Не прощаюсь

Когда Маса выплыл из черной зыби, оказалось, что он лежит на полу и что в грудь ему упирается маленькая нога в кожаном тапке. Снизу Шуша казалась огромной, вздымающейся чуть не до потолка. Ее лицо с этого ракурса было похоже на сияющую луну.

Первая мысль, пришедшая в еще не вполне прояснившуюся голову, была: «Будда Амида, какая женщина! Никогда такой не видывал!»

– Ты сказала, что будешь драться только левой рукой, – укорил он. – Это нечестно.

– Ты только потому и жив, что одной левой оказалось недостаточно. Я очень давно не встречала таких серьезных противников.

Зыбь совсем отступила, и Маса увидел, что в помещении кроме них никого нет.

– Где все?

– Я их отослала. Хочу узнать тебя получше. Скажи, зачем ты пришел? Только не ври, что ты хочешь сражаться за Интернационал. Для этого ты слишком хитрый и слишком старый.

– Я не старый!

Сколько ей лет? Тридцать? Сорок? Пятьдесят? Хорошо бы сорок, самый лучший возраст для женщины. Но если даже больше, тоже ничего.

Посмотрел на ногу, попиравшую его грудь. Слава богу, нормальная, не перебинтованная. Впрочем, иначе ее не взяли бы в телохранители.

– Ты сама сражаешься за Интернационал. Почему не могу и я?

– У меня есть своя причина.

– Помогать большевикам? Какая?

– Скажу. Зачем мне таиться? – Она все так же глядела на него сверху вниз, неподвижная и величественная. – Или ты станешь своим, и тогда мы будем вместе. Или не станешь, и тогда никому ничего не расскажешь. Я помогаю большевику Зае, хотя он глупый варвар, потому что в Москве у него влиятельные…

Последнее слово Маса не разобрал, но догадался: начальники или покровители.

– Большевики в этой войне победят. А когда они сделают красной всю страну Элосы, они захотят сделать красными соседние страны. Это и есть «Интернационал». Тогда я вернусь в Китай комиссаром красной Москвы. И наступит мое время.

Великая женщина с великими помыслами, восхищенно подумал Маса. Я такой еще не встречал. Интересно, прямые ли у нее ноги? Под штанами не видно. У китаянок, к сожалению, ноги часто кривоваты. Но такой великой женщине можно простить и это.

Ему даже нравилось, что она вот так стоит над ним и давит на грудь.

– Я с тобой откровенна, как ни с кем, – сказала Шуша. – Потому что я вижу: ты человек серьезный и бесстрашный.

Польщенный, Маса сдвинул брови, чтобы выглядеть еще серьезней и еще бесстрашней.

– Ты тоже будь со мной откровенен, – продолжила она. – Я умею делать больно, меня хорошо этому обучили, но я знаю: от тебя болью ничего не добьешься. Если ты не захочешь сказать правду – не скажешь. Учти однако, что обмануть меня невозможно. Нас в Запретном Городе научили искусству, необходимому для хорошего телохранителя: видеть ложь в глазах. Глаза человека, замышляющего недоброе, всегда лживы. Смотри мне в глаза, Ма Ся, и отвечай. Если я замечу хоть тень неправды, я раздавлю твое сердце.

Нога усилила нажим, и Масино сердце затрепетало, но не от страха, а от очень острого и небесприятного чувства, которому не было названия.

– Я скажу тебе правду. Я пришел сюда, чтобы добраться до Зае-тунчжи.





Так выглядит настоящий цзюнцзы



Узкие глаза стали еще уже, словно по лику луны проскользнула легкая тень.

– Зачем он тебе?

– Не мне. Моему лаода.

– Кто он?

– Тот, кто в августе нашел и наказал людей, которые летом убили на улице много мирных горожан. Мой господин – цзюнцзы [по-китайски это значило «благородный муж»], и его цели всегда благородны. Он великий сыщик и мастер японской боевой школы Ниндзюцу.

– Какой-какой?

Маса приподнял штанину на ее ноге и написал пальцем на коже иероглифы. Кожа была гладкая и прохладная. Захотелось ее поцеловать, но не стал.

– А, жэньшу, я про нее слышала много интересного. Твой лаода китаец или японец?

– Русский.

Тонкие брови чуть-чуть дрогнули. Это безусловно был знак крайнего удивления. Маса понемногу учился читать ее каменное лицо.


– Не знала, что среди русских бывают цзюнцзы и мастеры жэньшу… – Шуша легонько вздохнула. – Как же мне с тобой быть, Ма Ся? Я могу тебя убить, но тогда твой лаода пришлет кого-то другого, кого я не знаю. Или начнет мстить за тебя сам….

Как она умна, подумал Маса. Жалко, что я лежу, а она стоит. Лучше бы она тоже легла.

– И мне почему-то не хочется тебя убивать, – задумчиво проговорила она. – Это очень странно. Обычно я убиваю с удовольствием.

– Это потому что нас свела карма. Карма прислала меня потому, что твое время одиночества закончилось…

Он, наверное, очень коряво проговорил это на своем паршивом китайском, но Шуша поняла. Красивые брови выгнулись еще на полсуна.

– …Я была уверена, что мое время одиночества никогда не закончится.

