Немного ненависти

– Ха! – Она спрыгнула с ограды и зашагала к нему с широкой улыбкой. – Так это же малыш Лео!

– Малыш Лео? – Юранд поднял брови.

Она окинула Лео взглядом сверху донизу.

– Ну, теперь он вырос.

И, к его немалому удивлению, она обняла его обеими руками, ухватила за затылок и прижала его лицо к своему плечу.

Только теперь он увидел среди громыхающей массы оберегов, костей, рун и ожерелий, которые были на ней надеты, деревянный штифт на кожаном ремешке, сплошь покрытый вмятинами от зубов.

– Рикке? – Вырвавшись, Лео воззрился на нее, ища хоть какие-то следы той немощной девчурки, которую, бывало, дразнил, когда гостил в замке ее отца в Уфрисе. – Мне говорили, ты куда-то пропала!

– Я нашлась! – заявила она, вскинув оба кулака в воздух. Потом опустила их и почесала в затылке. – По правде говоря, я действительно зашла немного не туда, но Изерн-и-Фейл знает все пути. Она направила меня к дому.

– Как прославленный капитан, направляющий дырявую лодчонку, – заметила горянка. Шрам, проходивший через угол ее рта, придавал ее лицу такой вид, словно она постоянно кривит губы. Или, может быть, она просто постоянно кривила губы. – Я настоящий герой, но не будем об этом.

– Мерзавцы Кальдера Черного рыщут повсюду, вместе с его сыном Стуром. Гребаным Сумраком.

Внезапно Рикке оскалила зубы в приступе гнева. Это было так неожиданно, что Лео чуть не отступил назад.

– Я верну этого говнюка в грязь, обещаю! – Она сплюнула. Длинная нитка слюны повисла у нее на губе, и она нетерпеливо смахнула ее. – Ублюдки!

– Но… ты осталась невредимой?

Рикке сунула Лео под нос оба кулака и принялась перечислять, отгибая пальцы:

– Меня морили голодом, били, на меня ссали, в меня стреляли, меня травили собаками, меня угрожали отдать трахнуть борову, я спала под висельником, едва не свалилась в ущелье, убила молодого мальчишку, и к тому же пару раз обосралась. Ты знаешь… – она пожала плечами, наклонив голову набок и подняв плечи почти к самым ушам, – скажем так, я надеюсь, что на следующей неделе будет поспокойнее.

– Похоже, тебе пришлось… нелегко. – Он почти не понимал, о чем она говорит, но ему нравилось слышать звук ее голоса. – Я рад снова тебя видеть.

Он действительно был рад. Когда-то они были близки – настолько близки, насколько это возможно с таким необычным человеком, как она.

– Помнишь, как мы впервые встретились? – спросила Рикке.

Лео поморщился.

– Такое трудно забыть.

– Ты издевался над моими припадками, над моими дурацкими волосами и над моим странным поведением.

– Да, хотелось выпендриться перед парнями.

Она кивком указала на Гловарда, который сидел на земле, потирая подвернутую лодыжку.

– Некоторые вещи не меняются.

– Я этим не горжусь, если тебя это утешит.

– Меня утешило, когда я повалила тебя на землю и села сверху.

Теперь настала очередь Лео чесать в затылке.

– Говорят, поражения учат большему, чем победы. К тому же, ты тогда была на полголовы выше. – Он вытянулся во весь рост, глядя на нее сверху вниз примерно с той же высоты, с какой она тогда смотрела на него. – Сомневаюсь, что сейчас ты захочешь это повторить.

– Ох, даже не знаю. – Протянув руку, она вытерла большим пальцем кровь с его верхней губы. Кажется, у нее дернулся глаз. А может быть, она ему подмигнула. – Возможно, меня удастся уговорить.

– Пожалуй, это лучше, чем если бы тебя трахнул боров, – заметила Изерн-и-Фейл.

С негромким кряхтением она убрала свою перевязанную ногу с ограды и, хромая, двинулась прочь.

– Мне нужно привести эту дырявую лодчонку обратно к ее отцу, пока она опять не сбилась с курса. Я дала слово! – крикнула она через плечо.

– На меня большой спрос. – Рикке отодвинулась от него, отвесила поклон, коснувшись одной рукой травы, потом спиной вперед влезла на ограду. – Еще увидимся, малыш Лео!

Она перекинула ноги на другую сторону, спрыгнула и пошла прочь, оставив Лео пялиться ей вслед.

– Боже, боже, боже! Кто эта прелестная крошка с кольцом в носу?

Антауп возник словно бы ниоткуда, как часто происходило, когда рядом были женщины. Он втянул воздух сквозь сложенные трубочкой губы, глядя в спину Рикке.

– Целых три «боже»? – сухо буркнул Юранд. – Практически предложение руки и сердца.


– Это, – проговорил Лео, – была Рикке.

– Пропавшая дочка Ищейки?

– Мы дружили, когда я жил в Уфрисе. С тех пор она… выросла.

– И в самых правильных местах! – подхватил Антауп. – Впрочем, глаза…

– Вроде бы кто-то говорил, что она может видеть будущее? – спросил Юранд. Кажется, сам он не очень в это верил.

