О чем я говорю, когда говорю о беге

Бегать ежедневно я начал сто лет назад, осенью 1982 года. Тогда мне было тридцать три года. До этого я держал что-то вроде джазового клуба неподалеку от станции Сэндагая. Сразу после окончания университета – точнее, все еще числясь студентом, так как во время учебы я уйму времени тратил на всякие подработки и у меня остались хвосты – я открыл небольшой клуб у южного входа станции Кокубундзи. Года через три здание, в котором был клуб, поставили на капитальный ремонт, и мы переехали на новое место, ближе к центру Токио. Заведение было не большое, но и не маленькое. В углу стоял рояль, рядом при желании – хоть и с большим трудом – умещался квинтет. Днем мы подавали кофе, вечером начинал работать бар. Была у нас в меню и кой-какая закуска, а по выходным в клубе играла живая музыка. Тогда джазовые клубы вроде нашего были редкостью, поток клиентов не иссякал, дела шли довольно сносно.

Большинство моих знакомых поначалу думали, что ничего из этой затеи не выйдет – мол, и деловой хватки у меня нет, и бизнес мой не бизнес, а так, клуб по интересам. Но они здорово ошиблись в прогнозах. Сказать по правде, я тоже не считал себя гением предпринимательства, но при этом мне было предельно ясно, что, если я не справлюсь, нам крышка. Вот и старался, выкладывался изо всех сил. Усердие и физическая выносливость – две вещи, на которых я выезжал. И тогда, и сейчас. Родись я лошадью, был бы скорее рабочей, чем скаковой. Но я родился не лошадью, а сыном простого служащего и плохо понимал, как нужно вести бизнес. К счастью, моя жена из семьи предпринимателей, и ее врожденная интуиция не раз нас выручала. Ведь как бы усердно ни пахала рабочая лошадка, без пахаря ей все равно не справиться.

А работа действительно была тяжелая. Я трудился с утра до позднего вечера, пока буквально с ног не валился от усталости. Случались самые разные неприятности, хватало и забот, и разочарований. Но я вкалывал как бешеный, и дело начало приносить прибыль, что позволило мне нанять кое-какой персонал. Ближе к тридцати я смог наконец перевести дух. Для того чтобы открыть свой бар, я назанимал у всех подряд кучу денег и теперь, когда расплатился практически по всем долгам, почувствовал, что наступило время подвести некий итог. До этого я барахтался в воде, как утопающий, – пытался выжить, удержаться на плаву. У меня и времени-то не было, чтобы думать еще о чем-то. А тут во мне вдруг родилась уверенность, что раз уж я сумел преодолеть еще один пролет этой крутой лестницы, то никакие будущие перипетии мне не страшны – уж как-нибудь справлюсь. Я глубоко вздохнул, окинул прощальным взглядом пройденный путь, осмотрелся и стал думать о том, куда двигаться дальше. Мой тридцатилетний юбилей был не за горами. Я вступал в тот возраст, к которому слово «молодость» уже не относится. И вот тут-то – для меня самого, между прочим, это тоже явилось полной неожиданностью – я вдруг задумал написать повесть.

Я даже помню, когда и где именно это произошло: 1 апреля 1978 года, примерно в час тридцать пополудни, на стадионе Дзингу. В тот день я, в одиночестве попивая пиво, наблюдал за игрой, устроившись на наиболее удаленной от домашней базы части поля, в аутфилде. От моего дома до стадиона Дзингу было рукой подать, к тому же я тогда активно болел за «Якультских ласточек». Был погожий весенний день. На небе ни облачка. Дул теплый ветерок. В те времена в аутфилде не ставили скамеек – это был просто откос, покрытый травкой. Я валялся на траве, поглядывая в небо, пил пиво и с ленивым удовольствием следил за игрой. Обычно на играх «Ласточек» зрителей бывало негусто, вот и тогда на стадионе собралось совсем немного народа. Это был первый матч сезона. «Ласточки» принимали на своем поле «Хиросимских карпов». Питчером у «Ласточек» был Ясуда – невысокий, коренастый, он подавал отличные крученые мячи. В первом иннинге, пока была подача «Ласточек», он не дал команде соперника заработать ни одного очка. Потом «Ласточки» играли в нападении. Первым бьющим у них был Дэйв Хилтон, молодой американский игрок. Раздался характерный звук удара битой по мячу – он отбил в левую часть поля. По стадиону прокатилось гулкое эхо. Хилтон в одну секунду пробежал первую базу и оказался на второй. И в этот самый момент меня осенило: «Все ясно! Начинаю писать повесть!» Я до сих пор помню огромное ясное небо, мягкость и свежесть травы, вдохновляющий звук удара. Будто что-то снизошло на меня с небес в ту секунду, и я с благодарностью это что-то принял.

