Неразрезанные страницы

– Человек где лежит?

– А?..

– Человек, которого нужно посмотреть, где лежит?

– Здесь лежит.

– Тогда это просто, хотя, может, не совсем удобно. А в каком отделении?..

– Во втором хирургическом.

Он как будто удивился, тщательно закрутил кран, поставил чашки и вытер свои необыкновенные руки.

– Диагноз знаете?

– Я ничего не знаю, – снова быстро и громко заговорила Митрофанова, – понимаете, у нас один сотрудник попал в беду, а это его мама, и Маня Поливанова, то есть Марина Покровская…

Да что с ней такое?! Почему она волнуется, как школьница, которая заваливает экзамен?!

– Марина Покровская – очень хороший человек, – сказал Долгов неожиданно и улыбнулся. – И писатель, говорят, неплохой. Я, правда, не читал, но я вообще ничего не читаю, кроме разной профессиональной литературы!.. Времени нет совсем. А это ужасно.

– Что? – как зачарованная спросила Митрофанова. Он говорил так, что его хотелось слушать, соглашаться, кивать и переспрашивать.

– Ужасно, что некогда читать, – объяснил Долгов. – Можно одичать.

Телефон на столе зазвонил, он взял трубку, прижал плечом к уху и стал через край насыпать кофе из банки.

Часть попадала в кружку, а часть мимо, он не обращал внимания.

– Нет, Марк Андреевич, я минут через двадцать буду. Я уже вышел, но тут ко мне человек приехал. Да. Да. Вы сделайте пока без меня рентген, хорошо? Я сейчас больную посмотрю и приду. Нет, Марине Георгиевне я сам позвоню. Да, спасибо.

Он сунул трубку в карман халата и подал Кате кружку.

– Вам с сахаром?

Телефон опять зазвонил. Он вытащил трубку, но оказалось, что звонил какой-то другой телефон, и он некоторое время его искал.

Митрофанова отхлебнула. Было горько и очень горячо.

– Да. Да, я. – Он послушал. – А что, срочно?.. Тогда лучше всего завтра с утра. Можете часов в восемь приехать в триста девятнадцатую больницу? Нет, никак, у меня потом три операции, и одна из них совсем… тяжелая. Я посмотрю и уйду в операционную, а Дмитрий Борисович вам все скажет. Да, договорились.

Митрофанова еще отхлебнула.

Зазвонил телефон.

– Да. Все еще в больнице. У меня первая консультация сегодня в пять. Нет, в городе. Я отсюда поеду не раньше, чем часа через два. Давайте в онкоцентре на Каширке завтра. У меня три операции здесь и одна там, во сколько точно – я не знаю, потому что тут одна длительная… Да, хорошо, я позвоню.

Митрофанова отставила кружку. Кофе пить ей расхотелось.

– Пойдемте? – спросил великий врач, оторвавшись от телефона. – А то меня там ждут.

Митрофанова вскочила, готовая немедленно идти куда угодно. Зазвонил телефон.

Она вышла в коридор, и Долгов вышел следом, продолжая что-то говорить про рентгены и операции, и только в коридоре спохватился:

– Вы же кофе не допили!

– Спасибо, я больше не хочу, – тоном все той же школьницы сказала Митрофанова.

Он шел очень быстро, она едва поспевала за ним, иногда нагоняя его несколькими торопливыми шагами. Он все время здоровался, на ходу отвечал на вопросы, и какой-то человек в халате пристроился за ним и стал показывать бумаги. Долгов, не сбавляя шага, посмотрел бумаги, сунул обратно, сказал что-то совсем непонятное, и человек отстал.

– Вы подождите здесь, – велел он возле какой-то двери. – Я сейчас с заведующим отделением переговорю. Как фамилия больной?..

И Митрофанова осталась в коридоре.

В этом мире она ничего не значила и ничего собой не представляла, вот в чем дело. Никому тут не интересны ее успехи и карьерные взлеты. Здесь она была… просительницей, и ей приходилось во всем полагаться на человека в идеально накрахмаленном халате!.. Здесь он решал все, за все отвечал, все знал, и надеяться можно было только на него.

– Пойдемте. Она в одиннадцатой палате.

Следом за ним из кабинета выскочили перепуганная женщина в зеленой медицинской робе и двое мужчин в белых халатах, один молодой, а второй седой, грузный, и вся процессия стремительно двинулась по коридору. Долгов листал толстенную папку, которую ему подала та самая, в зеленой робе.

Ничего не значащая Митрофанова потрусила за ними.


В светлой палате, куда они ворвались, на высокой больничной кровати лежала женщина и читала книгу Марины Покровской. Завидев делегацию, она тихонько охнула, уронила книгу и стала торопливо подниматься.

– Елена Васильевна? – спросил Долгов, заглянув в папку. – Здравствуйте, меня зовут Дмитрий Евгеньевич. Вы лежите, пожалуйста, не надо вставать. Я хотел бы вас посмотреть, если не возражаете. Вот Николай Давыдович, ваш доктор, не возражает. – И тут Долгов улыбнулся застенчивой, мальчишеской, летящей улыбкой, преобразившей его лицо, и оглянулся на свою свиту.

Седой и грузный покивал, подтверждая, что ничуть не возражает.

