Неночь

– …О-о, бедное дитя, может, поцеловать тебя в лобик, чтобы головка перестала бо-бо?..

– Детский лепет. Этому учат любого мелкого головастика!

– … Эти тексты писались не для итрейцев…

Она вновь вернулась к паучьим письменам. Прочистив горло, зачитала:

– Небо над Итрейской республикой освещается тремя солнцами – их принято считать глазами Аа, бога Света. Неслучайно немытые зачастую именуют Аа «Всевидящим».

Она вздернула бровь и покосилась на кота из теней.

– Я часто моюсь.

– …Плиенес был ханжой…

– Ты хочешь сказать, придурком?

– …Продолжай…

Вздох.

– Самое большое из трех солнц – неистовый красный шар, именуемый Сааном – «Провидцем». Шатаясь по небесным просторам, как разбойник, которому нечем заняться, Саан парит в вышине около ста недель подряд. Второму солнцу дали имя Саай – «Знаток». Маленький голубой приятель восходит и заходит быстрее своего брата…

– …Родича… – исправил кот. – …У существительных в древнеашкахском нет родовой принадлежности…

– …быстрее своего родича, и его визиты длятся около четырнадцати недель подряд, поскольку основную часть времени он проводит за горизонтом. Третье солнце – Шиих. «Наблюдатель». Бледно-желтый гигант бродит по небесам почти так же долго, как и Саан.

– …Очень хорошо…

– Между периодами неустанного блуждания солнц итрейцы познают и настоящую ночь – которую называют «истинотьма», – но лишь на короткий промежуток каждые два с половиной года. Все остальные вечера – вечера, проводимые в тоске по темноте, в которой можно пить со своими товарищами, заниматься любовью с возлюбленными…

Девушка ненадолго замолчала.

– Что значит «ошк»? Меркурио не учил меня этому слову.

– …Неудивительно…

– Значит, это как-то связано с сексом.

Кот перебрался на другое плечо, не потревожив ни единого ее волоска.

– …Это значит «заниматься любовью, когда любви нет»…

– Ясно, – девушка кивнула, – …заниматься любовью с возлюбленными и трахать шлюх (или же наоборот) – они должны терпеть непрерывный свет так называемой неночи, освещаемой одним или многими глазами Аа в небесах. Почти три года без настоящей темноты.

Девушка шумно захлопнула книгу.

– …Замечательно…

– Голова раскалывается.

– …Ашкахские тексты писались не для слабых умов…

– Вот спасибо!

– …Я не это имел в виду…

– Даже не сомневаюсь, – она встала, потянулась и потерла глаза. – Давай подышим свежим воздухом.

– …Ты же знаешь, что я не дышу…

– Я подышу. Ты посмотришь.

– …Как угодно…

Парочка поднялась на палубу. Ее шаги – не громче шепота, а движения кота и вовсе бесшумны. Ревущий ветер знаменовал перемену к неночи – воспоминание о голубом Саае медленно тускнело на горизонте, оставляя лишь Саана отбрасывать свой угрюмый красный свет.

Палуба «Кавалера» была почти пустой. За штурвалом стоял громадный криворожий рулевой, на «вороньем гнезде» – двое дозорных. Молоденький юнга (все равно на голову выше девушки) дремал, опершись на ручку швабры и мечтая об объятиях горничной. Корабль плыл по Морю Мечей уже пятнадцать перемен, к югу от судна тянулся кривоватый берег Лииза. Девушка увидела вдали другой корабль, размытый силуэт в свете Саана. Тяжелый линкор плыл под тремя солнцами итрейского флота, рассекая волны, как кинжал из могильной кости – глотку старого палача.

Кровавая гибель, которой она одарила мужчину, тяжким грузом давила на грудь. Тяжелее, чем воспоминание о гладкой твердости красавчика, о его поте, оставленном на ее коже. Хоть этот молодой саженец расцветет в убийцу, которую справедливо будут бояться другие убийцы, сейчас она была всего лишь ростком, и воспоминания о лице палача, когда она перерезала ему горло, вызывали… противоречивые чувства. Не слишком приятное зрелище – наблюдать, как человек ускользает из потенциальной жизни в окончательную смерть. Но совсем другое дело – быть тем, кто подтолкнул его к этому. Несмотря на уроки Меркурио, она все еще была шестнадцатилетней девушкой, свершившей свое первое убийство.

Во всяком случае, первое преднамеренное.

– Ну здравствуй, милочка.


Голос вывел ее из раздумий, и девушка обругала себя за неосмотрительность. Чему учил ее Меркурио? «Никогда не становись спиной к комнате». Можно, конечно, возразить, что недавнее кровопролитие представляло собой достойное отвлечение и что палуба корабля не «комната», но в ее ушах все равно прозвучал ответный удар ивового прута старого ассасина.

«Два подъема по ступенькам! – рявкнул бы он. – Туда и обратно!»

Она повернулась и увидела юного матроса с павлиньим пером на фетровой шляпе и соблазнительной улыбкой. Рядом с ним стоял еще один мужчина – широкий, как мост, рукава рубашки безобразно плотно облегали крупные мышцы, напоминая плохо скроенные мешки, набитые грецкими орехами. С виду похож на итрейца – загорелый, голубоглазый, во взгляде – отпечаток тусклого блеска улиц Годсгрейва.

– Я надеялся, что мы еще встретимся, – сказал Павлин.

– Судно не настолько большое, чтобы надеяться на обратное, сэр.

– Сэр, значит? Когда мы беседовали в последний раз, ты грозила лишить меня самого драгоценного и скормить рыбам.