Я, в общем-то, не претендовал на то, чтобы стать писателем. Мне просто очень захотелось написать повесть. У меня не было четкого представления, о чем именно писать, но я чувствовал, что если начну сейчас, то может получиться что-то стоящее, что-то свое. Я представил себе, как возвращаюсь со стадиона домой и сажусь за письменный стол. И тут понял, что у меня даже нет приличной перьевой ручки. Поэтому я отправился на Синдзюку в магазин «Кинокуния» и купил там, в отделе канцтоваров, упаковку писчей бумаги и перьевую ручку «Сейлор» за тысячу иен[2]. Такое вот скромное капиталовложение.

Это было весной, а осенью того же года я закончил свою первую вещь (около двухсот страниц рукописного текста) – восхитительное чувство. Я понятия не имел, что делать с рукописью, и под влиянием момента взял и отправил ее в литературный журнал на конкурс начинающих авторов. Судя по тому, что я даже не снял копии, дальнейшая судьба произведения не особо меня волновала. Немногим позже повесть была опубликована под названием «Слушай песню ветра». Но, по правде говоря, вопрос о том, выйдет или не выйдет книжка в свет, интересовал меня гораздо меньше, чем процесс ее написания.

В ту осень вечные неудачницы, мои любимые «Ласточки», неожиданно для всех сначала попали в центральную лигу, а потом стали чемпионами Японии, обыграв «Смельчаков Ханькю». Я был в диком восторге и даже сходил на несколько матчей чемпионата, проходивших на стадионе Коракуэн («Ласточки», которые и сами не предполагали, что выиграют, уже договорились с университетской бейсбольной лигой и уступили свою площадку – стадион Дзингу – студентам).

Я отлично помню то время. Осень была чудесной и солнечной. Небо – высоким и чистым. Деревья гингко у картинной галереи сияли золотом, никогда прежде я не видел их такими золотыми. Это была последняя осень моего третьего десятилетия.



Когда следующей весной мне позвонил редактор журнала «Гундзо» и сообщил, что моя повесть попала в шорт-лист, я не сразу понял, о чем речь. Я уже успел забыть, что посылал рукопись на конкурс. Но в результате я стал лауреатом премии, а летом мою повесть опубликовали. Надо сказать, книжку приняли хорошо. Таким образом, в тридцать лет, сам толком не понимая, что вообще произошло, я оказался в рядах «молодых и многообещающих» писателей. Я и сам-то удивился, но удивлению моих знакомых просто не было предела.

После этого параллельно с работой в баре я написал еще одну повесть – «Пинбол-1973» – и несколько рассказов. Попутно перевел пару коротких вещей Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Обе мои повести («Слушай песню ветра» и «Пинбол») были выдвинуты на премию Акутагавы. Говорили, что у них хороший шанс на победу, однако прогнозы не оправдались. Честно говоря, я и сам не знал, хотел ли я эту премию. Ведь стань я лауреатом, меня бы затаскали по интервью и завалили бы заказами, а на тот момент я боялся, что это помешает мне держать джазовый клуб.

Вот так я и жил: вел счета, проводил переучеты, составлял график работы персонала и, кроме того, каждый день стоял за стойкой бара, смешивал коктейли и готовил еду. Закрывались мы обычно под утро. Оказавшись дома, я садился за кухонный стол и писал, писал, писал – до тех пор, пока не начинал проваливаться в сон. Подобной жизни с лихвой хватило бы на двух человек. Это было очень тяжело физически. Так продолжалось три года изо дня в день, пока я не осознал, что писать повести и одновременно держать бар мне больше не по силам.

Работая в сфере обслуживания, приходится соблюдать определенные правила по отношению к клиентам. Кто бы ни зашел в твое заведение (ну, если только не совсем отморозок какой-нибудь), ты обязан приветливо ему улыбнуться и поздороваться. Благодаря своей работе я общался с очень разными людьми, повстречал самых удивительных персонажей. Я как губка впитывал в себя впечатления и искренне радовался каждому повороту судьбы, зная, что он несет в себе новые возможности.

Но постепенно во мне созрело желание написать что-то более солидное – и по содержанию, и по объему. Когда я работал над первыми двумя повестями, я получал удовольствие от самого процесса, но при этом отдельные места мне не очень нравились. Я писал урывками, выкраивая час тут, полчаса там, был вечно усталым, не мог сосредоточиться и чувствовал, что, водя ручкой по бумаге, я буквально сражаюсь со временем. И хотя эта «прерывистая» техника и позволила мне написать что-то новое и интересное, но, разумеется, работая таким образом, серьезного произведения не создашь.

Я неожиданно понял, что у меня есть шанс стать писателем (а такой шанс выпадает далеко не всем), что, если постараться, я смогу написать вещь, которой сам буду доволен. Ну и естественно, решил эту возможность не упускать. Я был уверен, что крупное, серьезное произведение мне по плечу – поэтому, как следует все обмозговав, решил закрыть клуб и сконцентрироваться на писательской работе. На тот момент доходы от клуба превышали мои писательские гонорары – но мне ничего не оставалось, как смириться с этим фактом.

Большинство моих знакомых были против такого решения, ну, или, по крайней мере, очень сильно сомневались в его правильности. «Дела в баре идут хорошо, зачем его закрывать? Можно взять управляющего – пусть он за всем следит, а ты пока займешься литературой», – советовали они. Здравого смысла в этих речах было выше крыши, ведь тогда мало кто верил, что из меня выйдет профессиональный писатель. Тем не менее я не мог последовать их советам. Я принадлежу к тому типу людей, которые привыкли всецело посвящать себя своему делу. Я умею пережить неудачу, но только в том случае, если и впрямь перепробовал все варианты – иначе потом буду долго жалеть, что работал спустя рукава.

Поэтому, несмотря на возражения окружающих, я продал бизнес и, поначалу немного смущаясь, сменил, что называется, вывеску и стал жить литературным трудом. «Я просто хочу проверить, на что я способен, – сказал я жене. – Если не заладится, через пару лет снова откроем где-нибудь бар. Мы еще молоды и можем начать все заново». «Хорошо», – ответила на это жена. У нас оставались еще кое-какие долги, но я подумал, что как-нибудь прорвемся. Шел 1981 год. Я решил стараться изо всех сил.

Осенью 1981-го я на неделю поехал на Хоккайдо – за материалом для уже начатого романа. А весной следующего года «Охота на овец» была готова. Отступать было некуда, я выложился по полной. Сделал все возможное и невозможное, чтобы написать эту вещь. По сравнению с двумя предыдущими она получилась гораздо длиннее, а что касается сюжета – более объемной и динамичной.



Закончив роман, я понял, что выковал свой собственный литературный стиль. Я убедился на собственном опыте, физически прочувствовал, как это восхитительно (и в то же время мучительно) каждодневно сидеть за столом и сосредоточенно работать над новой вещью, совершенно не заботясь о времени. Я смутно ощущал в себе нетронутые залежи, и уверенность, что я смогу стать настоящим писателем, только крепла. В результате снова открывать где-нибудь маленький бар не понадобилось. Хотя иногда я думаю, что это было бы не так уж и плохо.

Редакторам из «Гундзо», отдававшим предпочтение литературному мейнстриму, «Охота на овец» совсем не понравилась. Помню, они приняли ее очень холодно. По тем временам (а может быть, даже и по нынешним?) мое представление о том, как должен выглядеть роман, было несколько нетрадиционным. Читателям тем не менее книжка пришлась по душе, и это меня несказанно радовало. Пожалуй, именно с этого романа и начался мой профессиональный путь литератора. Если бы я продолжал писать такие стихийные, инстинктивные вещи, как «Слушай песню ветра» и «Пинбол-1973», думаю, что рано или поздно оказался бы в творческом тупике.



Однако мое решение заниматься только литературным трудом породило проблему другого свойства, а именно: как поддерживать хорошую физическую форму? Я склонен к полноте и без движения сразу набираю лишний вес. Работа в баре подразумевала ежедневный тяжелый труд, поэтому с физическими нагрузками никаких проблем не было, но, как только я переквалифицировался в писателя и стал подолгу сидеть за письменным столом, ситуация кардинальным образом изменилась. Вдобавок, чтобы сосредоточиться во время работы, я беспрестанно курил. В те времена я выкуривал в день по шестьдесят сигарет. Пальцы у меня были желтого цвета, и я насквозь пропах табачным дымом. Понятно, что здоровья это мне не добавляло. И раз уж я твердо решил прожить долгую творческую жизнь, надо было срочно придумывать способ для поддержания веса и глобального оздоровления организма.

У бега много преимуществ. Во-первых, не требуется компания. Во-вторых – не нужно покупать никакого особого снаряжения. В-третьих – не обязательно отправляться в какое-то специально оборудованное место. Достаточно приличных кроссовок и хорошей дороги – и бегай сколько душа пожелает. С теннисом, например, ситуация совсем иная: нужно как минимум добраться до корта и найти кого-нибудь, с кем играть. Плавание – тоже не то. Конечно, плавать можно и в одиночку, но все равно нужно идти в бассейн.

После того как мы продали бар, наш образ жизни круто поменялся. Мы переехали в префектуру Тиба, в местечко под названием Нарасино. Тогда это считалось глухой провинцией. В округе не было ни одного мало-мальски приличного спортзала, зато дороги – лучше некуда (база Сил самообороны по соседству поддерживала их в идеальном порядке для передвижения военной техники). По счастливой случайности поблизости от дома обнаружилась спортивная площадка, принадлежащая одному из университетов, и, приходя пораньше, я мог совершенно свободно (правильнее сказать, без разрешения) бегать по четырехсотметровой дорожке. Поэтому когда я выбирал, каким видом спорта заниматься – если это вообще можно назвать выбором, – я без колебаний выбрал бег.

Буквально через пару недель я бросил курить. Это произошло почти само собой – естественный результат ежедневных занятий бегом. Не скажу, что я легко расстался с сигаретами, но сочетать бег с курением было еще труднее. Мне хотелось бегать больше и дольше. Это желание помогло мне с достоинством пережить трудный период абстиненции, а в дальнейшем удерживало от того, чтобы снова начать курить. По сути, отказ от курения стал символическим жестом прощания с прошлой жизнью.

Бег на длинные дистанции никогда не вызывал у меня раздражения. В школьные годы я не питал особой любви к спорту, а школьную олимпиаду так даже и ненавидел. Потому что и то и другое мне навязывалось извне. Я терпеть не мог, когда меня заставляли делать что-то, чего я не хочу, да еще тогда, когда я не хочу этого делать. При этом если у меня была возможность делать то, что я хочу (но обязательно – когда и как хочу), то я отдавал этому все силы. Я никогда не отличался атлетическим сложением и хорошей координацией, поэтому не был силен в тех видах спорта, где счет идет на секунды. А вот бег на длинные дистанции и плавание мне очень даже подходили. И я это отлично понимал. Так что бег вошел в мою жизнь органично – я не почувствовал даже тени дискомфорта.

Если вы не против, позволю себе ненадолго отвлечься от бега и замечу, что все вышесказанное относится и к учебе. Начиная с первых классов школы и вплоть до выпуска я не испытывал ни малейшего интереса к тем вещам, которые меня заставляли учить. Однако я понимал, что от этого никуда не деться. Поэтому продолжал учиться, окончил школу и даже поступил в университет. Но удовольствия от учебы я не получал. С одной стороны, плохих оценок у меня никогда не было, с другой – не припомню, чтобы меня хоть раз похвалили или чтобы по какому-то предмету я был лучшим учеником. Вкус к учебе я ощутил гораздо позже, уже оставив позади все ступени образовательной системы и став так называемым полноценным членом общества. Я понял, что если меня что-то интересует, то я должен это изучать, ориентируясь только на себя самого, – в своем темпе и своими методами. Такой способ обучения оказался наиболее эффективным. Взять, к примеру, перевод – я овладел тонкостями этого искусства самостоятельно, не жалея, как говорится, ни времени, ни средств, шаг за шагом, методом проб и ошибок. Я потратил много лет и сил, но оно того стоило.



Самое приятное в жизни профессионального писателя то, что можно рано ложиться и рано вставать. Когда я работал в баре, я чаще всего ложился спать под утро. Бар закрывался в двенадцать, но надо было все убрать, закрыть кассу, посидеть, поговорить, немного выпить, чтобы прийти в себя. Не успеешь и глазом моргнуть, как уже три часа ночи. А там и до рассвета всего ничего. Когда начинало светать, я обычно еще сидел на кухне и кропал свою прозу. Ну и понятно, что вставал я, когда солнце было уже высоко в зените.

После того как я продал бар и стал писателем, первое, что мы (то есть я и моя жена) сделали, – радикально изменили распорядок дня. Мы приняли решение ложиться спать, как только стемнеет, а вставать – вместе с солнцем. Нам это казалось очень естественным. Мы считали, что именно так должны жить уважающие себя люди. Во-вторых, мы решили, что теперь будем встречаться только с теми, с кем нам приятно встречаться, и по возможности будем избегать тех, кто нам неприятен, ведь мы больше не хозяева бара. Нам казалось, что эту маленькую роскошь мы вполне можем себе позволить. Вроде бы я уже писал, что не очень-то умею общаться с людьми. Очевидно, я испытывал потребность вернуться к своему естественному состоянию.

В результате после семи лет жизни «нараспашку» мы начали вести жизнь полузатворников. Однако я по-прежнему считаю, что опыт, приобретенный нами за годы владения баром, имел свои положительные стороны. Это была настоящая школа жизни, и я многому научился. Но жить так всегда – невозможно. Здесь как в любой школе – ты приходишь, получаешь знания и уходишь.

