О чем знает ветер

– Ну, видишь теперь? А что я говорила! – воскликнула Мэйв.

Дейрдре перевела взгляд на портрет, снова воззрилась на меня.

– И впрямь… Мистика какая-то. Жуть.

Я уселась в кресло, расстелила на коленях салфетку, произнесла с нажимом:

– Давайте пить чай.

Дейрдре отвлеклась от портрета, а Мэйв продолжала стоять, таращиться. Потом ее взгляд заскользил по книжным полкам, словно ища что-то конкретное.

– Энн?

– Да, Мэйв?

– А где дневники доктора Смита? Они целую полку занимали, я шесть лет кряду пыль с них смахивала еженедельно. – Явив недюжинную для такой престарелой особы силу, Мэйв подняла свою клюку, постучала по стеллажу. – Вон там они хранились, под самым потолком. Ну-ка, глянь, а то я слаба глазами стала.

– Это же мне придется на лестницу лезть! – протянула я. В библиотеке имелась лестница на специальных рельсах, проложенных вдоль стеллажей, но одна мысль о подъеме вызвала приступ дурноты.

– Ну так лезь, чего ждешь? – фыркнула Мэйв.

– Довольно, Мэйв! Что вы себе позволяете? – возмутилась Дейрдре. – Вы чаю требовали – вот и пейте, пока мисс Галлахер вас не выдворила.

Мэйв что-то проворчала, однако от полок отвернулась. Пришлось встать и проводить ее к столику. Дейрдре разливала чай и поддерживала светскую беседу. «Вам нравится дом, Энн? Не правда ли, он прекрасен? А озеро? Истинная жемчужина! И погода стоит как по заказу. Надеюсь, одиночество вас не тяготит, Энн?» – всё в таком духе. Я отвечала односложно, произносила ожидаемые фразы, по сути, не говоря вообще ничего.

Мэйв сделала глоток, поставила чашку и хмыкнула.

– Если хотите что-то сообщить, Мэйв, лучше не тяните. Я вас слушаю. Я давно поняла, что вы по делу приехали.

– Мэйв убеждена, что на портрете изображены вы, Энн, – вмешалась Дейрдре. – Как только стало известно, что вы поселились в Гарва-Глейб, Мэйв мне покою не дает: поедем да поедем. Не сердитесь… Сами понимаете: еще одна Энн Галлахер в нашем озере тонула, да спаслась. Вся округа в смятении. Люди только о вас и говорят.

– Кевин сказал, твое имя – Энн Смит, – перебила Мэйв.

– Он вам доводится правнучатым племянником, да? – уточнила я.

– Ишь, как быстро вычислила! Да, именно правнучатым, именно племянником. Мой Кевин беспокоится о тебе, Энн. Ты ведь ребенка ждешь. А где отец? Кевин говорит, впечатление, будто никакого отца и в помине нет.

– Мэйв, это ее личное дело! – прошипела Дейрдре.

– Я ведь не спрашиваю, замужем она или не замужем, – фыркнула Мэйв. – Я просто хочу правду знать. От сплетен уши устали. Пусть рассказывает.

– Мэйв, а что сталось с Томасом Смитом? – решилась я. В конце концов, не всё же ей меня допрашивать.

– Кто такой Томас Смит? – спросила Дейрдре между двумя глотками чая.

– Автор этой картины, – произнесла Мэйв. – Он был врачом и владел Гарва-Глейб. Я служила здесь до семнадцати лет, а потом закончила бухгалтерские курсы и уехала в Лондон, где нанялась в «Кенсингтон Сейвингз & Лоун». Есть что вспомнить про то времечко. Доктор Смит оплатил мне обучение плюс целый год слал деньги на комнату и питание в Лондоне. Нас, О'Тулов, был целый выводок, и всем доктор Смит образование дал. Поистине святой человек.

– А что с ним сталось? Он тоже… в Баллинагаре? – вымучила я и только теперь заметила: руки мои дрожат, да так, что чашка подпрыгивает на блюдце. Поспешно я поставила чайную пару на столик.

