Носферату, или Страна Рождества
Часть 3 из 20 Информация о книге
– Вот оно как! – сказал Пит. – Он античный, – сказала Проказница, не зная, нужно ли доказывать ценность вещи. – Если браслет чего-то стоит, то он действительно античный. А если он дешевка, то это просто старое барахло. – Тут есть бриллианты, – торопливо сказала Проказница. – Бриллианты и золото. Пит засмеялся – колючая гора смеха. – Я говорю правду, – возмутилась она. – Ага, – сказал Пит. – Бижутерия. Ты говоришь, что эти штуки выглядят как бриллианты? Цирконий. И посмотри на ленту внутри, где она становится серебряной. Золото таким не бывает. Хорошее всегда остается хорошим, независимо от того, как много его бьют. Его лоб сочувственно сморщился. – Ты в порядке? Выглядишь бледной. – Я в норме, – сказала она. – Может, много солнца за один день. Это показалось ей очень зрелой фразой для их разговора. Хотя ей было не очень хорошо. Она чувствовала головокружение. Ноги дрожали от усталости. Ей хотелось наружу – подальше от смешанного запаха едкого пота Пита, луковых колечек и кипевшего жира. Ей хотелось, чтобы сон закончился. – Может, предложить тебе какой-нибудь холодный напиток? – спросил Пит. – Спасибо, но во время ланча я пила здесь молочные коктейли. – Если пила молочные коктейли, то, скорее всего, была не здесь, – сказал с усмешкой Пит. – Возможно, в «Макдоналдсе». У нас только кофейный напиток фраппе. – Мне пора идти, – произнесла она и, повернувшись, посмотрела на дверь. Она знала, что загорелый Пит смотрит на нее с реальной озабоченностью, и была благодарна ему за сочувствие. Она подумала, что, несмотря на его запах и брюзжащие манеры, он был хорошим человеком – добряком, который тревожился о болезненно выглядевшей девочке, жившей вдали от пляжа Гэмптон. Но она не посмела сказать ему что-то еще. На ее висках и верхней губе выступил болезненный пот. Ей потребовалась вся концентрация внимания, чтобы успокоить дрожь в ногах. Левый глаз запульсировал снова – немного сильнее на этот раз. Убеждение, что она только воображала этот визит к Терри – что это лишь очень праводоподобное сновидение, – было трудно удержать, словно в руках находилась скользкая лягушка. Вик вышла наружу и быстро пошла по горячему бетону мимо припаркованных мотоциклов. Она открыла калитку в высоком деревянном заборе и вышла на аллею за «Примо Субс у Терри». Мост не сдвинулся. Его стены жались к зданиям с каждой стороны. Было больно смотреть на него… больно левому глазу. Повар, или мойщик посуды, – тот, кто работал на кухне, – стоял на аллее рядом с контейнером. Его фартук был измазан жиром и кровью. Тот, кто пристально посмотрел бы на этот фартук, наверняка перестал бы обедать у Терри. Парень был маленьким человеком с щетинистым лицом и узловатыми, покрытыми тату руками. Он смотрел на мост с кривобоким выражением, находившимся где-то между возмущением и страхом. – Какого хера? – спросил мужчина. Он бросил смущенный взгляд на Вик. – Ты видишь это, девочка? Я хочу сказать… какого хера? – Это мой мост. Не волнуйтесь. Я заберу его с собой. Ей самой было непонятно, что она имела в виду. Вик схватила велосипед за руль, развернула его и толкнула к мосту. Она прошла два шага и перебросила ногу через раму. Переднее колесо ударилось о доски, и она погрузилась в шипящую темноту. Когда «Рэйли» понес ее через мост, рев статики – этот идиотский звук – усилился. По пути сюда она думала, что слышит реку, шумевшую снизу, но это была не река. Стены были изрезаны длинными щелями. Она впервые посмотрела на них, оценивая состояние. Через щели можно было наблюдать мерцание белой яркости, словно самый гигантский телевизор в мире был приставлен к стене и настроен на канал, который ничего не показывал. Шторм статики бил в кривобокий дряхлый мост – неудержимая пурга света. Вик чувствовала, что мост слегка прогибался, когда поток света колотил в ветхие стены. Она закрыла глаза, не желая видеть что-либо большее. Вик встала на педали и помчалась в другую сторону. Она попробовала свою песенку-молитву – почти там, почти там, – но было слишком ветрено, чтобы поддерживать долго одну и ту же мысль. В ушах звучали только ее дыхание и ревущая яростная статика, которая бесконечным водопадом нарастала по громкости, достигая сводящей с ума интенсивности, а затем идя дальше, пока ей не захотелось плакать, чтобы остановить ее. С губ срывалось: стоп, останови это. Ее легкие собрали воздух для крика, и тут велосипед свалился в Хаверхилл, штат Массачусетс Звук пропал с мягким электрическим хлопком, словно она слушала радио, а Бог вытащил шнур питания. Ей показалось, что хлопок прозвучал в ее голове – в левом виске, – небольшой, но резкий. Он казался взрывом. Вик знала, прежде чем открыть глаза, что она была дома – точнее, не дома, а в своем лесу. Она понимала, что находится в лесу, по маленьким вздохам сосен и по качеству воздуха – очищенному, холодному и чистому ощущению, которое она ассоциировала с рекой Мерримак. Она слышала реку в отдалении – плавную волну звуков, которая немного походила на статику. Вик открыла глаза, подняла голову и стряхнула волосы с лица. Через листву нерегулярными вспышками мигало позднее солнце. Она сбавила скорость, поскрипела тормозами и опустила одну ногу на землю. Девочка повернула голову и посмотрела через мост на пляж Гэмптона. Ей было интересно, сможет ли она еще увидеть повара в грязном фартуке. Только она ничего не увидела, потому что мост Самого Короткого Пути исчез. Имелось ограждение, где начинался вход на мост. А дальше территория спускалась крутым травянистым склоном и заканчивалась глубоким синим руслом реки. Три щербатых бетонных столба с вершинами, похожими на корзины, выступали из мчавшейся быстрой воды. Это было все, что осталось от Самого Короткого Пути. Вик ничего не понимала. Она только что проезжала через мост, осязала запах старого, подгнившего, пропеченного солнцем дерева и вонь мышиной мочи. Она слышала стук колес о брусчатый настил. Ее левый глаз пульсировал. Она закрыла его, потерла ладонью и открыла снова. На миг ей показалось, что мост был там. Она увидела – или подумала, что увидела, – его послеобраз; белый блик в форме моста, достигавшего противоположного берега. Но послеобраз не задержался. Ее левый глаз начал слезиться, и она слишком устала гадать, что произошло с мостом. Ей никогда – за всю свою жизнь – так не хотелось домой, в свою комнату, в постель, в хрустящие складки простыни. Она села на велосипед, но смогла крутить педали только несколько ярдов, а затем силы покинули ее. Вик остановилась и принялась толкать байк, опустив голову с повисшими волосами. Браслет ее матери свободно болтался на потном запястье. Она почти не замечала его. Вик толкала велосипед по желтой траве заднего двора – мимо горки, на которой больше не играла, и мимо качелей, покрытых ржавчиной. Она бросила велосипед на дорожке и зашла в дом. Ей хотелось пройти в свою спальню, лечь и отдохнуть. Но, услышав металлический щелчок на кухне, она решила посмотреть, кто там находился. Это был ее отец. Он стоял к ней спиной, держа банку «Штро». Другой рукой отец водил под струей холодной воды в рукомойнике, поворачивая фаланги пальцев под водопроводным краном. Вик не знала, сколько времени отсутствовала. Часы на тостере не помогали. Они вновь и вновь мигали на 12:00, словно стояли в режиме перезарядки. Свет не горел. Комнату наполняли тени позднего вечера. – Папа, – спросила она усталым голосом, который едва узнавала. – Сколько сейчас времени? Он посмотрел на газовую плиту, затем покачал головой. – Будь я проклят, если знаю. Пять минут назад мигнул свет. Думаю, вся улица… Он оглянулся на нее, и его брови вопросительно приподнялись. – В чем дело? С тобой все в порядке? Он выключил воду и схватил полотенце, чтобы вытереть руку. – Ты выглядишь слишком бледной. Она засмеялась, напряженно и без юмора. – То же самое говорил Пит. Казалось, что ее голос проходил долгий путь – из другого конца длинного тоннеля. – Какой еще Пит? – С пляжа Гэмптона. – Вик? – Я в порядке. Она безуспешно попыталась проглотить слюну. Ей жутко хотелось пить, хотя Вик не понимала этого, пока не увидела отца, стоявшего с холодным напитком в руке. Она на миг закрыла глаза и представила запотевший стакан холодного грейпфрутового сока – образ, который заставил каждую клеточку ее тела болеть от жажды и желания. – Мне очень хочется пить. У нас есть какой-нибудь сок? – Прости, малышка. Холодильник почти пустой. Мама еще не была в магазине. – Она легла? – Не знаю, – ответил он. Отец пропустил не волнуйся, но это было в его тоне. – Ой! – сказала Вик и, стянув браслет с запястья, положила его на кухонный стол. – Когда она выйдет из спальни, передай ей, что я нашла браслет. Он захлопнул дверь холодильника и посмотрел на нее. Его взгляд переместился на браслет, затем обратно на нее. – Где?.. – В машине. Между сиденьями. В комнате потемнело, словно солнце исчезло за огромным облаком. Вик покачнулась. Отец приложил к ее лицу тыльную сторону руки, которой держал банку рома. Он стер обо что-то свои костяшки. – Господи, ты вся горишь! Эй, Линн? – Я в порядке, – сказала ему Вик. – Мне просто нужно полежать минуту. Она не имела в виду, что будет лежать прямо там. В ее планах было вернуться в свою спальню и вытянуться под потрясающим новым постером Дэвида Хассельхоффа. Но ее ноги подогнулись, и она упала. Отец поймал дочь, прежде чем она ударилась об пол. Он подхватил ее в воздухе – одна рука под ногами, другая под спиной – и вынес в коридор. – Линн, – снова позвал Крис Макквин. Линда вышла из спальни, прижимая к углу рта мокрую мочалку. Пушистые каштановые волосы были взлохмачены, а глаза – расфокусированы, словно она спала. Ее брови нахмурились, когда она увидела девочку на руках мужа. Миссис Макквин встретила их у комнаты дочери. Она вытянула руку с тонкими пальцами, откинула волосы с бровей Вик и прижала ладонь к ее лбу. Кожа матери была холодной и гладкой, и ее прикосновение вызывало дрожь, которая, с одной стороны, объяснялась болезнью, с другой – удовольствием. Родители Вик больше не сердились друг на друга. Если бы Проказница знала, что для их примирения необходимо было лишь вызвать у себя тошноту, она не гоняла бы через мост в поисках браслета, а просто сунула бы пальцы в горло. – Что с ней случилось? – Она упала в обморок, – ответил Крис.