– И что-то мне подсказывает, что в будущем она видит твой член, – шепнул Барнива на ухо Лео, фыркая от смеха.

Юранд отвернулся от них, качая головой:

– Ох, ради всего святого…

Он был отличный друг, и чертовски умный, но порою ужасный ханжа.

– Будь осторожен, – Лео забросил Барниве руку за шею и притянул к себе в захвате. – Ты можешь быть следующим, кого мне придется заставить жрать горку!

– Ну что ж, если тебя больше привлекает борьба… – Антауп, лизнув указательный и большой пальцы, подкрутил спадающий на лоб чубчик. – Было бы жаль оставлять столь многообещающее поле нераспаханным…

Именно в этот момент Лео решил, что он в игре. Антауп знал о женщинах все. Если даже его зацепило, значит, и все остальные не останутся равнодушными.

– Держи свой плуг при себе. – Лео ухватил Антаупа свободной рукой и вступил с ним в шуточную борьбу, бросив взгляд на задницу Рикке с той же жадной ухмылкой, с какой на нее смотрели его друзья. – И не лезь на мою территорию!





Вопросы




По-видимому, Огарок находился в помещении слева: она узнала его голос, бормотавший за стенкой, и даже если слов было не разобрать, то звучавший в нем страх распознавался безошибочно. Справа была Гриз. Ее Вик тоже слышала – сперва она выкрикивала оскорбления, потом просто кричала. Вопросов пока не задавали. Видимо, просто обрабатывали. Интересно, подумала Вик, насколько им удалось ее обработать к этому моменту.

Странно, насколько быстро теряешь представление о времени, когда не видно неба. Только белая, слишком ярко освещенная комната без окон, стол с тремя кровавыми пятнами, два стула и дверь. Когда их схватили – несколько часов назад? Несколько дней? Она, видимо, немного вздремнула. Проснулась рывком, ощущая на обнаженной коже холодную испарину. Из коридора за дверью слышались чьи-то мольбы о пощаде, однако дверь оставалась закрытой. Ее раздели, приковали цепью к стулу и оставили в одиночестве, и ей все более и более нестерпимо хотелось помочиться.

Как раз когда она уже начала думать, что придется сделать это прямо сидя на стуле, дверь наконец открылась.

В комнате появился человек. Не вошел – его вкатили. Он сидел в необычном кресле на колесах, которое толкал неимоверных размеров практик. Серебряная седина, бледная кожа, почти настолько же белая, как его безупречно белый китель, изборожденная глубокими морщинами и словно бы чересчур туго натянутая на кости. Его лицо было все перекорежено, левый глаз сощурен и дергался. На мизинце горел архилекторский перстень с крупным багряным камнем, но и без него не могло быть сомнений, кто это такой.

Калека. Старик Костлявый. Королевский Живодер. Ось, вокруг которой вертелся Закрытый совет. Его преосвященство архилектор Глокта.

– Мне нравится ваше кресло, – сказала Вик, когда оно со скрипом остановилось по другую сторону от стола.

Архилектор поднял одну бровь.

– А мне нет. Но ходить с каждым годом все труднее, а моя дочь уверяет, что в страдании нет благородства. Так что она уговорила своего друга мастера Карнсбика, чтобы он сделал его для меня.

– Самого великого машиниста?

– Именно. Говорят, он гений. – Глокта бросил взгляд вверх, на нависшего над ним огромного практика, в чьих необъятных кулаках рукоятки кресла просто терялись. – И вот теперь бесполезный человек может дать полезному человеку бесполезное занятие: катать его куда он пожелает. Вот он, прогресс, а? Снимите с нее оковы, пожалуйста.

– Ваше преосвященство? – донесся из-под маски приглушенный голос практика.

– Ну-ну, мы же не звери.

Практик вынул из кармана маленький клинышек, с неожиданным изяществом опустился на колени и подсунул его под одно из колес. Затем, тяжело ступая, обошел стол и взялся за наручники Вик. Они врезались ей в кожу, когда он их открывал. Ее запястья были содраны до крови, но она удержалась от того, чтобы их потереть. Также она постаралась не морщиться, не дергаться, не потягиваться, не стонать – даже когда положила руки на стол и увидела засохшую кровь Сибальта, все еще остававшуюся под ногтями. Показывать свою боль – значит напрашиваться на новую. Этому ее научили в лагерях. Научили как следует.

Архилектор наблюдал за ней с тенью улыбки на искореженном лице, словно мог угадать все ее мысли до единой.

– И одежду, прошу вас.

Практик с недовольным видом положил на стол аккуратно сложенные рубашку и штаны, расправив материю за уголок, словно взыскательный камердинер.

– Вы можете нас оставить, Доля.

– Ваше преосвященство? – практик даже дал петуха от беспокойства.

– У меня есть вещи поважнее, чем повторять собственные слова.

Бросив на Вик последний хмурый взгляд, практик попятился к двери, пригнулся под притолокой и вышел, закрыв за собой дверь. Клацанье засова прозвучало с мрачной окончательностью, оставив ее в этой голой белой комнате наедине с самым страшным человеком в Союзе.