Не прощаюсь

Непонятный человек повертел в руке поднятый с бревен «бульдог», да вдруг зашвырнул его в реку.

– Эй, брат Сергий, вы что?! – возмутилась Мона.

– Этой д-дрянью вы опасного человека не убьете и даже сильно не раните, а только разозлите.

Отвечая, он снова посмотрел на нее. Брови (тоже не седые, а черные) удивленно приподнялись.

– Да вы молоды. И… – Он не договорил, но Мона догадалась: «и красивы». – Пожалуй, для вас я скорее «отец Сергий».

Она сразу перестала на него сердиться. Черт с ним, с «бульдогом». У путешествующей дамы появился какой-никакой, а защитник. Лучше быть с рыцарем преклонных лет, чем вообще без рыцаря.

– Что мы будем делать? – спросила она, чтобы проверить, как «отец» отнесется к местоимению первого лица множественного числа и к предположению, что они теперь будут что-то делать вместе.

Вопрос был воспринят как нечто естественное – Сергий задумался. Тут Мона окончательно поняла: инцидент с любвеобильным плотовщиком – очередной подарок судьбы, а вовсе не то, чем показался вначале.

– Плот придется бросить. На нем всё время нужно отталкиваться от мелей шестом. Беспрерывно дежурить в одиночку я не смогу, а у вас не хватит сил. Перебираемся в б-баркас.

Он взял из шалаша мешок на лямке, Мона подобрала свой и безропотно последовала за старым рыцарем. Пусть привыкает заботиться о даме и принимать решения. Мудрый доктор Турусов учил дочку: «Быть женщиной очень выгодно. Когда удобно – ты слабая. Когда понадобится – сильная. Пользуйся гонором и мышечной силой мужчин, ими легко манипулировать. Миром вообще должны управлять женщины. Бо́льшую часть своей истории человечество просуществовало при матриархате, и всё было отлично. Проблемы начались, когда общество возглавили мужчины».

Баркас был старый, но крепкий, с мачтой, мотором, веслами. Продолжая изображать робкую деву, Мона села на скамеечку, беспомощно сложила руки на коленях и стала смотреть, как отец Сергий возится с мотором.

– Одноцилиндровый «Эвинруд» с встроенным магнето и глушителем. Могло быть и хуже, – пробормотал удивительный странник.

Покрутил какую-то штучку. Двигатель фыркнул, завелся. Лодка обогнула обезлюдевший плот, резво понеслась по реке.

– Вы разбираетесь в таких сложных механизмах? – почтительно спросила Мона, хотя механизм был не особенно сложный. Она и сама бы разобралась. Может, только не так быстро.

– У меня диплом инженера по двигателям.





Новинка: съемный мотор



Представляю, какие были двигатели сто лет назад, когда ты получал свой диплом, подумала она. Паровые со свистком.

– А где вы его получили? – осторожно развивала она светскую беседу.

– В М-Массачусетском технологическом институте.

– В Америке?! – с искренним изумлением спросила она.

Сергий выключил мотор, баркас замедлил ход.

– Зачем мы останавливаемся?

– Мы не останавливаемся. Просто поплывем со скоростью течения. Побережем бензин для случаев, когда понадобится плыть быстро. Видите, здесь всего одна запасная канистра.

А Мона очень заинтересовалась Америкой.

– Вы, наверное, много странствовали?

– Да. Я всегда был странник. Только рясу не носил. Доберемся до мало-мальски спокойных мест – расстанусь с ней. И с именем «Сергий».

Без повязки на лице Мона чувствовала себя красавицей, еще и развязала платок, подставив солнцу свои густые волосы чудесного бронзового оттенка. Старик то и дело поглядывал на них. Должно быть, они недурно посверкивали.

– Почему именно «отец Сергий»? В честь героя Льва Толстого?

– Монахи лесной обители, где я жил, не читали г-графа Толстого. Это северная Вологодчина, совсем дикие места. К ним повадился ходить медведь-бобыль, житья не давал. Я с ним потолковал, в самый первый день. Мишка ушел. Вот братия и нарекла меня Сергием в память Сергия Радонежского, медвежьего укротителя.