Она исподлобья посмотрела на мужчину. На мешок с грецкими орехами.

– Не грозила, сэр.

– То бишь это было обычное бахвальство? Пустая болтовня, за которую, держу пари, причитается извинение.

– И вы примете мои извинения, сэр?

– В каюте – несомненно.

Ее тень пошла рябью, как воды мельничного пруда, поцелованные дождем. Но Павлин был слишком поглощен своим негодованием, а отморозок с орехами вместо мозгов – мыслями о том, как он сделает девушке восхитительно больно, если останется с ней на пару минут в каюте без окон.

– Вы же понимаете, что мне достаточно просто закричать? – спросила она.

– И как долго, по-твоему, ты сможешь кричать, – Павлин улыбнулся, – прежде чем мы скинем твою тощую задницу за борт?

Она покосилась на капитанскую палубу. На «воронье гнездо». Падение в океан равносильно смертному приговору – даже если «Кавалер» развернется, она плавает немногим лучше якоря, а Море Мечей кишит драками, как прибрежные бордели – шлюхами.

– Это и криком будет сложно назвать, – согласилась девушка.

– …Прошу прощения, дорогие друзья…

Головорезы начали оглядываться в поисках источника голоса – они не слышали, чтобы к ним кто-то подходил. Оба повернули головы, Павлин весь надулся и нахмурился, чтобы скрыть свой испуг. И там, на палубе позади них, они увидели кота из теней, облизывающего себе лапу.

Он был тонким, как старый пергамент. Силуэт, вырезанный из ленты мрака, недостаточно плотный, чтобы не видеть палубу сквозь него. Голос звучал как шорох атласной простыни на прохладной коже.

– …Боюсь, вы пригласили на танец не ту девушку…

По ним прошла зябкая дрожь – легкая, как шепот. Какое-то движение привлекло внимание Павлина, и он с нарастающим ужасом осознал, что тень девушки гораздо крупнее, чем должна или чем могла бы быть. Что еще хуже, она шевелилась.

Павлин открыл рот, и в этот момент девушка познакомила свой ботинок с пахом его подельника – удар был достаточно сильным, чтобы покалечить его нерожденных отпрысков. Когда отморозок согнулся пополам, она схватила его за руку и скинула через перила в море. Затем подошла к Павлину сзади, и тот выругался, с удивлением обнаружив, что не может сдвинуться с места – словно его ботинки приросли к тени девушки. Она ударила его в спину, и он рухнул, стукнувшись лицом о перила так сильно, что его нос размазался по щекам, как кроваво-ягодное повидло. Девушка перевернула парня, приставила нож к горлу и прижала к перилам, заставив выгнуть спину дугой.

– Прошу прощения, мисс, – он тяжело дышал. – Клянусь Аа, я не хотел вас обидеть.

– Как вас зовут, сэр?

– Максиний, – прошептал парень. – Максиний, если вам угодно.

– Вы знаете, кто я, Максиний-Если-Вам-Угодно?

– Д-да…

Голос парня дрожал. Его взгляд скользнул по шевелящимся под ее ногами теням.

– Даркин.

В следующее мгновение перед глазами Павлина пронеслась вся его жалкая жизнь. Ошибки и правильные поступки. Неудачи, победы и все, что было между ними. Девушка почувствовала знакомую тяжесть в груди – вспышку грусти. Кот, который не был котом, взгромоздился на ее плечо, точно как на кровать палача, когда она дарила того Пасти. И хотя у него не было глаз, она знала, что он завороженно наблюдал за жизнью в зрачках Павлина, как ребенок за кукольным представлением.

Вы поймите – она могла пощадить этого парня. И на данном этапе ваш рассказчик мог бы с легкостью соврать – шарлатанская уловка, чтобы выставить нашу «героиню» в выгодном свете[10]. Но правда заключается в том, дорогие друзья, что она его не пощадила. Тем не менее, возможно, вас утешит тот факт, что она, по крайней мере, выдержала паузу. Не для того, чтобы позлорадствовать. Не для того, чтобы насладиться моментом.

Чтобы помолиться.

– Услышь меня, Ная, – прошептала девушка. – Услышь меня, Мать. Эта плоть – твой пир. Эта кровь – твое вино. Эта жизнь, ее конец – мой подарок тебе. Прими его в свои объятия.

Легкий толчок, и мужчина полетел в бурные волны. Когда павлинье перо скрылось под поверхностью воды, девушка закричала, соревнуясь с завывающим ветром, громко, как демоны в Пасти: «Человек за бортом! Человек за бортом!» Вскоре забили все колокола. Но к тому времени как «Кавалер» развернулся, среди волн не осталось и следа Павлина или мешка с орехами.

И, вот так просто, послужной список нашей девицы увеличился втрое.

Пара камешков в обвал.

Капитаном «Кавалера» был двеймерец по имени Волкоед – двухметровый громила с темными дредами. Как любой хороший капитан, он, по понятным причинам, был удручен столь ранней высадкой членов своего экипажа и активно пытался выяснить, как и почему это произошло. Но поднявшая тревогу хрупкая бледная девушка, явившись на допрос в его каюту, бормотала лишь о ссоре между итрейцами, которая закончилась потасовкой и руганью, а затем падением моряков за борт в морскую пучину. Версия, что два морских пса – даже итрейские дураки – ввязались в драку и упали в воду, казалась маловероятной. Но еще менее вероятным казалось предположение, что эта девчонка в одиночку одолела обоих мужчин, отправив их к Трелен.