Несчастный случай. Старые грехи

— Ты знал жертву лично и давно, — хриплый голос Петровича звучал устало. — Поэтому допускать тебя к этому делу не имею права. Надумаешь спорить — пойдешь свидетелем! — Хлопок ладони по столу неожиданно завершил спич.

Носов злорадно хмыкнул.

Воха покраснел и стал одного цвета со своим медно-красным чубом:

— Но, Петрович!

— Все! Разговор окончен. Кошель, разбирайся, такой ли это несчастный случай? Свободны.

Оперативники молча встали. Ножки стульев заскользили по старому щербатому паркету.

— А ты, Носов, задержись. — Хорунжий поманил Носова пальцем, но присесть не предложил.

Выходя из кабинета, Воха обернулся и увидел, как шеф достал из ящика стола два скрепленных листка бумаги:

— Это как понимать?

Носов взял листки, пробежал глазами и криво усмехнулся:

— Что? Жалобу накатали?

Хорунжий с шумом выдохнул:

— Хуже! Заявление Арсения Чуковского.

— Чукчи, что ли?

— Для тебя он Чукча, а для своего адвоката — гражданин, права которого ты нарушил.

«Ага!» — Воха ухмыльнулся и прикрыл дверь. Та предательски скрипнула. Но ни Хорунжий, ни Носов этого не заметили. А даже если и заметили, обоим было не до того.

— Да, ладно, Петрович! Сколько таких писулек было! — Носов не сдавался.

Хорунжий отъехал на кресле к аквариуму, сосредоточил внимание на рыбках.

— Много было! Знаю! Только сейчас проверки кругом! А ты мало того, что парня прессовал, еще и важную для следствия информацию проигнорировал! Дело Мостового вернули на доследование! Тебе запишут выговор! Премии не будет! Все! Свободен!

Носов, с трудом сдерживая обиду, вышел из кабинета. Однако дверь закрыл за собой аккуратно, даже вода в аквариуме не колыхнулась. Знал, что вынесенный приговор справедлив. «Так вот почему Петрович избегал смотреть в глаза! Опять оставил на бобах». Но потерянных денег все равно жалко. А Калганов, этот рыжий «коверный», скорее всего премию получит. Правда, кресло любимчика под ним, походу, пошатнулось. Любитель данио двухцветных получил дело неожиданно быстро, что бы там ни говорил Петрович про личные мотивы. — Этот факт немного улучшил настроение Носова. Можно было это дело перекурить. — Надо же, двухцветный, прям тебе наш флаг!» Насвистывая шлягер про чумачедчую весну, Носов шагнул на лестничный пролет, где курили коллеги из других отделов. «Рассказать им что ли про двухцветного?»





24




Тамара обложилась фотографиями. Старые пожелтевшие снимки на ее коленях подрагивали — она беззвучно плакала. Казалось, лица были всюду: на диване, на столике и на полу. С каждого снимка на нее смотрел Тимур — Тимур в детстве, Тимур с Тамарой, Тимур в кругу семьи, ее семьи. Садик, школа, пляж… Тамара закрыла глаза. Зайчик под елкой в белых колготках и шортах с помпоном. Тамара вспомнила, как мама пришивала этот хвостик на шорты перед утренником и поэтому не уложила ей косички «в корзинку». Не успела. Тамаре тогда она много чего не успевала делать из-за него, Тимура, бедненького мальчика, как назвала его мама сегодня в морге. Тамару душили слезы. Ей было страшно признаться себе, что многолетняя обида на брата не прошла даже после его смерти. Наоборот. Усилилась. Снова все вокруг были заняты этим маленьким засранцем. Как прав Виктор. Похороны отодвинут дату свадьбы, все получилось именно так, как он и предвидел, пока она, ослепленная чувством вины, играла в заботливую сестру и хотела вытащить братца из элитного заведения доктора Сушко. Дурочка. Если бы Тимур не сбежал, то остался бы жив! Боже, сколько еще таких «если» ей придется пережить?

В тот злополучный день, когда Тимур исчез, и они мчались сломя голову к доктору Сушко, Виктор рассказывал, что клиника находится почти на том месте, где когда-то был храм, в котором венчались Гумилев и Ахматова. На Слободке. Тогда еще Тома вспомнила стихи Ахматовой, вернее, только пару строк, услужливо подсунутых памятью:

Страшно, страшно к нелюбимому, Страшно к тихому войти.

Произнести их вслух она тогда не решилась.

Новак стоял, прислонившись спиной к стене. Тарелочка с видом Одессы (их Тамара собирала с легкой руки мамы) упиралась ему в затылок, но он этого не чувствовал. Виктор наблюдал, как на глазах менялось красивое лицо его любимой женщины, становясь отталкивающим. Искривленный рот, морщины вдоль лба, красные воспаленные веки. Судорожно скрюченные пальцы, шарящие по натянутому подолу юбки, усугубляли картину. Горе обезображивает.

Только бесстрастное выражение античных статуй, застывших в своей нагой красоте, — совершенно. Но ведь и для них изначально позировали живые люди. И наверняка каждый переживал свое горе. Застывшее и пережитое горе обладало высшей степенью красоты. Бог создал человека для познания самого себя, то есть Бога — что-то такое говорил когда-то один ребе при весьма странных обстоятельствах, и Новак запомнил: люди ценны только своим опытом. А отрицательный опыт всегда ярче, оттого и ценнее. Поэтому Новак и не любил детей, по их лицам нельзя отследить отпечатки перенесенных утрат. Почти у всех детей лица глупы в своей невинности. Почти у всех, кроме таких, как он. Подранков.

Звонок прервал ход его мыслей. Следом очнулась и Тамара, услышав свое имя.