– Как это «потолковали»?

– В глаза посмотрел. С хищниками просто. Они нападают только в трех случаях. Если очень голодны и считают тебя съедобным. Если испуганы. И еще в зависимости от пола.

– От пола? – еще пуще заинтересовалась Мона.

– Ну да. Самка – защищая детенышей. Самец – красуясь перед самкой. Медведю со мной делить было нечего. По моему поведению он понял, что я не еда. Пугать его я не пугал. Самки рядом тоже не было. Вот он и ушел.

– А как вы вообще попали в северный монастырь?

Баркас тащился медленнее пешехода, впереди была абсолютная неизвестность, про спутника Мона почти ничего не знала, но ей всё это ужасно нравилось: и неспешная река, и зеленые берега, и синее небо, а больше всего – разговаривать с умным, интересно пожившим мужчиной, при котором можно не думать про женское, потому что он уже не в том возрасте.


– Весной прошлого года мы с другом поступили по-восточному. Один мудрец две тысячи лет назад сказал: «Если мир перестал тебе нравиться, а ты не можешь его изменить, предоставь мир собственной к-карме и удались». Вот мы и удалились.

– Собственной чему?

– Карма – это почти то же самое, что «судьба», только без оттенка фатализма. У японцев считается, что судьба никем не предначертана, ее можно изменить. Видите ли, мой друг японец. Он сказал: «Найдем где-нибудь тихий о-тэра (это вроде обители), поживем там, пока не придет сатори». Сатори – это… – Отец Сергий подумал – махнул рукой. – Долго объяснять, неважно. Я неплохо знаю Вологодскую губернию. Мы забрались в самый отдаленный монастырь и отлично провели там целый год. Иногда в нашу глушь доносились вести из внешнего мира, одна хуже другой, а мы живем себе, ждем сатори… Ну, это такое состояние, когда человеку вдруг становится всё окончательно ясно, – объяснил-таки рассказчик – довольно туманно, но Мона вникать не стала. Ей хотелось знать, что произошло дальше.

– Месяц назад, когда сошел лед, всё стало окончательно ясно. Без сатори. По реке приплыл отряд какого-то ЧОНа (ей-богу не знаю, что это такое). Стал монахов выгонять, потому что в монастыре должен расположиться «спецлагерь для враждебных элементов». Я попросил у игумена б-благословения поговорить с этим ЧОНом по-своему, но преподобный не позволил. Пришлось нам уходить.

– Куда?

Отец Сергий пожал плечами.

– Сначала вернулись домой. Посмотреть, что с Москвой. И я увидел, что там, в моем родном городе, стало совсем нельзя жить. Не оттого, что красный террор, а оттого что никто ему не противостоит. Люди просто живут и ждут, чем всё закончится. Служат за паек, ходят в синематограф, шепчутся о п-политике, играют в карты… Знаете, у меня нет претензий к плохим людям. С ними ясно: они на стороне Зла. Но мне тяжело смотреть на хороших людей, которые неумны или слабы. За свою долгую жизнь я пришел к выводу, что Злу больше везет со своими сторонниками, чем Добру. И дезертиры из армии Добра гораздо многочисленнее. Это понятно даже и с физической точки зрения. Падение дается легче, чем подъем, подчинение легче, чем сопротивление. Я уехал из-за всеобщего бессилия.

Мона кивнула – это ощущение ей было знакомо. И рассуждения о Добре и Зле, на которые в прежние, более сложные времена, она бы покривилась, в теперешнюю двухцветную, черно-белую, верней, красно-белую эпоху показались ей совершенно уместными.

Они замолчали, думая каждый о своем.

Так продолжалось до тех пор, пока Моне не пришла в голову тревожная мысль. А долго ли с ней пробудет этот отрадно спокойный человек? К тому же еще и не надоедливый: на вопросы отвечает, а сам ни о чем не расспрашивает.

– Значит, из красной Москвы вы уехали, – сказала она. – А куда вы теперь? К белым?

И забеспокоилась – вообще-то про такое не спрашивают.

Но отец Сергий ответил, будто в вопросе не было ничего особенного:

– Белые меня не интересуют. Они хотят вернуться во вчерашний день, а это никогда не удается. Революция потому и случилась, что во вчерашнем дне России было плохо. Да, я намерен попасть на белую т-территорию. Но только затем, чтобы выбраться из страны, которая хочет заменить плохое прошлое на ужасное будущее. Ничего изменить я не могу, а наблюдать за этим процессом не хочу.

И тяжело вздохнул. Зато Мона очень сильно обрадовалась.

– Как хорошо! Я тоже должна попасть в какой-нибудь белый порт, чтобы уплыть оттуда за границу! Мне все равно, в какой. Вы куда – в Ялту, в Севастополь, в Новороссийск?

– В Севастополь. Меня там будет ждать друг, которого я уже поминал. Но в Крым я попаду не сразу. Сначала нужно завернуть в одно место.

– В какое?

– Понимаете, у нас с другом произошла размолвка. Как я уже говорил, он японец, но много лет прожил в России. И вот в Москве он сказал: «У нас две родины, моя и ваша. Сорок лет я прожил в вашей, но ее больше нет. Теперь ваша очередь сорок лет прожить на моей родине. Мы поплывем из Севастополя в Порт-Саид, а оттуда в Иокогаму».

– А из-за чего возникла размолвка?

– Я сказал, что сначала должен убедиться, действительно ли у России есть только два пути, красный или белый. А Маса – так зовут моего японца – объявил, что это нечестно, что я просто тяну время. И наши дороги разошлись. Он отправился в Севастополь, дожидаться, пока я «закончу копаться в б-брюхе дохлого тигра» (это у них такая поговорка). А я пообещал, что моя поездка продлится недолго.

– Какая поездка? Куда?

– Видите ли, когда я вернулся в свою московскую квартиру, меня там ждало одно интересное письмо. От старого знакомого.

Отец Сергий умолк, рассеянно глядя на поблескивающую воду. Мона немного подождала, потом нетерпеливо тронула его за рукав.

– Вы говорили про письмо от старого знакомого.

– А? Да. Простите. Это идейный анархист, адепт так называемой «Черной правды». Его зовут Арон Воля. Теперь он обосновался на Украине. У них там что-то вроде анархистской республики. Зовет посмотреть собственными глазами. Пишет: приезжайте, не пожалеете. Я почти уверен, что это ч-чепуха и утопия, но все же решил наведаться, в порядке экскурсии. Для очистки совести. Мало ли, вдруг… Письмо красивое, и человек не пустой. – Отец Сергий опять вздохнул. – Посмотрю, удостоверюсь, что бред, – и в Севастополь, к Масе.





«Батька»



Мона напряженно прикидывала, что лучше – снова остаться одной или напроситься к этому чудно́му экскурсанту в спутницы. Не получится ли так безопасней?

– Где эта анархистская республика? Далеко?

– В Приазовье. Есть там такой уездный городок, Гуляйполе.

– Вы про республику батьки Махно?! – вскрикнула Мона. Про степного атамана и его гуляйпольскую вольницу она наслушалась в белгородском поезде, когда решала, каким маршрутом двигаться на юг.

В «сумеречной зоне» между красными и белыми возникли десятки степных республик, у каждой свой «батька»: «Чигиринская коммуния» батьки Коцуры, «Холодноярская управа» батьки Чучупаки, «Новая сечь» батьки Божко, «Лыцарское казачество» батьки Ангела, какая-то «Зеленошкольская директория», но больше всего говорили о гуляйпольском атамане Махно.

Нет уж, спасибо за такие экскурсии. Ничего не поделаешь. С отцом Сергием придется расставаться, раз он совсем полоумный.

– Я намерен спуститься по Донцу до Изюма, а оттуда идти пешком, – закончил рассказ неверный рыцарь. – Дальше поплывете сами. Управлять баркасом легко, только двигайте рулем. А пользоваться двигателем я вас научу.