Небо над бездной

— Не буду! — повторил Федор.

Он хотел подняться, но князь под столом наступил ему на ногу и прошептал:

— Это вода, дурак, понюхай.

Правда, в стакане была вода. Федор выпил. Князь тут же сунул ему в рот кусок копченой семги.

— Теперь все пьют и едят. Благословляю трапезу сию, — торжественно объявил князь.

Послушно застучали ножи и вилки, но никто так и не произнес ни слова. Князь встал, подошел к самовару, наложил в тарелку сладостей, вернулся к столу и поставил эту тарелку перед полной астматической дамой.

— Ты будешь кушать это.

— Учитель, мне нельзя сладкого, — робко произнесла дама.

— Из моих рук можно все. Кушай, не бойся.

— Да, учитель, — дама принялась ковырять вилкой кубик лукума.

Князь отечески потрепал ее по щеке, подошел к тощему маленькому мужчине и придвинул ему тарелку с селедкой.

— Учитель, мне нельзя соленого, у меня больные почки.

Следующей оказалась маленькая юная барышня с личиком грустного мопса. Перед ней князь поставил тарелку с ломтями сала и налил полный стакан вишневого ликеру.

Так он обошел всех, потчуя каждого тем, что этому человеку нельзя или чего он терпеть не может, придумывая тошнотворные сочетания вроде селедки с вареньем или лукума с икрой. Особенно нравилось ему поить крепким спиртным непьющих. Ученики говорили на разных языках, на русском, английском, французском и немецком. Он всех понимал и всем отвечал по русски. Они его тоже понимали и слушались беспрекословно.

Вернувшись на место, князь принялся за еду. Ел он много, жадно, неряшливо. В утробе его исчез небольшой осетр, почти целиком, половина поросенка, две палки шашлыка, гора овощей, гигантские букеты зелени. Все это он запивал водой из графинчика, иногда вином. Впрочем, Федор успел заметить, что в бутылках, из которых подливал себе князь, был то ли сок, то ли компот.

— Вы не лопнете? — осторожно спросил Федор, увидев, как с очередной тарелки исчезают приторные восточные сладости.

— Не волнуйся, дорогой. Я много энергии трачу, мне нужно хорошо кушать.

— Скажите, что вы с ними делаете? Зачем вам это нужно? Зачем это им?

Князь повернул к Федору лоснящееся, красное лицо. Усы слиплись от жира, на них висел листик петрушки.

— Запомни, дорогой. Каждый делает, что хочет. Никто не может ему помешать. Но люди не умеют хотеть. Я учу их понимать себя и свои желания.

Барышне-мопсу стало плохо. Она сползла со стула и калачиком свернулась на ковре. Федор подошел, поднял ее. Она что-то лопотала по английски, прижимая ладонь к правой стороне живота. Скорее всего, ее мучила печеночная колика. Пианист тоже свалился, стал дергаться и задыхаться. Пожилой маленький мужчина пополз на четвереньках, пытаясь поймать за подол платья молодую рыжеволосую женщину, которая с пьяным хохотом скакала и увертывалась от него.

— Нужно вызвать карету «скорой помощи», да не одну, — сказал Федор, вернувшись к князю.

— Ничего не нужно, дорогой, — князь вытер салфеткой жирные усы, поднялся и трижды оглушительно хлопнул в ладоши.

Звон прошел по маленькому залу. Смолкли всхлипы, стоны, пьяный хохот. Через пару минут все, включая барышню-мопса и тощего пианиста, смирно сидели на своих местах и с выражением рабской преданности смотрели на учителя. Только старушка мисс Купер уютно дремала в уголке, в пухлом кресле.

— Мало у кого из людей есть душа, — негромко произнес князь, — ни у кого нет души от рождения. Душу надо приобрести. Те, кому это не удается, умирают. Атомы распадаются, ничего не остается. Некоторые приобретают душу лишь частично, и тогда они подвергаются чему-то вроде перевоплощения, что позволяет им продвинуться вперед. Лишь немногим удалось достичь бессмертия души. Но таких всего несколько человек.

Ученики слушали, затаив дыхание. Федор уже заметил, что понимают по-русски далеко не все. Среди двенадцати учеников были англичане и немцы. Точного соотношения Федор пока не определил.

Князь сделал очередную паузу, поработал глазами. Выпученный, налитый кровью взгляд завораживал учеников. Они сидели смирно и почти не дышали.

— Женщины могут приобрести настоящую душу лишь в контакте и сексуальном единстве с мужчиной, — произнес князь, громко рыгнул и сел.

Пиршество продолжилось. Опять прилетели белые повара, на столе появились медные открытые кофейники, маленькие чашечки. Князь пил крепчайший турецкий кофе, курил и больше ничего не ел, кроме гущи, которую выгребал ложкой со дна каждой выпитой чашки.