— Да, билеты оплачены. Вас встретят в аэропорту. Конечно, я с Томой, не волнуйтесь. — Новак закончил разговор. — Тома!

Тамара резко вскочила, фотографии рассыпались ворохом отживших свое листьев. Не современные, не нужные здесь в этом пространстве свидетельства ее несчастливого детства.

— Уф, напугал.

Новак подошел к ней и взял за руку.

— Извини.

— Это ты прости. Нервы. — Тамара накрыла его руку своей. Ее рука все еще дрожала.


— Я просто хотел сказать, что твои родители завтра вылетают.

Тамара с благодарностью посмотрела на будущего мужа, как знать, может, именно он — компенсация за болезненное прошлое, с ним ее будущее будет счастливым.

— Спасибо, что взял на себя хлопоты с похоронами. Второй раз я не выдержу.

Новак отметил, что Тамара по-прежнему старается избегать имени Макса в разговорах с ним. Значит, между ними еще не та степень близости. Ничего, скоро он и это исправит.

— Ты расстроена да и элементарно устала. Целый день на ногах. — Виктор взял ее за подбородок и нежно провел большим пальцем по складке между бровей. — Теперь ты не одна. Тебе есть с кем разделить боль. Я всегда буду рядом. Обещаю.

Тамара мягко высвободилась из его объятий.

— Спасибо, Вик. Но сейчас я хочу побыть одна. Мне нужно прийти в себя!

Она вдруг поняла, что выглядит сейчас не ахти. Как ни странно, именно это она прочла в сочувственном взгляде своего мужчины, и это быстро ее отрезвило. Конечно, Новак не требовал от нее держать лицо, но даже, когда он трусился в шоке на ковре, выстрелив в Радужного, выглядел безупречно. Тамара подумала, что всегда будет рядом с Виктором испытывать напряжение, думая-гадая, а дотягивает ли она до статусности своего супруга? Поэтому ей захотелось уединиться. А он на это согласно кивнул. Ей даже на мгновение показалось, что в уголках его губ промелькнуло некоторое подобие улыбки.

Нет, с Виктором она точно не сможет разделить свою старую детскую боль. Впрочем, как и с родителями. Неожиданно Тамаре захотелось набрать Калганова. Вот кто категорически не умел держать лицо сам и поэтому принимал и других в любом виде и состоянии. «Старый дурашливый Рыжик, Воха! Без тебя так плохо. Кажется, так дразнил его Макс. Ма-а-акс! Ну почему ты ушел так рано? Не ушел, нет, тебя убили! Убили! Отняли у меня. Все и всегда у меня отнимают». Тамара упала на диван и зарыдала в голос. Страшно, по-бабьи, с подвыванием. И чем громче она выла, тем легче ей становилось.





25




Кафе «У Мамеда» утопало в полумраке. Воха с разбегу толкнул плечом дверь, по которой, как обычно случалось в ветреную погоду, постукивала табличка «Закрыто», и дверь распахнулась. По инерции Калганов влетел прямо в живот Губы и едва не сбил того с ног. Губа резко оттолкнул нежданного гостя, придержав при этом за плечо, чтобы тот, не ровён час, не упал на его новые ботинки.

— Че надо?

— Тебя-то мне и надо! Зверь на ловца.

— Кто тут еще зверь? Короче, начальник, в чем дело?

Подогретый «балетом» в дверях, запыхавшийся Воха выхватил пистолет и наставил на Губу.

— Вот ты мне сейчас это и расскажешь. — Губа мгновенно оценил ситуацию, поэтому быстро поднял руки и попятился. — Тебя кто просил его убивать? Мы о другом договаривались! — Воха сорвался на крик.

— Мы вообще ни о чем не договаривались. — Губа продолжал пятиться, прокручивая в уме способы обезвреживания зарвавшегося опера, пока на шум из кабинета не вышел Вальтер. Он был абсолютно невозмутим:

— Чего не поделили, мужики?

Воха перевел пистолет на Вальтера.

— Ага, и ты здесь? С тобой тоже разговор будет!

Вальтер смело шагнул вперед и перехватил руку Вохи, больно ее сжав тонкой смуглой ладонью. На его запястье сверкнул золотой браслет с мудреной восточной гравировкой. Раньше Вальтер такого не носил.

— Ствол убери, не боится никто.

Воха все смотрел на этот браслет и постепенно успокаивался. Вальтер опустил манжет свитера пониже.

— Поговорим, конечно, заходи, чего тянуть.

Воха сухо кивнул и отвел пистолет в сторону, но прятать его не собирался. И вдруг в прицеле появился кто-то еще и встал рядом с Вальтером.

— Спрячь оружие, Воха! — раздался знакомый голос.

Перед ним стоял Боб.





26




В кабинете под потолком висела сизая дымка, на низком столике стояла чабань для чайной церемонии и в пасти глиняного дракона курилась ароматическая палочка. Запах сенчи с лепестками вишни показался знакомым, так пахло последнее время у Боба на кухне. Ага, эти двое, значит, тут чаи гоняют, пока он мчится сквозь пробки на всех парах. Воха снова начал заводиться. В глубине души он был зол, в первую очередь на себя, за то, что решил пойти по проторенному пути и обратиться к криминалу за помощью. Да-да, что б там ни пел Боря про пенсию и покой, на которые якобы давно ушел гражданин Мамедов, Вальтер был, есть и будет человеком с сомнительным прошлым. Дух нескольких ходок никакая сенча не затмит, как никакой браслет не скроет синие точки давнишней татухи. Не спрашивая разрешения у присутствующих, Калганов закурил.

— Зря ты от чая отказываешься, Воха. Прямые поставки из Китая. Первые почки, — ровным голосом проговорил Боб.