Итак, я вставал не позднее пяти утра и ложился спать не позднее десяти вечера – новая, простая и размеренная жизнь. У разных людей пик продуктивности приходится на разное время суток. Я, без сомнения, человек утренний. В утренние часы мне легче всего сосредоточиться, сделать все важные и необходимые дела. Днем я занимаюсь спортом, хозяйственными делами или просто чем-то таким, что не требует особого напряжения душевных сил. Ближе к концу дня я откладываю всякую работу и расслабляюсь с книжкой или слушаю музыку. Спать ложусь рано. Я придерживаюсь этого распорядка до сих пор и благодаря этому последние двадцать три года работал, как мне кажется, довольно эффективно. Однако такой образ жизни никак не сочетается с ночными или даже вечерними развлечениями, и это иногда осложняет наши отношения с людьми. Некоторые буквально впадают в бешенство из-за того, что, куда нас вечером ни позови, мы вечно отказываемся.

Но я вот считаю, что взрослому человеку (молодежь не в счет) очень важно определить для себя жизненные приоритеты. В жизни должен быть распорядок, согласно которому вы расходуете время и энергию. Если, достигнув определенного возраста, вы все еще не выработали такого распорядка, то очень скоро ваша жизнь потеряет четкость и контрастность.

Для меня главный приоритет – работа, а не общение. Что касается взаимоотношений с окружающими, то мне гораздо важнее наладить контакт не с каким-то конкретным человеком, но с энным количеством моих читателей. И если я устрою жизнь согласно своим принципам и добьюсь того, что каждая новая вещь будет хоть немного лучше предыдущей, то большинство читателей, разумеется, одобрят такой образ жизни. Не в этом ли заключается мой писательский долг? И соответственно, не это ли является главной целью, под которую должно быть заточено все без исключения? Моя позиция по данному вопросу не меняется уже много лет. Я не знаю своих читателей в лицо, поэтому наши взаимоотношения в некотором роде абстрактны, но в моей жизни не было и нет ничего важнее этих невидимых, абстрактных отношений.

А если совсем просто и в двух словах: всем не угодишь.

Если начистоту – этим же принципом я руководствовался и будучи владельцем бара. Посетителей у нас бывало довольно много, и если хотя бы один из десяти говорил, что ему понравилось и что он обязательно придет еще, – этого было вполне достаточно. Потому что когда каждый десятый клиент становится завсегдатаем, за бизнес можно не волноваться. А значит, мнение остальных девяти можно не принимать во внимание. Это была спасительная мысль. Однако, чтобы этому «одному» наш бар продолжал нравиться и дальше, приходилось разбиваться в лепешку. Как хозяин заведения, я должен был очень четко обозначить свой подход и свою философию и, несмотря ни на что, твердо держаться выбранного курса.

После «Охоты на овец» я продолжал писать, все так же опираясь на свой предпринимательский опыт. С каждым новым романом число моих читателей росло. Самое приятное было то, что у меня появились поклонники, литературные «завсегдатаи», в большинстве своем люди молодые и даже юные. Они терпеливо дожидались выхода каждой моей новой книги; покупали и читали все, что я писал. Меня такое положение дел более чем устраивало, в каком-то смысле оно было для меня идеальным. Я писал то, что хотел, и так, как хотел, и этим зарабатывал себе на жизнь. Собственно говоря, ни на что большее я и не претендовал. Но когда «Норвежский лес» разошелся тиражом, намного превысившим все ожидания издателей, ситуация, а вслед за ней и мое положение несколько изменились. Однако это произошло гораздо позднее.




Первые месяцы занятий длинные дистанции мне не давались. Меня хватало на двадцать, от силы на тридцать минут. Я задыхался, сердце выпрыгивало из груди, ноги дрожали. Оно и понятно, ведь я тысячу лет не занимался спортом. Кроме того, я стеснялся бегать на виду у соседей. Похожее чувство я испытал, впервые увидев слово «писатель» в скобках после своего имени.

Но чем дольше я бегал, тем больше мое тело привыкало и приспосабливалось к бегу, так что постепенно я начал увеличивать дистанцию. После всех этих лет я в конце концов выгляжу типичным бегуном; дыхание стало размеренным, пульс больше не скачет как бешеный. Самое главное – это не скорость и не расстояние. Самое главное – постоянство: бегать ежедневно, без перерывов и выходных.

Так же как трехразовое питание, сон, домашние дела и писательская работа, бег стал неотъемлемой частью моей жизни. После того как он сделался естественной потребностью, я перестал стесняться. Я отправился в магазин спорттоваров и купил себе одежду для бега и приличные кроссовки. Еще я купил секундомер и прочитал книжку «Бег для начинающих». Вот так и становятся бегунами.

Теперь-то я понимаю, что мне просто очень повезло – я родился сильным и здоровым. На протяжении последних двадцати пяти лет я бегал практически ежедневно, попутно участвуя в разного рода спортивных забегах и соревнованиях, и ни разу у меня не болели ноги. Я имею в виду – не болели настолько, чтобы я не мог бегать. Я не всегда разогреваюсь перед бегом, но никогда не получал серьезных травм. Да и легких травм у меня не было, к тому же я ни разу не заболел. Скажем так, я не очень хороший бегун, зато однозначно сильный и выносливый. Это одно из тех немногих моих качеств, которыми я горжусь.