— Скажи, дорогой, ты знаешь всех главных большевиков? — тихо обратился он к Федору.

— Вы имеете в виду членов Политбюро? — осторожно уточнил Федор.

— Я имею в виду ближний круг Ленина. Самых главных, кто все решает.

— Как вам сказать? Я врач, но, в общем, мелкая сошка.

— Не ври, дорогой. Не бойся, никто нас тут не слышит. Ты лечишь Ленина. Других ты часто видишь. Троцкий, Бухарин, Сталин, Рыков, Зиновьев, Каменев. Этих ты должен знать.

— Ну, допустим.

— Хорошо. Вот теперь я загадаю тебе загадку, — князь закурил и дал прикурить Федору, — кто из них, когда был маленький, весело пошутил, запустил свинью в синагогу? Не спеши, подумай. Потом ответишь.

Князь приложил палец к губам. Федор заметил, что все за столом опять притихли, повернули головы. Старушка мисс Купер проснулась, с решительным и бодрым видом ковыляла к своему месту у стола, по правую руку от учителя. Рядом встала молодая рыжеволосая женщина. Она оказалась русской, звали ее Зинаида. Трясущимися ручками старушка извлекла из своего объемного ридикюля стопку помятых листков.


— Господа, прошу внимания, — сказала Зинаида, — сейчас мисс Купер прочитает нам небольшой отрывок из своего труда о графе Сен-Жермене.

— Теперь у нас литературные чтения? — спросил Федор.

— Молчи и слушай, — сердито прошипел князь, — это не просто бабка, это великая бабка. С самой Еленой Петровной дружила.

— Кто такая Елена Петровна?

— Потом объясню. Молчи!

Старушка высоким дребезжащим голосом принялась читать с мятых листочков по английски. Рыжая Зинаида прилежно переводила на русский и на немецкий.

— Редкая ученость, неведомые большинству людей озарения, великая сила. Великая миссия привнести в материальный мир часть незримой духовной жизни — вот что такое граф Сен-Жермен. И вот что доказывает его связь с Великим Центром, откуда он пришел. И хотя он никогда не искал славы и не руководил каким-либо массовым движением, следы его влияния можно найти во многих обществах. Дело его не удалось, и он исчез бесследно. Прекратилась ли его деятельность? Нет! Некоторым, особенно развитым личностям, выпадает доля оказывать воздействие непосредственно, тайно, на физическом или на сверхъестественном уровне. В прошлом веке попытка не удалась. Но граф продолжает свое дело. Он явится, как только решит, что это необходимо, то есть в нашу эпоху, в эпоху, которая своими смутами и волнениями отмечает конец цикла и начало нового периода человеческого существования.

В пансион Федор вернулся на рассвете. Шел пешком, благо было недалеко. Знобило, мучила изжога. Он так устал, что не сразу заметил бредущего следом серого призрака в шляпе, а когда заметил, помахал ему рукой как доброму приятелю. Призрак наверняка устал не меньше него.

Пришлось долго звонить. Хозяйка в банном халате и папильотках открыла минут через десять. В ответ на извинения нахмурилась и проворчала, что если постоялец возвращается, когда все спят, ему следует заранее попросить ключ от входной двери.

Оказавшись в своей комнате, Федор заставил себя умыться и почистить зубы. Наконец залез под перину, свернулся калачиком, подумал, что загадка князя слишком уж проста. Он сразу понял, кто из ближнего круга мог в детстве так мерзко нашалить.

— Но вдруг я ошибаюсь? Я ведь не так хорошо их знаю. Интересно, на какие средства князь устроил это пиршество? Почему на меня не действует его выпученный взгляд? Господи, какое счастье, что не действует, Господи, спасибо, что я не поддаюсь, — бормотал он в подушку, пока не заснул.





Вуду-Шамбальск, 2007


Часов до четырех утра Дима прилежно изучал содержимое Сониного компьютера, лавина непонятной информации ошеломила его, он не знал, как к этому всему относиться.

Он видел собственными глазами ожившего и вставшего на ноги старца Агапкина, хрустальный череп и самих тварей, танцующих под музыку Равеля. Он не мог просто отмахнуться от всего остального и сказать себе: чушь, бред.

Художник Альфред Плут за сто лет до изобретения микроскопа разглядел и точно изобразил микроскопических паразитов. Господин Хот не изменился с 1913 года по сей день, не отбрасывает тени и намерен в ближайшие лет сто развязать глобальную войну между мужчинами и женщинами. Некто Дассам, степной целитель, с которым познакомился путешественник Никита Короб пару веков назад, до сих пор обитает здесь, и есть шанс, что он поможет Соне.

