Носферату, или Страна Рождества

– Короче, – сказала Вик и едва снова не заплакала. – Мама выставила меня, как раньше бросила тебя.

Конечно, все случилось не так, но ей показалось правильным начать подобным образом беседу.

– Привет, Проказница, – произнес отец. – Где ты? Твоя мама звонила и сказала мне, что ты ушла.

– Я на вокзале. Совсем без денег. Папа, ты можешь меня забрать?

– Я вызову тебе такси. Мама заплатит водителю, когда ты вернешься домой.

– Мне нельзя возвращаться домой.

– Вик. Мне потребуется час, чтобы добраться туда. А уже полночь. Мне нужно на работу завтра в пять утра. Я уже лежал в кровати, а теперь сижу у телефона и тревожусь за тебя.

Вик услышала на фоне голос его девушки – Тиффани:

– Она не должна приезжать сюда, Крисси!

– Договаривайся со своей матерью, – сказал он. – Я не могу становиться на чью-либо сторону. Ты знаешь это, Вик.

– Она не приедет сюда, – рявкнула Тиффани.

Ее голос был резким и сердитым.

– Вели этой сучке закрыть ее траханый рот! – закричала Вик.

Когда отец заговорил, его голос стал жестким и суровым.

– Замолчи! И подумай о том, что ты избила ее, когда приезжала сюда в прошлый раз…

– Проклятье!

– …а потом даже не извинилась…

– Я не трогала твою безмозглую дрянь.

– Ладно. Я закругляюсь. Наш разговор закончен. Что касается меня, ты проведешь эту чертову ночь под дождем.

– Значит, ты выбрал ее, а не меня, – произнесла Вик. – Ты выбрал ее! Пошел ты подальше, папа. Отдыхай! Оставь проблемы на завтра. Это то, что ты делаешь лучше всего.

Она повесила трубку.

Вик не знала, сможет ли спать на привокзальной лавке. Но к двум часам утра она поняла, что это ей не удастся. Было слишком холодно. Она хотела позвонить матери и попросить ее вызвать такси. Но мысль о ее помощи казалась невыносимой, поэтому она пошла домой.





Дом


Вик даже не пробовала толкать переднюю дверь, уверенная в том, что та была закрыта. Окна ее спальни, запертые на шпингалеты, находились в десяти футах над землей. Окна в задней части дома тоже были заперты, как и раздвижные стеклянные двери. Однако имелось подвальное окно, которое не запиралось и даже не закрывалось как следует. Оно оставалось открытым на четверть дюйма около шести лет.

Отыскав ржавые садовые ножницы, она отжала ими проволочную сетку, затем толкнула окно назад и протиснулась в широкое отверстие.

Подвал представлял собой большое помещение без мебели, с трубами, проходившими по потолку. Умывальник и сушилка находились в одном конце комнаты – у лестницы, а бойлер располагался в другом. Остальная обстановка состояла из массы коробок, клетчатого легкого кресла, мусорных мешков, наполненных старой одеждой, и акварелью в рамке, с Крытым Мостом. Вик смутно помнила, что рисовала его в начальной школе. Картина была страшненькая. Никакого чувства перспективы. Вик позабавилась, нарисовав на ней маркером стаю летащих пенисов, затем бросила ее в мусор и разложила кресло, которое превратилось в достаточно неплохую кровать. В сушилке она нашла себе смену белья. Вик хотела высушить кроссовки. Но стук и шипение привели бы в подвал ее мать. Поэтому она просто оставила их на нижней ступени.

Она нашла в пакете для мусора какие-то зимние куртки, раскатала их на кресле и натянула пару штук на себя. Кресло выгибалось углами, и Вик не представляла, что сможет спать на таком неровном месте. Но в какой-то момент она закрыла глаза, и, когда открыла их, небо стало синей лентой в длинной щели окна.