– Нет. Оэн Галлахер уехал в тридцать третьем году, а Томас Смит исчез чуть ли не назавтра. Ни тот, ни другой в Гарва-Глейб не вернулись, насколько мне известно.

– Погодите! – взмолилась бедняжка Дейрдре. – Кто такой Оэн?

– Оэн Галлахер – мой дедушка. Он рос и воспитывался здесь, в Гарва-Глейб.

– Ах вон оно что! Значит, вы, Энн, связаны тесными узами родства с этой женщиной! – Дейрдре указала на портрет, крайне довольная, что тайна раскрылась.

Я кивнула. Еще как связана, еще какими узами – теснее не бывает.

– А Кевину ты сказала, что тебя зовут Энн Смит, – с иезуитской настырностью перебила Мэйв.

– Ну и что? – заспорила Дейрдре. – Знаменитой писательнице без псевдонимов не обойтись. – Дейрдре рассмеялась. – Правда, «Энн Смит» оригинальностью не блещет. – Последовал второй смешок; мы с Мэйв сидели с каменными лицами. Щеки Дейрдре покраснели. Она залпом допила чай и зачастила: – Помните, Энн, я упоминала одну писательницу, вашу полную тезку? Так вот, я вам ее книжки привезла. Подумала, вам, будущей маме, пригодятся. Точнее, вашему малышу. Книжки-то детские. Они просто прелесть, да вы сами посмотрите. – Дейрдре снова вспыхнула и полезла в свою сумищу.

Странно, подумала я, какому это издателю взбрело выпустить детские книжки в черных обложках? Дейрдре шлепнула на столик целую стопку таких вот антрацитовых томиков. На каждом загадочно мерцало озеро, освещенное луной, по водной глади скользил красный ялик, сверху размашистым почерком Томаса было написано «Приключения Оэна Галлахера». Внизу название дублировалось белыми печатными буквами.

– Все книжки хороши, но та, что про Майкла Коллинза, по-моему, самая удачная, – трещала Дейрдре, тасуя томики, жаждая поскорее предъявить мне тот из них, который вызвал у нее столь бурный восторг.

Наверно, я застонала, потому что Дейрдре вдруг уставилась на меня, а Мэйв бросила:

– До чего ж ты бестолковая, Дейрдре! Глаза-то разуй! Тут написано «Энн Галлахер Смит». Получается, жена Томаса Смита, которая утонула в озере и которая изображена на портрете, и автор этих книжек – одно и то же лицо!

– Но… книжки были изданы только нынешней весной в память восемьдесят первой годовщины Пасхального восстания. Каждая библиотека в Ирландии получила их в дар. Ничего не понимаю.


– Можно взглянуть? – прошептала я.

Со священным трепетом Дейрдре положила книги мне на колени. Восемь штук. Всё правильно. Руки мои дрожали, Дейрдре не спускала с них пристального взгляда.

– Текст Энн Галлахер Смит. Иллюстрации доктора Томаса Смита… – Я читала, водя пальцем по строчкам, словно малограмотная. Раскрыла книгу, обнаружила кое-что новенькое. «Посвящение: С любовью в память о волшебных временах передаю в дар эти книги. Оэн Галлахер».

Книги были изданы с использованием новейшего оборудования. У меня на коленях лежали великолепно оформленные факсимильные копии наших с Томасом и Оэном самоделок – блокнотиков, сшитых и проклеенных вручную, проиллюстрированных дилетантом, написанных чернильным пером.

– Это мой дедушка перед смертью заказал, – пролепетала я. – Книжки в детстве принадлежали ему. Хитрец! Мне ни словечка, тайком всё сделал… – Я растрогалась до слез.

– Тем более, Энн, они ваши по праву, – подытожила Дейрдре. – Примите их, пожалуйста. Ой, да вы почти плачете!

– Всё в порядке, это я от неожиданности. Спасибо. Книги восхитительны.

Мэйв словно сдулась. Вся ее язвительность исчезла, и с вопросами она больше не приставала. Видимо, решила: достаточно, что она сама в курсе, кто я такая есть, а из меня признание выбивать жестоко.