Невесть откуда, словно материализовавшись из воздуха, сам собой у постели больной появился стул, и Долгов уселся. Подумал, опять повернулся и за спинами врачей отыскал глазами Митрофанову.

– Выйдите, пожалуйста, на несколько минут, – приказал он негромко. – Мы вас позовем.

Митрофанова выскочила в коридор и тут только перевела дух.

Больничная эскапада давалась ей нелегко.

Она постояла возле палаты, попыталась подслушивать, сунув ухо поближе, но ничего не расслышала. Посмотрела по сторонам.

Здесь было светло и на стенах висели какие-то пейзажи, а в углах стояли фикусы и растения под названием «щучий хвост», на ее взгляд, страшно уродливые. Она изучила картины: березки над речкой и солнечную поляну с ромашками, похожими на подсолнухи, и земляникой, похожей на яблоки.

Очень хочется лета, ромашек, подсолнухов, яблок и особенно земляники!..

Митрофанова тихонько пошла вдоль белой стены.

Хорошо, что Маня позвонила Долгову. Может, ее попытки спасти мир не совсем безнадежны?..

А вдруг Долгов вылечит эту женщину, а они к тому времени так и не смогут вытащить ее сына из тюрьмы?.. В том, что Долгов вылечит кого угодно от чего угодно, у Митрофановой уже не было никаких сомнений! Должно быть, он на самом деле великий врач.

Где-то она читала, что если больному после разговора с врачом не стало легче, значит, это не врач! Она не была больной, но после разговора с ним у нее появилась железная уверенность, что все будет хорошо. При этом, что именно будет хорошо, она даже не задумывалась.

Хлопнула дверь, и в коридоре показались еще две женщины в зеленых формах. Они почти бежали, и у обеих был озабоченный вид.

– … Долгов в отделение нагрянул!.. Ни с того ни с сего!

– Сейчас, если что не по его, нам мало не покажется, а у меня там…

Они пробежали мимо и исчезли в комнате с надписью «Процедурная». Митрофанова проводила их взглядом.

Надо же, гордясь Долговым, подумала она, они его боятся и, должно быть, слушаются во всем!.. Да и как можно его не слушаться?..

Она ходила долго туда-сюда, и все надписи на дверях были прочитаны, и все картины рассмотрены – оказались еще виды моря, горных вершин и пара котят в корзине, – и все фикусы пересчитаны, а он все не выходил.

Ногам в синих полиэтиленовых бахилах, натянутых поверх сапог, было жарко, и каблук то и дело подворачивался, и когда распахнулась дверь и громко заговорили, Митрофанова повернулась так быстро, что чуть не упала.

– …Спасибо, Николай Давыдович, я думаю, что после КТ все станет более или менее понятно, а я завтра результаты посмотрю. У меня как раз здесь операции.

– А Фатима Рашидовна…

– Я к ней сейчас зайду и договорюсь.

Долгов стремительно приблизился к Митрофановой и заговорил, еще не дойдя:

– Мы с коллегами посмотрели, завтра проведут некоторые дополнительные исследования и определенные анализы, и, я думаю, можно будет делать какие-то выводы.

– Выводы? – переспросила Митрофанова, глядя ему в лицо, как, должно быть, старухи в русских деревнях смотрят на икону Николая Чудотворца.

– Да вы не волнуйтесь. Проблема есть, конечно, и проблема серьезная, но решаемая. Решаемая! – повторил он, чуть повысив голос. – Я бы подробнее родственникам объяснил.

– Сын сейчас никак не может, – испуганно выговорила Митрофанова, – так получилось, что ну никак!..

– Значит, мы с ним поговорим, когда он сможет. Если наши предположения подтвердятся, с вероятностью процентов восемьдесят я на следующей неделе сделаю операцию. Это не совсем удобно, конечно, – тут Долгов вздохнул, – с этической точки зрения, но Николай Давыдович все понимает. Он вообще очень хороший врач. – Это было сказано с некоторым нажимом, как будто Митрофанова сомневалась в том, что Николай Давыдович хороший врач. – Он довольно долго не решался на операцию, но это ничего не означает. Вы извините меня, я должен бежать. Мане я позвоню.

Катя побежала было за ним, пытаясь на ходу благодарить и кланяться, но быстро отстала. Он покивал, принимая ее слова, и пропал, по лестнице дробно простучали подошвы лакированных ботинок.

– Вы дочка? – издалека спросила женщина в зеленом хирургическом костюме, выскочившая давеча с остальными из ординаторской. – Мы с вами не знакомы, все время сын приезжал.

– Он сейчас… в командировке, – вспомнила Митрофанова. И зачем-то добавила: – В Анадыре.

– Вы пройдите к маме, она волнуется. Сейчас ей укол сделаем. Я лечащий врач, Юлия Павловна.

В ординаторской громко разговаривали.

– Дмитрий Евгеньевич сказал вам, что мы завтра дополнительные исследования проведем и он сам посмотрит результаты?

– Сказал.

– Ну, вот и хорошо, – врач улыбнулась. – Вашей маме повезло. Долгов светило в своей области, ну, вы и без меня все знаете, раз уж его привели. Повезло, – повторила она. – Да вы пройдите, пройдите!..