Не дареный подарок. Морра
Часть 9 из 48 Информация о книге
Боль легко, даже нежно сжала желудок, как бы намекая, что мне сейчас нежелательно шевелиться так неосторожно. Меня слушали молча, не перебивая и не задавая вопросов, лишь глаза на черной морде медленно округлялись. Под конец рассказа, когда я поведала о том, как в меня вливали обезболивающее в лазарете, аспид не выдержал. Воровато оглянувшись на двери вольера, убедился, что никого там нет, и быстро перекинулся. Со стороны это выглядело забавно. Черная шкура вздыбилась, зашевелилась и сползла на песок, а передо мной, брезгливо стерев со щеки прилипшую чешуйку, уже сидел бледный, но вполне человекообразный Кадай. — Линька, чтоб ее, — проворчал он, передернув плечами. — А зачем… Не дав закончить, он потянулся ко мне. — Хочу удостовериться, что ты не врешь. — После чего последовало властное: — Снимай. Кадай дернул меня за ногу, требуя, чтобы я сняла штаны. — Да сейчас, размечтался! Быть может, я не так уж и долго была человеком, но точно знала, что неприлично оголяться перед посторонними. Да и хозяин разозлится, если узнает. — Морра, ты, конечно, все очень правдоподобно описала, но есть одна небольшая деталь, которая опровергает все твои слова. — И какая же? Я попыталась вырвать свою ногу, но аспид держал крепко. Словно это и не бледные пальцы сейчас сжимали мою щиколотку, а одно из черных, лоснящихся колец змея. — В человеческом облике мы стерильны. — Да-да, Илли говорила, что нечисть в таком виде бесплодна, но на всякое правило можно найти исключение. — Это непреложный закон природы, Морра. Женщина не может понести. Поверь, я проверял. — Чего?! — И с человеческой женщиной проверял, и с нечистью, — с каменной физиономией признался он. Потом странно на меня посмотрел и так задумчиво протянул: — С бракованной рагрой, правда, еще не пробовал… — Я тебе нос откушу, — тихо пообещала одна бракованная рагра. Но гад не успокаивался. — Да брось, Морра. В качестве эксперимента… — И Ровану нажалуюсь. Мою ногу тут же отпустили. — Ну нет, так нет, — поспешно проговорил он. — Но ты точно уверена, что у тебя все женские процессы в активном состоянии? — Я не уверена, но уверены Аррануш и лекарь, которая меня осматривала. Кадай хмыкнул и подполз ко мне, чтобы сесть рядом. — Знаешь, а мне тебя жалко. — С чего бы это? — Нечисть с исправно функционирующей человеческой ипостасью… — Приобнял за плечи и тихо, зловеще так проговорил: — Директор твой тебя теперь в покое не оставит. Будешь ты его экспериментальным образцом до конца жизни. Я невольно поежилась. За спиной, из коридора, послышалось странное ворчание. Крачитт медленно, с полным осознанием своего превосходства над противником, забирался в вольер. — И как только этот кретин его подчинил, — пробормотал Кадай, медленно меня отпустив. Пока он поворачивался к противнику, я так и сидела, вывернув шею и глядя на незваного гостя. Талас был совсем рядом, большой и безжалостный. — Ты про Нарге? — Про него, — подтвердил аспид. — Морра, будь умницей, ползи в кусты. — А ты? — А я сейчас покажу этому плешивому уроду, что бывает с теми, кто без разрешения заходит на мою территорию. И я поползла, не вставая с четверенек, не оборачиваясь и про себя ругая Нарге всеми известными мне матерными словами. Он все же решил выпустить свою бешеную нечисть прогуляться. Неконтролируемую, опасную даже для собственного хозяина. Вот спрашивается, чем он думал? Ответ был прост и неприятен: ничем. А теперь из-за того, что один кретин решил рискнуть, второй, чешуйчатый и наглый, готовился драться. А умненькая рагра спряталась в кустах и переживала за аспида. Крачитт бросился первым, рассчитывая на внезапность атаки, но просчитался. Кадай качнулся вперед, чтобы в следующее мгновение взвиться в воздух черной змеей. Десять метров чистых мышц, больше ста килограммов живого веса. Гибкая мощь. Аспид был большим и тяжелым, но летел легко, как шелковая лента. Когда змей приземлился на крачитта, во все стороны брызнул песок. Сквозь грозное шипение прорывалось злое повизгивание. Зажав рот ладонью, я следила за тем, как по песку катается шипяще-рычащий клубок. Кадай все плотнее сжимал кольца, Талас с остервенением когтил его задними лапами, вцепившись клыками в брюхо. Я видела, как сжались его зубы, и сначала испугалась, но крови не было: крачитт вцепился в отмершую шкуру, но еще, кажется, не осознал этого. Зато когтями легко вспорол бок своего противника, очень разозлив Кадая. После этого Талас недолго брыкался в стальных объятиях змея… Я никогда раньше не видела, как питается аспид. Вернее, видела уже наполовину прошедший процесс, но вот чтобы так, наблюдать за тем, как пасть расширяется, становясь все больше, чтобы заглотить сначала голову, а потом и придушенное тело жертвы, мне еще не доводилось. Нарге подоспел как раз к моменту, когда Кадай поглотил уже почти не шевелящуюся жертву по плечи. — Ты что творишь! — Нарге! Кадет бросился к змею, я, с трудом выбравшись из кустов, кинулась ему наперерез: — Я убью тебя, кретин! — Морра? — Нарге притормозил, удивленно посмотрел на меня, а потом сурово велел Кадаю: — Выплюнь. Тот вопросительно посмотрел на меня, не прекращая заглатывать крачитта. — Плюнь каку, — попросила я, — тебя и так хорошо кормят, чтобы ты еще какую-то гадость лопал. А после того, что этот устроил, его подчиненной нечистью уже не оставят. — А что он сделал? — напрягся Нарге. — Напал, — призналась я, горя желанием прямо сейчас бежать к директору и жаловаться. — Если бы не Кадай, сейчас бы твой Талас меня уже доедал. Кадай отрыгнул крачитта, исключительно чтобы высказать свое авторитетное мнение: — Гадость редкос-с-стная, — прошипел он, посмотрел на мокрую, недопроглоченную нечисть и выдал уже Нарге: — Дурак ты, парень. А эту мерзость я бы не обратно в леса отправил, а прикопал где-нибудь. Потыкав крачитта хвостом, Кадай брезгливо скривился. Я была с ним полностью согласна, вот только правила для всех были одинаковыми, и не прижившуюся нечисть возвращали в естественную среду ее обитания. Дурацкие правила. Глава четвертая. Отрезательная — Ну, куда ты? — грустно спросила Ная, растянувшись на моей кровати, пока я металась от шкафа к сумке, забрасывая в нее вещи. Не разбирая, что именно кидаю, просто создавая видимость сборов, чтобы в лучших конспиративных традициях оставить все Арранушу и отправиться в горы с дорогим хозяином. — Домой, — даже не соврала я. Горы действительно были моим домом: я там родилась и выросла. А то, что Ная посчитала, будто я отправляюсь в дикую деревеньку, расположенную в лесах, из которой меня (какая неожиданность) Аррануш и привез в академию, это уже исключительно ее личные заблуждения. — Морра, — тоскливо протянула она, — оставайся лучше тут, а? Я в этом году домой не еду. Я тебе город покажу. Я тебе все покажу. Я тебе такое покажу, что Илис ни за что не показал бы. На мгновение замерев у шкафа, заинтригованная ее словами, я бросила быстрый взгляд за окно, где в предрассветном полумраке кружились редкие снежинки. Увидеть то, что мне никогда не покажет дорогой хозяин, очень хотелось, но горы же… В себя я пришла быстро и закинула последний свитер в сумку, решительно ее застегнув. — Прости, но нет. Быть может, я бы и посмотрела на то, что она хочет мне показать, но возможность наконец-то побыть просто рагрой оказалась слишком заманчивой. Печальный взгляд оборотницы я проигнорировала. Просто не было времени быть чуткой, хотя с каждым днем мне все лучше удавалось правильно реагировать на человеческие эмоции. — Морра… — простонала она, протягивая ко мне руку, — я тут загнусь со скуки. Сумка, которую я уже закинула на плечо, полетела обратно на кровать. Уйти просто не получалось. Ная вообще не любила, когда просто. — Крепись, — велела я, неловко склонившись к ней. Смазанный поцелуй в макушку был признан мною героическим поступком. — Через две недели вернусь. Ная любила прикосновения и обожала всякие, в общем-то, ненужные проявления нежности. Я, как рагра, могла ее понять. Как человек же предпочитала, чтобы меня лишний раз не трогали. Из комнаты выходила, провожаемая грустным взглядом самой несчастной волчицы во всей академии, но это не могло меня остановить. Меня уже ничто не могло остановить. Я готова была превращаться в рагру прямо сейчас, даже кожа зудела в предчувствии долгожданного превращения.