Ночь на хуторе близ Диканьки

После трёх-четырёх безуспешных попыток войти гость обернулся за помощью всё к тому же исполнительному кузнецу. Вакула безотказно поднапрягся и просто сорвал дверь с гвоздями и половиной косяка, а оттуда…

– Ой, це хто? – В дверном проёме, на уровне колена, возник бледный, как козье молоко, пан голова. – Господин исправник, вашество сиятельное благородие, и вы тут, а?

– Голова?!

– Ну так вроде шо трохи да. – Пан голова едва ли не на четвереньках покинул своё убежище. – Тока я пойду. У меня делов… ох, як у дурака махорки! И наипервейшим делом, пожалуй, я напьюсь… Прощевайте, панове!

После чего он дунул со двора столь быстро и решительно, что даже не воспользовался калиткой, а проложил себе новый путь прямиком через плетень. Так же на четвереньках! Да! Дыра в плетне осталась в косую сажень шириной.

– Вот только ещё раз скажи мне, что у вас тут нечисть балует, и я тебя самолично лет на двадцать пять на нерчинскую каторгу закатаю!

– Молчу, молчу, – покаянно опустил голову Вакула, хоть и невооружённым глазом было видно, какие слова рвутся у него с языка.

– Вот и молчи, – пробормотал себе в усы господин исправник, когда большущий мешок рухнул ему под ноги, матерясь и хихикая самым бесстыжим образом.

Если я прямо тут напишу вам, шо высокий чин ни капли не испугался и даже ничему не удивился, и это будет полной брехнёй! Визг его высокоблагородия долетел, наверное, до самого Киева, если даже не до столичного Санкт-Петербурга. А может, и в Берлине аукнулось, кто знает?

– Ось, пан дьяк, шо мени послышалось?

– Так нет же, драгоценный вы наш пан, пан Чуб, то явно визжала свинья отца Кондрата! Господи, иже еси на небеси, да сотворится воля Твоя, яко… А шо, мы уже в свинарнике святого отца? Да ещё и нетверёзые?!

– Тю на вас, Осип Никифорович, як же мы можем быть нетверёзыми, коли пригубили тока одну фляжку, та и то сугрева души за-ради?

– Как верно вы всё подметили! Матерь Божья, Пресвятая Богородица, спаси и помилуй нас, грешных, а-аминь…

– Звучит як тост?

– Да наливайте уже!

Господин исправник, дрожащими от множества чувств руками кое-как развязал мешок, из коего тут же выползли на свет божий две пьяные морды.

– Да какая же сила кинула вас в один мешок?!

– Нечисть балует, – в один голос слаженно ответили Вакула, степенный пан Чуб и тощий дьяк с жеребячьим голосом.

– Мне пора, – неожиданно решил господин исправник. – И провались тут всё пропадом, не хватало мне тут вместе с вами умом тронуться. Сами разбирайтесь! Кой чёрт понёс меня в эту Диканьку?!

Риторический вопрос остался без ответа, и сидящий на крыше в обнимку с печной трубой тихушник Николя показал приятелю большой палец на манер древнеримских гладиаторов. В то время как кучер гнал лошадей, а его высокоблагородие, придерживая рваные штаны, пинал его сапогом в спину, требуя как можно быстрее покинуть это страшное место, полное неконтролируемых сельских идиотов…

Что бы и как бы ни думали о себе невольные участники всего нашего веселья, но главные кукловоды были скромны и на шумных аплодисментах не настаивали. Они сумели исполнить задуманное – теперь строгий и неподкупный господин исправник вряд ли когда ещё возжелает посетить их скромные пенаты. А если он всё же и захочет хоть когда написать об этом доклад пану комиссару, то выглядеть в нём будет совершеннейшим дурнем…

– А не заглянуть ли нам к дражайшей пани Солохе, дабы вознести молитву Господу за избавление, аки библейские братья Серапионовы, там же и поднести к губам нечто горячительное, ибо тут всё кончилось, а душа сохнет, подобно пустыне египетской, коя…

Чуб снял шапку и запихнул оную в рот словоохотливого дьяка:

– Но до всего прочего, Осип Никифорович, почитаю предложение ваше весьма разумным и не лишённым некой привлекательности. Так шо, до Солохи?

– Сие дело было бы вполне богоугодно, а при правильной молитве доподлинно полезно и душе, и телу грешному, – радостно закивал дьяк.

Разрешения Вакулы никто не спрашивал, да оно б было как-то даже странно.

У нас в Малороссии женщины, а тем паче вдовы куда как более свободны в решениях своих и праве выбора, чем те же крестьянки из центральной части Российской империи. Да на тот момент, положа руку на сердце, сам Вакула не стал бы спорить. Его матушке явно требовалось хоть как-то успокоить нервы, а что подошло бы для этого лучше, чем добрая компания и хорошая горилка?

Чуб и дьяк наперегонки строили бы ей куры, она бы купалась в мужском внимании и уж наверное как-нибудь позабыла до конца разобраться в произошедшем. Кому, как не ей, натуральной ведьме, знать, что все те шалости и проказы, с которыми столкнулся господин исправник у неё в хате, к нечистой силе никоим боком не приладились. То есть абсолютно!

Вот и представьте теперь, сколько сил и смекалки потратили приятели для того, чтоб важный гость сначала вообще забыл, зачем именно приехал, а потом и вовсе зарёкся направлять свои стопы в сторону Диканьки. А то ишь чего удумал – на ведьм охотиться?!

Да у нас на вольной Украине, ежели задуматься да присмотреться, так каждая вторая баба на киевском базаре – ведьма! Всех хватать – поди, и году не пройдёт, а вся Сибирь от Урала до Камчатки станет гуторить на «ридной мове»…

Через полчаса из хаты прекрасной Солохи уже доносилось нескладное многоголосие:

Давно решив, шо не закохаюся я бильше николи,

И тут пришла ти, мий котик, котик, котик!