Она убрала ногу с его груди, отвернулась и обхватила себя за плечи. От этого неожиданно женского жеста, от беззащитной спины Маса растрогался, шумно задышал.

Мягко вскочив на ноги и с трудом удержавшись от того, чтоб ее обнять, проникновенно сказал:

– …А меня карма привела к тебе, потому что я больше не нужен моему лаода. Я верой и правдой служил ему много лет, потому что он следовал великой цели: карал Зло. Но скоро я буду свободен, одинок и останусь без смысла в жизни, потому что господин уходит на покой, отказывается от великой цели. А у тебя она есть. Мне все равно, в чем она заключается. Довольно того, что она – великая. И если ты захочешь, я буду служить тебе.

Шуша быстро обернулась. Ее глаза были мокрыми, и у Масы тоже немедленно выступили слезы.





Цветок сливы на засохшей ветке




В первую минуту Маса даже заколебался – так горячо ему обрадовалась Мона-сан. Когда утром он постучался в номер «люкс», она даже вскрикнула от радости. И обняла, и поцеловала.

– А я со вчерашнего вечера думаю только об одном: скорей бы вы вернулись!

Может быть, я не буду третьим лишним, вдруг засомневался Маса. Госпожа искренне меня любит. И насчет воспитания сына – я говорил это не всерьез, а только чтоб сделать ей приятно, но вдруг? Вдруг? И глаза опять замутились слезами. Они теперь всё время были близко.

Но вслед за тем Мона-сан сказала, обернувшись к Фандорину:

– Он вернулся! Мы можем ехать в Ялту!

И Маса понял, что она обрадовалась не ему, а тому, что его возвращение приблизило ее счастье. Понял, но нисколько не обиделся. У женщин, обычных женщин, в жизни своя правда, и она заслуживает уважения. Что ж, значит, ночное решение, принятое под воздействием мгновения, было верным. Это было сатори, а сатори никогда не обманывает.

– Может быть, мы сначала выслушаем, чем Маса эти три дня з-занимался? Кажется, ему есть что рассказать.

Господин обеспокоенно сдвинул брови. Он что-то почувствовал – слишком хорошо знал своего вассала.

– Да, мне есть что рассказать, – торжественно объявил Маса.

И рассказал всё как было. Сначала только события. Потом перешел к чувствам.

– …Я никогда не думал, что со мной это случится. Вы знаете, сколько у меня было женщин, господин. – И уточнил, потому что был благодарен каждой из них: – Пятьсот шестьдесят семь, если не считать той чересчур трепетной бразильянки, которая умерла от страсти, прежде чем я завершил свое дело, и той коварной венецианки, которая попыталась вонзить мне в затылок стилет в самый неподходящий момент. Она тоже умерла, – пояснил он Моне-сан на случай, если она не поняла. – Ведь мне в следующем году уже шестьдесят, и вдруг такое чудо! Будто цветок сливы распустился на давно засохшей ветке! Я в жизни не встречал подобной женщины. Уверен, другой такой нет! Она как зеленая мамба, которая чуть не ужалила меня двадцать лет назад на реке Конго, – такая же смертоносная и прекрасная!

– Она побила тебя одной левой? Н-невероятно, – покачал головой Фандорин. Душевные излияния произвели на него меньше впечатления. Про них господин сказал: – Просто тебе была нужна женщина, которая сильнее тебя, а ты, умник, думал, что тебе нравятся толстухи.

– Не только левой, еще чуть-чуть правой. И уверяю вас, что с императорской телохранительницей вы бы тоже не справились, – с достоинством ответил Маса на первую половину этой черствой тирады, а вторую как оскорбительную проигнорировал и стал обращаться исключительно к госпоже.

Вот она слушала как надо – ахала, прижимала к груди руки и утирала глаза платком.

– Я долго говорил Шуше о моей любви. Сначала она рассердилась и хотела меня побить, даже один раз стукнула, очень больно. Но я собрал все красивые китайские слова, какие только знаю. Сказал, что буду с ней до конца дней. Что готов быть ее слугой и выполнять все ее прихоти. Что сделаю ее самой счастливой китаянкой на свете. И всё время на нее смотрел, а господин знает, как я умею смотреть на женщин. Она начала слушать. Потом задумалась. Потом согласилась…

– Это удивительная любовная история! – всхлипнула Мона-сан. – Почти как наша. Правда, Эраст?

Господин мрачно молчал.

Приближался тягостный миг. Маса укрепил свой дух, повернулся к Фандорину.

– Вы… отпустите меня, господин?

– Как я могу тебя не отпустить? В свое время ты сам затеял весь этот ц-цирк с «господином» и «вассалом». Тебе и решать, когда он закончится. Но я вижу, что ты чего-то не договариваешь.

Следующий этап беседы был не менее трудным. Маса начал издалека:

– Тигрица вырастает тигрицей, потому что она дочь тигра и выросла в тигриной стае. Шуша – телохранительница из Запретного Города. Ее выбрали для этой судьбы с детства, ее воспитывали дворцовые боевые евнухи, люди суровые и жестокие. Она живет по внутренним правилам, которые могут показаться чудовищными. Пройдет еще много времени, прежде чем Шуша под моим влиянием изменится…

– Давай короче, а? – попросил господин.