Шел 1983 год. Первый раз в жизни я принял участие в шоссейном забеге. Дистанция была короткая – пять километров. С номером на груди я стоял в толпе других бегунов, затем по сигналу «На старт, внимание, марш!» побежал. Оказалось, что бегаю я очень даже неплохо. В мае того же года я принял участие в забеге на пятнадцать километров вокруг озера Яманака. А в июне устроил себе экзамен на выносливость – в одиночестве наматывал круги вокруг императорского дворца. Обежал его семь раз в довольно приличном темпе и без особого напряжения, а это как-никак тридцать пять километров. У меня даже ноги не заболели. Из чего я сделал вывод, что вполне готов к марафону. И только гораздо позже я установил (опытным путем) и навсегда усвоил, что самая сложная часть марафона начинается как раз после тридцать пятого километра.

На фотографиях тех лет я еще не похож на бегуна. Я слишком мало бегал для того, чтобы развились нужные мышцы. Руки у меня тогдашнего – слишком тонкие, ноги – костлявые. Уму непостижимо, как я мог бежать марафон в такой форме. По сравнению с парнем на фото сегодня я кажусь совершенно другим человеком (бег стимулирует и развивает мускулатуру, меняет очертания фигуры). Но даже тогда, в самом начале пути, я ощущал, что каждый день во мне происходят едва заметные физиологические изменения. Удивительное чувство! Приятно было думать, что хотя мне уже за тридцать, но у меня (и у моего тела) еще есть кой-какие возможности. Чем больше я бегал, тем больше нового узнавал о себе.

Вообще-то я склонен к полноте, но к тому времени мой вес стабилизировался и благодаря ежедневным тренировкам самым естественным образом стал идеальным. Это значительно облегчило мне жизнь, да и бегать так было гораздо легче. Постепенно менялся и мой рацион. Я перешел на овощи, а в качестве основного источника белка выбрал рыбу. Мясо мне и раньше не очень нравилось, а теперь – с годами тенденция налицо – разонравилось окончательно. Я стал есть меньше риса и пить меньше алкоголя. Когда готовлю, стараюсь употреблять только натуральные продукты. Сладкое я никогда не любил, так что с этим проблем не возникло.

Я уже говорил, что если пускаю дело на самотек, то тут же набираю лишний вес. А вот моя жена может есть что угодно и в любых количествах (правда, ест она немного, но в сладком себе не отказывает) и при этом нисколько не толстеть, хотя спортом она вообще не занимается. У нее нет ни грамма лишнего веса. Раньше, размышляя на эту тему, я неизменно приходил к выводу, что жизнь устроена несправедливо. Некоторые вынуждены прилагать массу усилий, чтобы получить то, что другим достается просто так, за красивые глаза.

С другой стороны, если вдуматься, то склонность к полноте можно расценивать как подарок судьбы. Судите сами, чтобы не располнеть, я должен ежедневно работать над своим телом, правильно питаться и не позволять себе никаких излишеств. Это непросто, но если не отступать, то в конце концов обмен веществ оптимизируется и ты становишься не только сильнее, но и здоровее. В каком-то смысле даже омолаживаешься, ну, или, по крайней мере, начинаешь стареть гораздо медленнее. В то же время люди, которым не приходится следить за весом, не чувствуют потребности заниматься спортом или соблюдать диету. Думаю, мало кто захочет идти на такие исключительные меры, если в этом нет реальной необходимости. И именно поэтому в большинстве случаев худые от природы люди с возрастом теряют физическую форму – ведь без нагрузки не только мышцы ослабевают, но и кости размягчаются. Чтобы понять, есть ли в жизни справедливость, необходима временная перспектива. Почти уверен, что среди тех, кто читает эту книгу, есть немало склонных к полноте людей, так вот, как я уже говорил, эту свою особенность мы должны воспринимать позитивно, как подарок судьбы или к счастью загоревшийся красный сигнал светофора. Однако я понимаю, что так относиться к своей полноте – задача не из легких.

Если вдуматься, на работу писателя тоже можно взглянуть под этим углом. Есть писатели с врожденным талантом, которые пишут легко и без напряжения. Как из фонтанирующего источника, извергаются на бумагу потоки слов, и вот уже готово новое произведение. Без всяких усилий. Такие люди хоть и редко, но встречаются. Но я, как ни жаль, никакого отношения к ним не имею. На моем пути днем с огнем не найдешь бьющих из-под земли фонтанов. И пока я не поработаю как следует долотом, не пробью скалу, не пробурю скважину – мне ни за что не припасть к творческому источнику. Чтобы написать роман, я вкалываю по-черному, не жалея ни времени, ни сил. Каждый раз, начиная работу над новым произведением, я должен бурить новую скважину. Долгие годы такой жизни, надо сказать, меня закалили. В том, что касается обнаружения подземных вод, долбежки скального грунта и глубокого бурения, мне теперь трудно найти равных. Поэтому, как только я замечаю, что источник начинает иссякать, я тут же перехожу на другое место. Однако окажись в такой же ситуации (у пересохшего источника) человек, привыкший полагаться на бьющие из-под земли струи, он вряд ли сможет вот так с разбегу воспользоваться бурильной стратегией. Жизнь штука несправедливая. Это неоспоримый факт. Но почти в каждой «несправедливой» ситуации можно обнаружить некий элемент справедливости. Вполне вероятно, что на это потребуются время и силы. Не менее вероятно и то, что время и силы будут потрачены впустую. Определить же истинную пропорцию «справедливого в несправедливом» можем только мы сами, ибо справедливость – понятие субъективное.



На некоторых производит сильное впечатление, когда я говорю, что бегаю каждый день. «У тебя, наверное, железная воля», – говорят они мне. И мне, конечно, это очень приятно. Согласитесь, гораздо приятней слышать в свой адрес похвалу, чем пренебрежительный отзыв. Но я не думаю, что тут дело только в силе воле. Все не так просто. Откровенно говоря, мне кажется, что сила воли (ее отсутствие или наличие) вообще не имеет никакого отношения к моим ежедневным пробежкам. Думаю, все эти годы я бегаю по одной-единственной причине: бег мне подходит. Ну, или, во всяком случае, он меня не напрягает. Людям свойственно продолжать делать то, что им нравится, и бросать то, что не нравится. Безусловно, в какой-то мере воля здесь присутствует. Но я хочу сказать вот что: какая бы ни была у вас воля и как бы ни ненавидели вы проигрывать, если тот или иной вид спорта вам не по душе, долго вы им заниматься не сможете. А если и сможете – это вряд ли пойдет вам на пользу.

Поэтому я никогда не даю никому советов заниматься бегом. И не позволяю себе высказываний в духе: «Бег – это чудо! Давайте бегать вместе!» Если человеку интересен бег на длинные дистанции, ни к чему его убеждать, он и так побежит. А если нет, поверьте, уговоры – только пустая трата времени. Марафонский бег – это спорт не для всех. Точно так же и писательство – работа не для каждого. Никто не советовал мне стать писателем. Наоборот, даже отговаривали. Это была моя собственная идея, и я ее реализовал. И точно так же люди не становятся бегунами потому, что кто-то им это посоветовал. Нет. Они становятся бегунами, потому что сами этого хотят.

Не исключено, что, прочитав эту книгу, кто-то скажет: «Отлично! Попробую-ка заняться бегом». И, попробовав, обнаружит, что бегать действительно приятно. Ну что ж, замечательное развитие событий. И как автору, мне хочется, чтобы так оно и было. Но у каждого своя предрасположенность. Одному подходит марафон, другому гольф, третьему – азартные игры. Когда вижу, как школьников – всех до единого – выгоняют на стадион, у меня сердце разрывается. Заставлять бегать тех, кто этого не любит или попросту не годится для бега, – бессмысленная пытка. Я бы давно уже посоветовал учителям физкультуры с этим завязывать, но, боюсь, они меня не послушают. Так уж устроена школа. Самая важная вещь, которую мы там узнаем, заключается в том, что все самое важное мы узнаем не там.



Как бы идеально ни подходил мне бег на длинные дистанции, разумеется, бывают дни, когда я не в настроении для пробежки. «Лениво бежать… – говорю я сам себе. – Сегодня не побегу». (Должен признаться, что это случается со мной не так уж редко.) И тут же начинаю выискивать уважительную причину, чтобы остаться дома. Как-то раз я брал интервью у олимпийского бегуна Тосихико Сэко. Он тогда только-только получил пост главного тренера корпоративной сборной «S&B»[3]. Я спросил его: «Бывает ли у бегунов вашего уровня такое, что вы просыпаетесь утром и чувствуете, что сегодня вам бежать не хочется. И вы говорите себе: «Неохота бежать сегодня. Высплюсь-ка я лучше…» Он уставился на меня, как будто более кретинского вопроса в жизни не слышал, и ответил: «Само собой, бывает. Да чуть ли не каждый день». Теперь-то я понимаю, что вопрос действительно был глупый. Да и тогда, наверное, тоже понимал. Просто уж очень хотелось услышать эти слова из уст профессионала вроде Сэко. Хотелось удостовериться в том, что, завязывая ранним утром кроссовки перед выходом из дома, я испытываю точь-в-точь те же чувства, что и он. Несмотря на разделяющую нас пропасть в плане силы, подготовки и мотивации. Ответ бывшего олимпийца здорово меня тогда поддержал. «В конечном итоге, – подумал я, – все люди похожи друг на друга». Каждый раз, когда мне не хочется бежать, я говорю себе: «Ты – писатель, работаешь дома, по свободному графику. Тебе не нужно никуда переться в набитой электричке и умирать от скуки на совещаниях. Пойми же, какой ты счастливчик. (Понимаю!) И что такое по сравнению с этими ужасами часовая пробежка на свежем воздухе?!» Стоит мне представить переполненную электричку – и вот я уже бодро и весело завязываю кроссовки и выхожу из дома. «Уж надо постараться, а то как бы потом не пожалеть», – думаю я, прекрасно зная, что в мире полным-полно людей, которые, не задумываясь, предпочтут электричку и совещание ежедневной часовой пробежке.



В общем, так я и начал бегать. Мне было тогда тридцать три года. Еще молод, но уже не юн. В тридцать три умер Иисус Христос. В тридцать три начался закат Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Если сравнить жизнь с горной дорогой – этот возраст будет, наверное, одним из важнейших перевалов. Именно в тридцать три я осознал себя бегуном и – пусть и поздновато отправившись в путь – стал писателем.





Глава 3

Середина лета, Афины, первый раз в жизни бегу сорок два километра




1 сентября 2005 г.

Гавайи, остров Кауай

Вчера закончился август. За этот месяц (31 день) я пробежал в общей сложности 350 километров.

июнь – 260 км (60 км в неделю)

июль – 310 км (70 км в неделю)

август – 350 км (80 км в неделю)

Моя цель – Нью-Йоркский марафон, который состоится шестого ноября. До тех пор я должен привести себя в соответствующую форму, и вроде бы пока все идет как задумано. Я начал тренироваться за пять месяцев до забега и постепенно увеличиваю дистанцию.

В августе погода на Кауайе стояла превосходная – мне ни разу не пришлось откладывать пробежку из-за дождя. Скорее наоборот, дождики, под которые я пару раз попадал, приятно холодили разгоряченное тело и были весьма кстати. Летом на северном побережье острова погода, как правило, хорошая, но чтобы она держалась столько дней подряд – это даже здесь редкость. Так что мне повезло – условия для тренировок были первоклассные, знай себе бегай в свое удовольствие. И организм нормально реагировал на возрастающую дистанцию. Я отлично пробегал эти три месяца – без каких-либо травм, болезненных ощущений и физического истощения.

От жары я тоже не страдал. Обычно я ничего такого особенного не предпринимаю, чтобы защититься от перегрева, разве что стараюсь не пить слишком много прохладительных напитков и ем побольше фруктов и овощей. Манго, папайя, авокадо – свежие фрукты здесь дешевле не бывает и продаются в буквальном смысле на каждом шагу. Что касается еды, летом Гавайи для меня просто идеальное место. Но фруктовая диета – это не только «стратегия борьбы с жарой», но и к тому же естественная потребность организма. Когда бегаешь ежедневно, начинаешь гораздо лучше слышать свой внутренний голос.

Дневной сон – еще один способ укрепить здоровье. На самом-то деле я довольно часто сплю днем. Сразу после обеда меня начинает клонить в сон, и я где-то с полчасика дремлю на диване. А когда просыпаюсь – в теле ни капли усталости и голова отлично работает. В Южной Европе это называется сиестой. Думаю, привычка осталась у меня с тех пор, как я жил в Италии. А может, и нет, может, я сам по себе всегда любил поспать днем. Во всяком случае, я отношусь к тому типу людей, которые при желании могут заснуть в любых обстоятельствах. Это замечательное и полезное для здоровья умение, впрочем, способно и осложнить жизнь – иногда глаза слипаются в самый неподходящий момент.

Я немного сбросил вес, и цвет лица у меня стал здоровее. Приятно ощущать в себе перемены к лучшему, хотя, когда я был моложе, все происходило гораздо быстрее. То, на что раньше требовалось полтора месяца, теперь занимает три. Эффект уже не тот, да и тренироваться я стал меньше. Но тут уж ничего не попишешь. Надо смириться и делать то, что в твоих силах. Это основополагающий жизненный принцип, и к тому же я считаю, что ценность человеческой жизни не определяется одной только эффективностью. Как-то раз в спортивном зале, где я занимаюсь, когда живу в Токио, мне попалась на глаза памятка для начинающих, гласившая, что «мышцы наращиваются тяжело, но сходят легко. Жир наращивается легко, но сходит тяжело». Факт неприятный, но от этого он не перестает быть фактом.