Обережник

– ЧТО?!

– Что слышал. Не ори, ворон распугаешь.

– Он что, сдурел, это охвостье псовое, он не понимает, что Гуннар врёт, что с него кожу сдерут, руки-ноги переломают, глаза выбьют?

– Ты иди ему это и объясни, – зло бросил батька. – Он говорит, что Скряга поклялся и не станет его трогать, может, заплатит долю какую, их и отпустят.

– От ведь нефырь! И все с ним согласны?

– Нет, десяток ребят не хотят уходить, а другие вон тюки набивают.

– Плохо, при таком раскладе на нас наскочить могут, – грустно сказал Ждан.

– От полутора десятков мы сильно слабее не станем. У них большая часть чудины, только издали стрелы метать могут, а воинов матёрых больше двух десятков не наберётся. Оно, знаешь, когда котёл со смолой опрокидывается, смола не разбирает – кто гридень, а кто отрок, – рассудил Клек.

– Погубят Черняту. Всё равно, жаль его и людей, – не унимался Ждан.

– Своего ума другому не вставишь.

– Ну, будет вам слова на ветер бросать. Смотрите зорко, – приказал Воислав. – Я пойду ещё поговорю, может, образумлю олухов.

Батька спустился с заборола – так тут называли настил за частоколом, наподобие строительных лесов. Тройка бойцов опять замерла в наблюдении, но просто так смотреть было трудно, и Данила решил отвлечь напарников давно волновавшим его вопросом:

– А чего у Гуннара чудины забыли?

– Болтаешь много, – одёрнул Клек, но пояснил: – С Завидом у местного князька вроде какая-то обида. А так – им бы на кого наскочить, будучи на сильной стороне. Шавки. Уяснил? Теперь смотри куда положено.

Данила глянул, но не на лес, а во двор их маленькой крепости:

– О, Чернята идёт.

Клек покосился на купца и процедил что-то ругательное, кажется, по-скандинавски. Тот меж тем тоже поднялся на забороло, громким голосом, натренированным на вече, позвал Гуннара.

Викинг не замедлил явиться.

– Чего тебе, купец?

– Клянёшься ли ты, что пропустишь меня и моих людей, если мы поклянёмся, что не замешаны в обиде твоей?

– Я уже всё сказал, или ты глухой?

– Поклянись ещё раз, или мы останемся в крепости!

– Сколько вас?

– Полтора десятка.

– Хорошо, я пропущу вас, если вы тоже поклянётесь, что не пошлёте весть в Холмгород не раньше чем через три дня.

Чернята оглянулся на Воислава, стоявшего на подворье, тот демонстративно смотрел на серое тяжёлое небо над амбаром.

– Поклянусь, – ответил купец.

– А ещё заплатишь пошлину небольшую за проход свободный, – поставил ещё одно условие викинг, – мехом али серебром.

– Какую же пошлину?

– По три гривны с человека!

– Ох, не зря тебя Скрягой назвали, – возмутился Чернята. – Ну какие три гривны? Мы серебро всё распродали, мехов хороших не накупили, в долги влезли – и ногаты за человека отдать не сможем, разве что по паре беличьих шкурок.

– Ну и выдумщик ты, Чернята, чистый скоморох. Какие ногаты, когда у тебя в телегах соболя да куницы! Две с половиной гривны с тебя, и не меньше.

Викинг и купец торговались отчаянно. Как будто речь шла не о их жизнях, а об обыкновенном товаре. В итоге сошлись, что Черняка платит за себя и охранников по полгривны, а за челядь и приказчиков по четвертине. Переговоры заняли где-то часа два, но солнце висело ещё высоко, а нурманы с остальными разбойниками, видимо, решили потянуть до темноты.

– Хорошо, Гуннар, значит, я отдаю тебе выкуп, и ни ты, ни твои люди, ни воины, которых ты нанял или призвал посулом, ни те, кто пришёл искать мести, не тронут ни меня, ни моих людей, ни имущество наше и не будут никак утеснять или задерживать, а дадут нам полную свободу, куда бы мы ни поехали.

– Всё так, купец, договорились!

– Поклянись!

– Клянусь Одином и Тором и призываю всех, кто видит меня, в свидетели!


Викинг опять воздел меч к небу.

На частоколе вновь появился Воислав.

– Отойди, нурман, в лес и не показывайся, пока Чернята не выйдет на тракт, иначе договора не будет.

– Как скажешь, Воислав.

Телеги, набитые хламом, забаррикадировавшие ворота, откатили в сторону, створки приоткрыли нешироко, максимум на полметра. Чернята с людьми быстро проскользнули в щель и шустро побежали к тракту. Очень скоро они скрылись за поворотом дороги, многие провожали их завистливыми взглядами.

Но очень скоро из леса донёсся звон, крики, так продлилось с минуту – и всё стихло. А потом на опушку вытащили Черняту, уже голого, прибитого к наскоро сколоченному кресту.

– Ты же клялся! – вопросил Воислав, даже не с возмущением, а с какой-то грустью, будто спрашивал сына за очередную двойку.

– А я и не нарушил клятву, – ответил весело приплясывавший рядом викинг, – но мой брат Олли, – другой рыжебородый здоровяк рядом махнул приветственно топором, – ни в чём не клялся. Он подоспел сам, по своей воле, ну и… зашёл спор у них с купцом, сам видишь.

– Ингельд! – крикнул батька во всю мощь. – Ты видишь? С этими ты пришёл искать крови моих братьев, этим порадуешь Перуна?!

– Отдай Молодца!

Варяг вдруг объявился на опушке и тут же исчез в кустах.

Воислав тяжело вздохнул, махнул рукой, и один из охотников Завида натянул и спустил тетиву. Стрела попала точно в горло доверчивому купцу.

– Ай ты, какие вы меткие, – засмеялся Гуннар. – Стрел не жалко? У нас пленников много, хватит ли у вас?

– Для тебя у меня сталь есть, Скряга, иди ко мне.

– Приду-приду, – посулил викинг.

Весь оставшийся день из леса доносился стук топоров и звук падающих деревьев. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что мастерят Гуннаровы ребята. Однако днём штурма, похоже, не предполагалось. Тройку Молодцова сняли со стены – поспать. Ночь и в самом деле предстояла тяжёлая.

Из сна Молодцова выдернуло аккуратное прикосновение к груди. Данила открыл глаза без стонов и бурчания, секунда – и он полностью проснулся. В тусклом свете лучины разглядел лицо Клека.

– Иди за мной. Очень тихо.

Данила кивнул, рядом стоял уже полностью экипированный Ждан. Данила подхватил щит, сулицы, втроём с друзьями покинул жильё. Снаружи стояла тёмная безлунная ночь, низкие облака затянули небо. Всё так же, стараясь не издавать лишнего шума, друзья по приставной лестнице поднялись на забороло. На самом гребне частокола горели только два факела, ещё Данила разглядел прятавшихся за зубцами охотников Завида.

– Башку наружу не высовывай, – шёпотом приказал Клек. – Видишь, здесь сложены факелы? Как прикажу, вы со Жданом зажигаете их и бросаете за стену.

– А куда бросаем? – не понял Молодцов.

– Неважно куда, но чтобы много и быстро. Поняли?

Ждан с Данилой кивнули, хотя в темноте их лица было трудно разглядеть. Но варяг понял их ответ, сам прижался к ограде изнутри, очень осторожно выглянул в промежуток между зубцами, можно сказать, едва высунул кончик носа. Клек так и остался стоять, замер, будто заморозили, глядя куда-то в темноту за частоколом. Но что он в ней мог разглядеть?

Позади, с той стороны, где находились ворота, послышались крики, звон и треск. Данила дёрнулся.

– Сидеть! – рыкнул Клек. – Батька знает, что делать. И ты, Ждан, не ершись, ждите.

А шум становился всё сильнее, вскоре послышались щёлчки луков защитников со стены и глухие тупые удары, с которыми вражьи стрелы впивались в тугое дерево. Вскоре послышался металлический звон, звуки становились громче, но Клек всё ждал.

Данила в нетерпении тёр ладони друг о друга, Ждан был взволнован не меньше. Они договорились, что первый будет бросать факелы, а второй высекать искру. У Ждана это гораздо лучше получалось.

– Чу, – выдохнул Клек, – идут. Ждан, Данила, готовьтесь. По моему сигналу… Бросай!

Ждан один раз ударил кресалом, высек искру, просмолённая ткань мгновенно вспыхнула. Данила бросил факел, тот пропеллером полетел в темноту, разбрасывая искры. И сразу же раздался слитный рёв, но уже со стороны частокола, где оборонялся Данила с друзьями.

Охотники, прятавшиеся на стене, разом вскочили и дали слитный залп, а потом ещё один, после чего стали метать стрелы кто во что горазд. Данила швырял факелы не глядя, но в разные стороны. Очень скоро стопка опустела. Задуматься, что же делать дальше, он не успел.

– В строй! – приказал Клек.

Варяг встал на частоколе в полный рост, с поднятым щитом, друзья заняли места рядом.

Данила глянул вниз, едва сдвинув щит, и увидел у подножья частокола маленькую крепость из круглых щитов. Кто это был – варяги или нурманы, – понять было невозможно, вокруг этой стены бегали люди в шкурах и стреляли из луков. Одна стрела вонзилась в щит Данилы, он поспешно закрылся.

Клек, громко хекнув, бросил копьё во вражий строй. Судя по раздавшемуся через миг треску, чьему-то щиту пришлось несладко. Данила так не умел, значит, надо выбрать одного из тех, в шкурах. Но как? Из-за щита высовываться было страшно. Вот охотникам Завида тоже страшно, наверное, а они вон из луков стреляют. Ладно, надо решиться…

Молодцов выдохнул, сконцентрировался, сдвинул щит. Его глаза засекли некий предмет впереди, мозг и тело работали в боевом режиме, в обход сознания. Данила, не совсем понимая угрозу, махнул рукой в натренированном жесте, и сулица, зажатая в ней, отбила летящую стрелу. Повезло, другой раз может не повезти.

Не тратя драгоценные мгновенья на оценку ситуации, Данила перехватил копьё обратным хватом, метнул его в одного из лучников в шкурах. Попал или нет, не увидел, по траектории вроде должен был. Молодцов вновь скрылся за щитом и боковым зрением успел увидеть, как зашевелился вражеский строй. Чисто инстинктивно Данила встал полубоком, навалился на зубец частокола и присел. Удара не последовало, зато он видел, как снесло с заборола одного из лучников. Будто кто-то очень сильный и невидимый схватил того за плечо и бросил во внутренний двор крепости, где лучник и остался лежать. Летящих копий в темноте почти не было видно.

Сзади послышался топот. Ах ты, там же у ворот битва, а что, если… Нет, на помощь к воинам поднимались купцовые люди с деревянными вёдрами. Пустыми, кстати. Один из ополченцев перекинул через балку веревку, как блок, и на ней подтянул котёл с кипятком.

«Чего они так долго возились? – зло подумал Данила, и новая мысль: – А сколько времени прошло от начала боя?»