Девочка проснулась от возбужденного голоса матери и шагов, гремевших над ее головой. Та звонила по телефону на кухне. Вик поняла это по тому, как она ходила.

– Крис, я звонила в полицию, – говорила она. – Да, они сказали, что со временем она вернется домой.

Через какое-то время Линда продолжила.

– Нет-нет, они не будут заводить дело, потому что она не пропавшее лицо. Ей семнадцать лет, Крис. В таком возрасте они даже не назовут ее сбежавшей.

Вик хотела подняться с кресла и взбежать по лестнице. Но затем она подумала: К черту ее. К черту обоих. И улеглась обратно на своем лежбище.

Принимая решение, она знала, что поступает неправильно – ужасно неправильно. Скрывается здесь, пока мама наверху бесится от паники. Но как ужасно обыскивать ее комнату, читать дневник и забирать себе вещи, за которые она платила сама из своего кошелька. А если Вик использовала экстези, то это вина родителей. Не нужно было разводиться. И зачем отец бил мать? Теперь она знала, что он делал это. Вик не забыла, как он мочил свои костяшки в раковине. Даже если болтливая сука сама этого заслуживала. Вик хотела немного экстези. В рюкзаке была одна таблетка – в карандашном пенале, – но она оставалась наверху. Интересно, отправится ли мать на ее поиски?

– Но ты не растил ее, Крис! Это делала я! Все делала сама!

Линда перешла на крик. Вик услышала слезы в ее голосе и на мгновение почти одумалась. И вновь удержалась. Казалось, что ночной дождь просочился через ее кожу и сделал кровь более холодной. Она желала этого холода внутри, идеального ледяного спокойствия – мороза, который заглушал бы все плохие чувства и останавливал дурные мысли.


Вы хотели, чтобы я потерялась, – подумала Вик. – Пусть так оно и будет.

Мать бросила трубку телефона на рычаги, подняла ее снова и еще раз бросила.

Вик свернулась калачиком под куртками.

Через пять минут она заснула.





* * *


Когда Проказница проснулась, наступило начало вечера. Дом был пустым. Открыв глаза, она поняла это по застывшей тишине. Ее мать не выносила молчания. Когда Линда спала, у нее работал вентилятор. Когда она бодрствовала, то включала телевизор или звонила подругам.

Вик встала с кресла, пересекла комнату и, подняшись на ящик, посмотрела из окна на передний двор. Ржавого «Датсуна» – машины ее матери – там не было. Вик почувствовала импульс возбуждения. Она надеялась, что в своих поисках мать объедет весь Хаверхилл – почту, вокзал, боковые улицы и дома подруг.

Я могла бы быть мертвой, – подумала она, произнося безмолвные слова пугающим зловещим голосом. – Изнасилованной и брошенной у реки. И это стало бы твоей виной, властолюбивая сука. Голова Вик была забита словами, подобными властолюбивая и зловещая. В школе девушка могла получать «С», но она читала Джерарда Мэнли Хопкинса и Хью Одена. Она знала, что на целый световой год умнее своих родителей.

Вик поместила сырые кроссовки в сушилку и поднялась наверх, чтобы съесть чашку «Лаки Чармс» перед телевизором. Она достала из пенала свою последнюю таблетку экстези. Двадцать минут Проказница чувствовала себя легкой и гладкой. Закрыв глаза, она испытывала роскошные ощущения движения – скольжение в воздухе бумажного самолетика. Она смотрела канал «Трэвел» и каждый раз, когда видела лайнер, разводила руки, как крылья, притворяясь парившей машиной. Экстези являлось движением в форме таблетки. Впечатления напоминали поездку в темноте – в кабриолете с открытым верхом. Только во время путешествия не нужно было вставать с кушетки.

Вик помыла в раковине чашу и ложку, высушила их и поместила туда, где они лежали. Затем она выключила телевизор. Прошло около часа, насколько она могла судить по наклонным лучам света, проходившим через деревья.