– Мы очень любили Энн, – прошептала Мэйв, и губы у нее задрожали. – Про нее всякое болтали, особенно когда она… умерла. Но мы, О'Тулы, не слушали. Робби, мой брат, ею восхищался. Я ей в рот смотрела. Да что там! Когда Энн пропала, в Гарва-Глейб как будто свет погас.

Я промокнула слезы салфеткой и заметила, что Дейрдре делает то же самое. Говорить было выше моих сил – в горле стоял ком.

Мэйв с усилием поднялась, опираясь на клюку. Сигнал для Дейрдре – время визита истекло. Дейрдре отняла от лица льняную салфетку, ойкнула и извинилась за то, что испачкала ее тушью для ресниц. Я начала расставлять книги на полке. Ноги у меня подкашивались, однако не проводить гостей до двери я сочла невежливым.

В холле Мэйв нарочно замешкалась. Уже когда Дейрдре сошла с крыльца, Мэйв шепнула:

– Энн, слазай, поищи дневники. Из них всё узнаешь. Кстати, Томас Смит сгодится тебе в персонажи. Да-да, для новой книги. Он был выдающимся человеком, о таких и надобно писать. И вот еще что: наведайся в Баллинагар. Мертвые – они немало порасскажут тому, кто ухо востро держит. Я вот всегда держу.

– Да. Обязательно, – всхлипнула я. Настанет ли такой день, когда я вновь буду хозяйкой собственных эмоций?

– Жду тебя в гости, – продолжала Мэйв. – Подруги-то мои поумирали все. Зрение плохое стало – сама за руль не сажусь, а при Дейрдре говорить себе дороже. Еще упечет меня в дурдом, как маразматичку старую.

– Спасибо, Мэйв. Я приеду к вам. Скоро, – пообещала я, хихикнув сквозь слезы.

Обещание не было пустыми словами, способом отделаться от назойливой старухи. Я и правда решила к ней съездить.





* * *


Что касается верхней полки, я собиралась с силами несколько дней. Входила в библиотеку, косилась на лестницу – и выскакивала вон. Подняться по ступеням, балансировать на узенькой рейке? Разве не этим я занимаюсь с тех пор, как выпала из 1922 года? Разве я не зависла над пустотой? Равновесие может нарушиться ежесекундно – влево ли, вправо ли качнется метафорическая леска с крючком. Я не сплю ночами, я даже вдохнуть поглубже не рискую. Самое интересное, я продолжаю жить. Я почти притерпелась к боли.

Кончилось тем, что Кевин застал меня в обнимку с лестницей, со взглядом, прикованным к верхней полке.

– Вам помочь, Энн?

Прямо чувствовалось, насколько ему трудно дается это «Энн» без «мисс» или «мэм». Сама себе я показалась старухой. Можно подумать, у нас с Кевином разница в возрасте не шесть лет, а все шестьдесят.

Я отпрянула от лестницы, однако равновесие сохранила.

– Да, пожалуйста. Посмотрите, нет ли там, наверху, блокнотов в кожаных обложках. Если есть, давайте их сюда.

Перед мысленным взором возник озерный берег, я услышала чмоканье воды среди камушков. Вот и решилась. Теперь вдохнуть поглубже…

Кевин полез по ступеням, металлическая лестница загудела под ним.

– Ага, вижу блокноты! Навскидку штук шесть-семь будет.

– Откройте любой и посмотрите, каким числом датирована первая запись. И последняя тоже.

– Ладно, – отозвался Кевин. В голосе сквозило сомнение – вероятно, в моей адекватности. Зашелестели страницы.

– Этот конкретный начинается с 4 февраля 1928 года, – произнес Кевин. – А заканчивается… погодите, найду… заканчивается в июне тридцать третьего.

– Прочтите вслух какой-нибудь отрывок. Любой. Только дату назовите.

Видимо, перелистнув наугад несколько страниц, Кевин выдал:

– Запись от 27 сентября 1930 года.

И начал читать: