Непобедимое солнце. Книга 2

— Здесь что, были стены?

— Да. Как бы Колизей, сильно вытянутый в длину.

Мимо проплыл гранитный египетский обелиск, такой гладкий, аккуратный и высокотехнологичный, что рядом с ним византийские барельефы пьедестала казались торопливой халтурой. Обелиск покоился на четырех металлических кубиках под углами — фактически висел в воздухе. Выглядело это как-то не слишком надежно. Даже подозрительно.

То же относилось к Гекчену. Почему я вообще ему верю?

— Скажите, Ахмет, а кто вы на самом деле?

— Я профессор в Стамбульском университете. И приехал сюда прямо после семинара.

— Вы изучаете… Ну, эпоху Каракаллы?

— И ее тоже, — усмехнулся он. — Поздняя античность — мое хобби. Но вообще-то я специалист по суфийской поэзии. Ты уже видела Камень?

Я кивнула.

— И знаешь, что это такое?

— Да. Ритуальный объект из Сирии. «Бет-эль», как тогда говорили. Дом бога.

— Ты знаешь, какую роль Камень сыграл в жизни императора Элагабала?

— Знаю, — сказала я. — Император танцевал перед ним, когда был маленьким.

— А ты знаешь, почему Камень называли «Sol Invictus»?

— Насколько я помню, «Sol Invictus» — один из титулов бога Солнца. То же самое, что «Элагабал». Римский культ конца третьего века.

— Если бы ты сдавала мне зачет, — сказал Гекчен, — я бы, конечно, тебе его поставил. Но в действительности все обстоит иначе. «Sol Invictus» — не бог Солнца, а именно этот камень. Хотя потом так стали называть и солнечного бога тоже. Смысл у этого названия не такой, как кажется. И Камень — тоже не совсем то, что тебе сказали.

— А что мне сказали?

— Ты полагаешь, это некий магический артефакт, способный творить чудеса и управлять событиями. И это действительно так. Но на самом деле все гораздо серьезней. «Sol Invictus» — это объект, создающий всю нашу реальность. Так называемый «центральный проектор».

— Так называемый — кем?

— Теми, кто про него знает. Так природу этого объекта объясняли существа, стоящие выше нас. Гораздо выше. Сохранились записи, которые я обнаружил…

Так, подумала я, интересно. Это он вообще серьезно? Про высших существ и так далее? Не будем на всякий случай возражать. Вдруг он нервный.

— Но Тим не хочет со мной говорить, — продолжал Гекчен. — Просто не хочет… Он меня избегает.

Значит, они знакомы, поняла я. Ну и слава богу.

— А почему такое странное название? Почему «центральный проектор»?

— Потому что все без исключения в нашем измерении — его порождение. Включая нас с тобой, этот разговор и даже само наше измерение. Названий у него много. «Камень философов» — одно из них. Другое — «фонарь Платона». Имеется в виду источник света, который создает платоновскую пещеру и все ее тени. Третье — «шарнир реальности». Считают, что этот объект создает как бы разрывы в истории, после которых ее направление непредсказуемо меняется. Но это просто побочный эффект. Самое точное название — проектор «Непобедимое Солнце».

— А почему «Непобедимое»?

— Потому что ему не может противостоять ничто. Картинка на экране не может угрожать проекционному аппарату. Для картинки на экране проектор — это непобедимое солнце.

— Позвольте, — сказала я, — но ведь можно взять обычную кувалду и разбить это «Непобедимое Солнце» на куски.

— Нельзя, — ответил Гекчен. — Вернее, можно — если подобное состояние реальности будет спроецировано «Непобедимым Солнцем». То есть создано самим проектором.

— Значит, — сказала я, — если разбить кувалдой простой булыжник, это сделаем мы. А если разбить кувалдой Камень, это произойдет по воле самого Камня, и все устроит он сам?

Гекчен смущенно засмеялся. Вид у него был такой, словно я высказала безумно свежую мысль, которую сам он прежде не решался допустить себе в голову.

— Извини, Саша, но вот сразу чувствуется, что ты из России. Первая мысль — взять кувалду и разбить. Это ваш национальный способ познания реальности?

Мне стало обидно. Даже захотелось напомнить про взятие Константинополя. Еще непонятно, кто тут с кувалдой… Хотя, с другой стороны, это ведь не Гекчен его брал. Он вряд ли бы справился, с кувалдой или без. Мне стало смешно.

— Что-то вроде того, — сказала я. — Часто помогает. И метод кувалды, кстати, не обязательно наш. С Камнем это уже делали. На каждой маске закреплен его кусочек. Вот тут.

И я показала на лоб.

— Я знаю, — кивнул Гекчен. — Эти маски — тоже часть центрального проектора. Инструменты, с помощью которых с ним входят в контакт. Примерно как пульт от телевизора. Поэтому на каждой маске есть осколок Камня.

— Вы можете доказать, что говорите правду?


— Нет, — ответил Гекчен. — Доказать я ничего не могу.

— То есть все это исключительно вопрос веры, правильно я понимаю? Вот есть большой черный булыжник. Именно он создает все остальное, хотите верьте, хотите нет…

— Ты говоришь в точности как другие, — сказал Гекчен. — И я понимают их логику, поверь. Точно так же рассуждали софисты в третьем веке нашей эры. Это действительно во многом вопрос веры. Как и все прочее в нашей жизни. Но есть очень древняя и почтенная традиция, связанная с этой верой. И я, как ученый, ни за что не поверил бы в такое, если бы у меня не было для этого самых серьезных оснований.

— Каких?

— Саша, — сказал Гекчен, — вот представь, что ты много лет изучаешь какую-то историческую тайну. Читаешь обрывки рукописей, соотносишь свидетельства очевидцев, постигаешь символический смысл стихов и парабол. Нигде нет ни одной ясной зацепки. Но постепенно у тебя возникает подозрение, потом оно становится догадкой, а догадка перерастает в уверенность…

— И тогда, — сказала я, — в дверь звонят санитары.

Это ему за кувалду.

— Бывает и такое, — ответил Гекчен. — Но я хочу, чтобы ты меня выслушала. Выводы будешь делать сама.

— Я слушаю.

— Где-то с пятого или шестого века историки теряют следы Камня. Но сохранились свидетельства поэтического характера.

— Это как?

— Ну, сочиненные разного рода мистиками и искателями стихи о приближении к смыслу смыслов, тайне тайн и так далее. Обычно это считается набором метафор, описывающих восхождение по лестнице познания. Такова вся суфийская поэзия…

Я кивнула.

— Большинство подобных памятников просто аллегории духовного пути. Но некоторые из них, я уверен, написаны людьми, знавшими про Камень. Причем через много веков после того, как он исчез с исторического горизонта. Я говорю про эзотерическую поэзию, созданную в кругу Джалаладдина Руми. Я лично обнаружил несколько памятников, не известных раньше. Это не оригиналы рукописей, а поздние копии, и я не могу убедительно доказать свою теорию — но абсолютно в ней уверен. В этих текстах говорится о масках, скрывающих непостижимое, о танце Сущего — и о тайном солнце мира, к которому приближается искатель. Звучит знакомо?

— Знакомо, — ответила я.

— Там говорится о невидимом светиле, создающем мираж нашего мира, и еще о том, что дошедший до источника странник может изменить все, поскольку становится солнцем сам… Он понимает, что солнце с самого начала было им, а он был этим солнцем. И тогда искатель танцует с этим солнцем, как с любимой или любимым… сливаясь и разделяясь опять. И так далее — много фигур и образов, стандартных для суфийской поэзии. Не очень хорошие стихи — слишком приторные на сегодняшний вкус, если относиться к ним исключительно как к искусству. Но они весьма информативны, если считать их пошаговой инструкцией по обращению с Камнем.

— Руми сам об этом писал? — спросила я.

— Нет. Вернее, тоже писал, но мало и аллегорически. Например, — Гекчен зажмурился, вспоминая, — вот так: «то, что обычному человеку кажется камнем, для знающего является жемчужиной».

— Почему вы думаете, что это именно о Камне Элагабала?

— Я не думаю. Я знаю. Но, повторяю, доказать не могу.

— Очень расплывчато, — сказала я. — Легко может быть и о чем-то другом. А где Камень хранился после пятого века?

— Точно не знаю. Но я знаю одно. Ты слышала такое слово — soltator? Понимаешь, что оно значит?

— Танцующий для солнца, — ответила я. — Примерно такой перевод.

— Да. В тринадцатом веке им был Джалаладдин Руми.

— Вы же говорите, он почти не писал о Камне.

— Писали его ученики и сподвижники. А сам Руми был еще и мастером танца. Он не только сочинял стихи, он танцевал. Кружился на месте, раскинув руки в стороны. И все. Это был его метод общения с Камнем. Кое-что он писал — но не о Камне, а о себе, танцующем…

Гекчен опять зажмурился.

— «Растворись в Сущем, которое есть все… Рассудок — это тень, отбрасываемая солнцем, бог — Солнце… Танец — это радость бытия. Я наполнен ею. Кожа, кровь, кости, мозг и душа — нет места для неверия или веры. Ничего в этом существовании кроме самого существования…»

Я остановилась, чтобы он случайно не споткнулся, и Гекчен остановился вместе со мной.

— Руми был очень загадочной личностью, — продолжал он. — Его фамилия, или прозвище, означает «Римский», «из Рима». Чтобы объяснить такую странность, ученые придумывают самые экзотические объяснения. Вроде того, что уже завоеванная мусульманами Анатолия когда-то была частью Восточной римской империи, где ее называли «Румом», и поэтому Джалаладдина прозвали «римлянином». Но у Руми была совсем другая связь с Римом.

— Какая?

— Такая же, как у Камня. Потом, когда Руми умер, его танец стали широко копировать последователи. А Камень опять исчез.

— Куда?

— Я не знаю, куда, когда и как. У меня такое чувство, что он появляется и исчезает необъяснимым образом, иногда делая себя доступным людям. Турция, Сирия, Египет, вообще Средиземноморье и окрестности. Логику его перемещений я не могу до конца понять.

— Вы говорите много интересного, — сказала я. — Но неужели вы действительно верите, что это источник всей нашей Вселенной?

— Да.

— А почему, скажите, он имеет форму треугольного камня с выщербинами на поверхности? Почему источник нас с вами, галактик, звезд, всяких туманностей и даже пространства между ними — это черный конус из базальта? Вам не кажется, что получается как-то… Ну, не в рифму?

— Я понимаю, — сказал Гекчен. — Это хорошее возражение. Очень умное и тонкое. Но камень сам по себе — не источник всего. Это просто… Как бы выразиться. Просто указатель. Он указывает, что источник доступен.