Вик вернулась в подвал, проверила обувь, но та по-прежнему была сырой. Она не знала что делать. Под лестницей лежала старая теннисная ракетка и банка с мячами. Вик решила какое-то время побить мяч об стену. Но сначала нужно было очистить пространство. Поэтому Проказница начала двигать коробки… И вот тогда она нашла его.

«Рэйли» стоял, прижатый к стене – скрытый за штабелем коробок с пометкой «Для Армии спасения». Вик опешила, увидев свой старый «Тафф Бернер». Она попала в какую-то аварию и потеряла его. Вик вспомнила, как ее родители говорили об этом, не зная, что она подслушивала их.

За одним исключением. Возможно, она воспринимала не то, что слышала. Например, отец говорил, что у нее будет сердечный приступ, если он расскажет ей о пропаже «Тафф Бернера». По какой-то причине она подумала тогда, что велосипед потерялся и что папа не смог найти его. А мать говорила, что рада исчезновению «Тафф Бернера», потому что Вик сильно привязалась к нему.

Она привязалась к байку, это верно. Вик имела множество фантазий, вовлекавших поездки через воображаемый мост в разные места и фантастические страны. Она ездила в убежище террористов, находила пропавший браслет матери, посещала подвал, наполненный книгами, где какая-то эльфийка угощала ее чаем и предупреждала о привидениях.

Она провела пальцами по рулю, собрав густую серую подушечку пыли. Все это время велосипед стоял здесь, потому что ее родители не хотели, чтобы она каталась на нем. Вик любила свой «Рэйли». Он дарил ей тысячи историй, и поэтому, естественно, родители забрали его. Она скучала о крытом мосте, о девочке, которой была. Вик знала, что тогда была во много раз лучше.

Надевая кроссовки (они румянились и парили), девушка продолжала смотреть на велосипед.

Весна находилась в почти идеальном равновесии: на солнце она чувствовалась словно июль, а в тени – как январь. Вик не хотелось ехать по дороге и рисковать своей свободой. Мать могла заметить ее. По этой причине она прокралась позади дома и спусталась по тропинке в лес. Было так естественно поставить ноги на педали и поехать вниз.

Вскарабкавшись на велосипед, Вик рассмеялась. Байк был слишком маленьким для нее – почти комично не по росту. Она представила себе клоуна, втиснувшегося в крохотную машину. Ее колени цеплялись за руль, а ягодицы свисали с сиденья. Но когда она встала на педали, все снова показалось нормальным.

Она съехала вниз с холма – в тень, где было на десять градусов холоднее, чем на солнце. В ее лицо дохнула зима. Ударившись о корень, она взлетела в воздух. Вик не ожидала такого и издала тонкий счастливый крик удивления. На какое-то мгновение не стало разницы между тем, кем она была и кем стала. Все казалось таким же, как прежде: под ней крутились два колеса и ветер хватал ее за волосы.

Она не спустилась прямо к реке, а поехала по узкой тропе, шедшей наискосок по склону холма. Прорвавшись через какие-то кусты, Вик оказалась рядом с группой мальчишек, стоявших вокруг мусорного бака, в котором горел костер. Они передавали по кругу сигарету с травкой.

– Дайте дернуть! – прокричала она, проезжая мимо.

Вик притворилась, что делает маленькую затяжку. Мальчик у бака, тощий придурок в майке с Оззи Осборном, так испугался, что набрал полные легкие дыма. Она с усмешкой промчалась мимо него. Парень с сигаретой прокашлялся и крикнул:

– Может, и дадим, если отсосешь у нас, трахнутая шлюха!

Она продолжила крутить педали, удаляясь от детей. Парламент ворон, сидевших на ветках толстой березы, обсуждал ее в самых грубых терминах, когда она проезжала под ними.