Був я свидомий, хай смиються люди надо мной,

Як без тибя мени заснути, мий наркотик, котик, котик!

А може, можливо зможемо…






…Герои наши бодро дотопали до кузницы, где, не сговариваясь, просто рухнули каждый в своём углу и храпели без задних ног. Им обоим досталось. Организм требовал отдыха. Не будем им мешать, лезть в их сны, пытаться что-либо там подсмотреть, оценить с точки зрения психоанализа. Вернёмся сюда через два-три часа, ну, где-нибудь поближе к обеду. Договорились?



– Спите, паныч? – Вакула проснулся первым, потянулся, встал и, не в силах сдержать радости, пнул растянувшегося на лавке друга коленом по рёбрам.

Николя, не размыкая глаз, отмахнулся кулаком и тоже попал.

– Та вставайте вже, будь ласка, царство божие проспите!

– Докладывай, что произошло? – переворачиваясь на другой бок с риском навернуться с лавки на пол, потребовал молодой человек. – Чего я не знаю?

– Добре же, а тока и вы не храпите!

– Угу… хр-р…

– Так вот вам за то тумака!

Николя вскочил на ноги, дал сдачи, и добрых пять минут верные приятели тузили друг дружку под микитки. Кузнец был в разы сильнее, но у паныча-гимназиста руки длиннее и реакция лучше. Ни за что ни про что, так, по причине широты русской души, они дружно наградились затрещинами и плюхами, после чего несколько подуспокоились, пожали друг другу руки и присели рядышком на лавку.

– А шо ж, паныч, нехилый совет подкинул нам тот чертяка?

– Он хитрил, как мог. Ты же понимаешь, что их диавольскому племени только дай заморочить честного козака.

– Та то ясно як билый день! Но и мы ж не сплоховали, обвели господина исправника вокруг пальца, як дитё малое. Знаете, шо вин кричав в голос, когда до своего тарантасу бежав?

– Нет, типа откуда же, этот ж не я там с трубой обнимался…

– «Кой чёрт понёс меня в Диканьку?!»

– Звучит как тост.

– А я за шо! Може, про то треба трохи выпить?

– Ну разве что совсем по чуть-чуть. А то ко мне, кажется, уже тётушка принюхиваться начинает. Причём сама-то, шалунья старая, без рюмки наливочки за стол не садится.

– Обижаете, паныч! Мы ж з вами не пьяници какие пидзаборные, тока ради доброго здоровьечка и пригубим…

Вакула церемонно достал из секретного уголка заткнутую бутыль мутного самогона и две маленькие глиняные стопки, на один глоток, не более.

– Кой чёрт понёс меня в эту Диканьку! – дружно проорали они, чокнулись и торжественно выпили, по русской традиции занюхивая рукавом.

Николя, как человек начитанный, всегда любил театр, поэтому вся честь написания сценария сегодняшней проказы, несомненно, принадлежала ему. Что бы такое устроить: время рассчитать, детали подготовить со всевозможной убедительностью да ещё и спрятаться суметь у всех на виду – нужны и руки и голова. А с другой стороны, ведь именно Вакуле по ходу всего дела ещё приходилось появляться в нужный момент с сокрушённым лицом и словами «нечисть балует…».

Признайте же, что на эдакие вещи ох какой редкий артистический талант нужен, поди, уж никак не хуже, чем у солистов Нежинского провинциального театра, которые порой со сцены в цветах по колено уходят, а в иной час и под градом мочёных яблок бежать пытаются.

Ибо ежели поймает публика-дура, то так отметелит, что только в богоугодной лечебнице и спасение, коли доковыляешь, конечно. Об чём каждый артист заранее беспокоится, потому горилку, сало и пятнадцать копеек медью завсегда в саквояжике держит на всякий пожарный, мало ли как спектакль пойдёт? Вот то-то и оно…

– Так шо ж, паныч Николя, перемогли мы систему? – улыбнулся кузнец.

– Да хрен её знает, если честно. А вот то, что пани Солоху мы спасли, это уже как пить дать, ничем не опровергнешь.

– Господин исправник орал матерски, шо не ведьма она, а дура!

– Практически индульгенция, – согласился Николя.

– Но дура, то ж не обидно?

– Это как минимум не подсудно.

– То так.

– А я о чём?

– Так и оно ж…

Друзья помолчали, думая каждый о своём. Николя, как нам доподлинно известно, размышлял на тот момент, имеет ли он право человеческое художественно изобразить пана исправника, за похождениями которого наблюдал издали. Вот ведь, с одной стороны, не изобразить неудобно, ибо их высокоблагородие, как ни верти, а участник всех вышеперечисленных событий!

Но ведь, с другой стороны, в свою рукопись молодой человек первее всего вносил лица и образы (хоть вернее было бы сказать – хари и морды!) лично виденной им нечисти. Нет, портреты ярких диканьковских персонажей тоже находили себе место на бумаге, но было их в разы менее. Николя сам себя ловил за чуб на том, что графические портреты врагов рода человеческого удавались ему не в пример веселее, раскованнее и даже в чём-то художественнее.

Хоть и признанные столичные рисовальщики наверняка высмеяли бы молодого человека за его наивные потуги, но была ли у него иная возможность доказать свою правоту? Просить господина Егорова или уж самого Карла Брюллова плюнуть на культурную Италию, где у них оплаченный пансион, и приехать со всей своей палитрой на благословенную в тиши и неге своей неньку Украину? Так они и разбежались оба…

– А ты о чём задумался?