – зная, что пусть и нахмурятся, но возьмут и подпишут.

– Что это у нас? – взял Галицкий в руки бумагу, по формату куда более походившую на цветной рекламный буклет. – Надо же, Еремеев Сергей Олегович, отец, – зачитал он начало информации под фотографией рано поседевшего солидного мужчины с усталыми глазами. – Ранг – «учитель»; проверенный возраст семьи – двести сорок лет; годовой оборот бизнеса…

– Яков Савельевич, на обратной стороне… – посоветовал ему Панкратов, с любопытством поглядывая на две фотографии девушек.

Снизу буклета под миловидным изображением юной особы было написано «Юлия, младшая дочь». Зато сверху была фотографии, трижды обведенная красным и синим фломастерами, с подписью: «Ника, старшая дочь. Невеста! Не перепутать!!!»

– Не, ну эта какая-то некрасивая, – икнув, ворчливо прокомментировал Давыдов, получивший свой экземпляр буклета. – Как та, из трактира под Смоленском…

– Василий, все уже перевернули бумажку, – шикнул на него Шуйский и самолично помог с этим товарищу.

– О! Эти лучше! – одобрил гусар.

– Отлично, теперь у нас есть понимание цели, – торопливо озвучил Галицкий, вновь посмотрев на часы. – Идем сватать?

– Впятером? – обвел всех взглядом Долгорукий, складывая свой экземпляр брошюры и хозяйственно убирая в карман.

– А что-то не так?