Может, отсосешь у нас, – подумала она, и в какой-то момент семнадцатилетняя девушка на детском велосипеде представила, что разворачивается и возвращается к ним – что спускается с велосипеда и говорит: Ладно, кто первый? Мать уже считала ее шлюхой. Вик очень не хотелось разочаровать ее.

Спускаясь по склону холма на старом велосипеде, она какое-то время чувствовала себя прекрасно. Но счастье внезапно выгорело, оставив после себя лишь тонкую холодную ярость. Вик не знала, на кого сердилась. Ее гнев не имел точки фиксации. Это был мягкий шум эмоций, гармонирующий с жужжанием спиц.

Она хотела поехать к торговому центру, но тогда другие девчонки – соседки по столовой – начнут ухмыляться. Такая идея раздражала ее. Вик не желала видеть знакомых людей. Она не желала, чтобы кто-то давал ей добрые советы. Проказница не знала куда ехать. Она просто хотела найти какую-нибудь проблему. И Вик чувствовала, что, проехав немного дальше, она обязательно найдет себе неприятность.

Вероятно, мать думала, что ее дочь уже нашла проблему – что она лежала где-то голой и мертвой. Вик с удовольствием повертела идею в голове. Жаль, что этим вечером вентилятор будет выключенным. И ее мать поймет, что она жива. Вик отчасти хотелось, чтобы Линда никогда не узнала о том, что случилось с ней. Она хотела исчезнуть из ее жизни – уйти и больше не вернуться. Как прекрасно будет оставить обоих родителей. Пусть они гадают, жива или мертва их дочь.

Ей понравилась мысль о всех тех днях и неделях, на протяжении которых они будут скучать по ней, терзаемые ужасными фантазиями о том, что случилось с их дочерью. Они будут представлять ее под дождем, дрожащую и жалкую. Им будет казаться, что она благодарно взбирается на заднее сиденье первой же машины, которая остановится около нее. И она могла быть все еще живой где-то в кузове старого автомобиля. (Вик не заметила, что в ее уме машина стала старой – какой-то неопределенной модели.) И родители никогда не узнают, как долго старый человек держал ее. (Вик решила, что похититель будет старым, как и его автомобиль.) Что он сделает с ней и куда потом бросит тело. Это будет хуже, чем смерть. Они никогда не узнают, с каким ужасным человеком столкнулась Вик, в какое одинокое место он увез ее и какой конец она найдет для себя.

К тому времени Вик была на грунтовой дороге, которая вела к Мерримаку. Желуди хлопали под колесами. Она слышала рев реки, стремившейся через узкий скалистый проход – один из лучших звуков в мире. Проказница подняла голову, чтобы порадоваться виду, но обзор был перекрыт мостом Самого Короткого Пути.

Вик нажала на тормоза, позволив «Рэйли» остановиться.

Мост был более ветхим, чем она помнила. Вся конструкция покосилась вправо, и казалось, что сильный порыв ветра мог сбросить его в Мерримак. Кривобокий вход зарос кустами ивы. Она почувствовала запах летучих мышей. В дальнем конце тоннеля виднелось слабое пятно света.

Вик дрожала от холода и чувства, похожего на удовольствие. Она чувствовала молчаливую уверенность, что ее голову наполняют неправильные мысли. Сколько бы раз она ни принимала экстези, у нее никогда не было галлюцинаций. Хотя все когда-нибудь случается впервые.

Мост ждал, чтобы она через него проехала. Вик понимала, что, сделав это, она упадет в пустоту. Ее запомнят, как обдолбанную наркотиками цыпочку, которая съехала с утеса на велосипеде и сломала себе шею. Такая перспектива не пугала ее. Лучше уж смерть в потоке, чем быть похищенной каким-то стариком (Призраком) без возможности передать кому-то весточку.

В то же время – хотя она знала, что моста не существовало, – какая-то ее часть хотела посмотреть, что теперь было на дальнем конце. Вик встала на педали и подъехала ближе – прямо на край, где деревянная рама опиралась на грунт.