Как именно поможет и в чем состоит опасность, Дима понять не мог. Когда Соню похитили, это было конкретно, ясно. Похищение устроили грамотно, надо отдать им должное. Пожар в лаборатории, обугленный труп, который опознать невозможно. Если бы не случайность, если бы не шапка, найденная на берегу, Соню вполне могли до сих пор считать погибшей при пожаре.

Вряд ли они опять решатся ее похитить.

Оба старика, Данилов и Агапкин, твердили в своих посланиях о какой-то инициации. Якобы для Сони эта инициация чудовищно опасна. Хот непременно ее устроит. Когда, каким образом, никто не знает. Соня должна ее пройти. Соне категорически нельзя ее проходить. Соня может ее пройти так, что никто, в том числе она сама, не заметит, ни о чем не догадается, но последствия окажутся роковыми.

У Димы щипало глаза, строчки расплывались. Он умывался холодной водой, курил в окно, опять садился к столу. Прочитано было процентов двадцать из всего объема информации. К половине третьего ему стало казаться, что у Сталина на портрете шевелится ус. В три, когда он в очередной раз отправился умываться, в зеркале над раковиной возникла администраторша. Она улыбалась, держала в руке какую-то белую толстую веревку. Дима зажмурился, подставил голову под кран. От холодной воды полегчало. Администраторша исчезла.

Без десяти четыре сильный порыв ветра из приоткрытого окна вздыбил шторы, раздался тихий женский смех. Дима не сразу догадался, что просто люстра качается и звенят хрустальные подвески. Он закрыл окно, выключил компьютер, отправился в гостиную, залез под одеяло. Прокручивая в голове прожитый день, он вспомнил, что Соня еще с утра была жутко напряжена, ей повсюду мерещились участники ее похищения. То электрик показался похожим на слугу с яхты, то наладчика оборудования она приняла за Гудрун Раушнинг.

Эту Гудрун Дима никогда не видел, Зубов рассказывал о ней. Патологоанатом, которая вколола Соне дозу снотворного при похищении, а потом как бы случайно заперла Зубова в холодильнике морга, когда он явился опознавать обгоревший труп. Чудовище, по словам Зубова, имело вполне нормальный женский облик. Рыжая, яркая, грудастая баба. Между тем наладчик был лысый, жирный, тусклый мужик.

«Сонин ноутбук, который остался на яхте, ждал ее в лаборатории. Странные записки, по русски и на латыни. Пробирки с кровью. Допустим, они уже здесь, — думал Дима, — допустим, электрик действительно слуга с яхты, а наладчик — Гудрун Раушнинг. Но что они собираются делать?»

Уже на границе сна и яви возник образ маленького хрупкого старичка шамбала, дворника в телогрейке и шапке ушанке. Он лихо орудовал лопатой, расчищал дорожку возле лабораторного корпуса. Соня стояла у окна, прижавшись лбом к стеклу, смотрела на старичка. В тот момент она совсем оцепенела. От нее веяло холодом, даже голос у нее изменился. И вдруг старик кинул снежком в окно. Соня словно оттаяла. Уткнулась лицом Диме в плечо и была под его руками опять живая, теплая.

Орлик открыла окно, крикнула старику: «От вас я такого хулиганства не ожидала, уважаемый Дассам!»

«Мало ли тут стариков по имени Дассам? Наверное, очень распространенное в степи имя», — подумал Дима и с этой мыслью уснул.

В восемь пятнадцать утра он проснулся, на цыпочках отправился через спальню в душ. Соня крепко спала, свернувшись калачиком, держала в руке маленького облезлого плюшевого медвежонка. Одеяло сбилось, Дима осторожно поправил его, заметил, что она спит в простой белой футболке.

— Нельзя не учитывать фрактальность времени, — тихо, отчетливо произнесла Соня, — термофильные бактерии, ген пи аш 53…

Глаза ее были закрыты, она резко перевернулась на другой бок, взмахнула рукой и заехала Диме по носу. Медвежонок упал на пол, Дима поднял его, положил на подушку.

— Вирус и раковая клетка себя копируют, копируют до бесконечности, нет у них другой цели, поймите наконец, — сердито сказала Соня.

— Поспи еще немного, — прошептал Дима.

Но она проснулась. Села, потерла кулаками глаза, взглянула на Диму, зевнула и спросила:

— Который час?

На щеке у нее отпечатались складки наволочки, всклокоченные волосы торчали в разные стороны.

— Половина девятого. Доброе утро, Сонечка. Я иду в душ. Или, хочешь, ты иди первая, — он смущенно кашлянул, нахмурился и отвернулся.

Он едва сдерживал себя, ему хотелось обнять ее, сонную, теплую, поцеловать трогательные рубчики на щеке, зарыться лицом в мягкие светлые волосы.