Обсидиановая комната

Диоген бросился к ней, чтобы остановить, но слишком поздно: Констанс вырвала иглу из вены, пурпурная жидкость с вкраплениями крови потекла на пол, стойка рухнула.

– Констанс! Боже милостивый! Что ты делаешь?

Она швырнула в него трубки и бросилась прочь из библиотеки. Он стоял, потрясенный, слушая ее быстрые шаги по лестнице. Потом хлопнула дверь, ведущая в ее крыло, и щелкнул засов. Диоген попытался унять стук сердца, чтобы услышать что-нибудь. И услышал слабые, подавляемые рыдания, доносящиеся сверху. Констанс плачет? Это потрясло его больше всего остального. Он посмотрел на пол: последние капли драгоценного эликсира вытекали из пакета на ковер.





52




Проведя почти час за тщательным обследованием палаты, в которой нашли свою смерть пожилая пациентка и доктор, Пендергаст – с молчаливого одобрения Лонгстрита – занял одну из комнат отдыха для врачей в Баптистской больнице Майами и принялся опрашивать персонал. Лонгстрит смотрел на это с отстраненным интересом. Он с облегчением покинул место преступления, хотя и был привычен к виду крови, но эти экстравагантные, в духе Джексона Поллока[41], брызги и разводы, покрывавшие значительную часть пола в палате, даже для него были чересчур. И теперь он наблюдал, желая понять, какую цель преследует Пендергаст.

Для начала Пендергаст поговорил с лейтенантом, ведущим следствие. Он дотошно расспрашивал копа обо всем, что удалось узнать полиции на данный момент. Мотив преступления был неясен. Убийца выбрал жертву, по-видимому, наобум, и его выбор, как ни странно, пал на пациентку, которая и без того была на пороге смерти. Многообещающий молодой кардиолог доктор Грейбен, заставший убийцу за его занятием, заплатил за это жизнью. Обе жертвы были искалечены скальпелями самым жестоким образом, практически располосованы.

Полиция приступила к тщательному расследованию; в личности убийцы, впрочем, сомнений не возникало. Его опознали по записям с камер наблюдения, по показаниям свидетелей, по фамилии на его бедже. Это был доктор Уолтер Лейланд из Клуистона, штат Флорида. Он не имел никакого отношения к Баптистской больнице и, насколько известно, никогда прежде не встречался ни с одной из жертв и не имел с ними никаких дел. Официальное расследование только-только началось, но уже стало известно, что этот доктор Лейланд, судя по всему, немало времени проводил за границей, участвуя в работе «Врачей без границ» и других подобных организаций, и что список его пациентов очень невелик. Пытались связаться с его офисом, но у Лейланда не оказалось ни секретаря, ни медсестры, которые ответили бы на телефонный звонок, поэтому полиция подала в суд запрос на получение ордера на обыск. Кроме того, выяснилось, что Лейланд время от времени в очень ограниченном объеме исполнял функции коронера, назначаемого властями штата, но и в этом направлении расследование только началось. Они будут знать больше в течение ближайших часов и дней, сказал лейтенант. Машину доктора уже обнаружили, сейчас с ней работали криминалисты, велась работа и по его сотовому и кредитным карточкам. Но самая большая загадка состояла в том, почему он вдруг сорвался и убил двух человек таким жестоким способом.

Потом Пендергаст поговорил с сестрой отделения интенсивной терапии, и та подтвердила историю о том, что доктор Лейланд вошел в палату восьмидесятидвухлетней Фредерики Монтойя, которую от смерти по причине застойной сердечной недостаточности отделяли дни, даже часы. Несколько минут спустя в палату зашел доктор Грейбен. Сестра в недоумении собиралась последовать за ним, но доктор Лейланд высунул из двери голову и попросил сестру оставить это дело двум докторам. Еще через пять минут доктор Лейланд вышел из палаты и сказал сестре, что доктор Грейбен все еще занимается пациенткой и просил его не беспокоить. Когда доктор Грейбен не появился через пять минут, сестра заволновалась и сама вошла в палату.

Отпустив сестру, Пендергаст вызвал главу службы безопасности больницы, и тот сказал, что они еще не закончили обработку записей с камер наблюдения, но, хотя у них есть многочисленные изображения доктора Лейланда на главном входе, у дверей врачебной гардеробной и в других местах, они так и не нашли запись, зафиксировавшую его выход. Нет, работники системы видеонаблюдения не могут объяснить этот феномен.

Пендергаст попросил показать ему запись с доктором Лейландом, и глава службы безопасности вывел на экран зернистое изображение. Пендергаст и Лонгстрит некоторое время изучали картинку: мужчина с сединой в волосах и пухлыми щечками.

– Не очень похож на типичного серийного убийцу, – сказал Лонгстрит. – И все же есть в нем что-то знакомое.

– Не правда ли? – пробормотал Пендергаст.

Наконец он вызвал старшего криминалиста бригады, проводившей осмотр места преступления. У этого человека было два дня для составления доклада, и он сделал одно весьма любопытное наблюдение. Хотя старуха умерла первой, убийца сначала располосовал невезучего доктора, который забрел в палату.

– Почему вы так думаете? – спросил Пендергаст.

– По анализу брызг крови, – ответил криминалист. – Мы обнаружили брызги артериальной крови доктора Грейбена на стенах внизу, на кровати, на приборах. А поверх его крови обнаружилась кровь миз Монтойя.

– Это лишено смысла, – возразил Лонгстрит. – Если Лейланда застали за убийством Монтойя, то анализ распределения брызг крови должен был показать противоположное.

– Именно, – кивнул криминалист. – И еще: крови миз Монтойя на стенах гораздо меньше, чем крови доктора Грейбена.

Пендергаст задумался на минуту, потом сказал:

– Спасибо. Вы нам очень помогли.

Когда криминалист вышел, Лонгстрит обратился к Пендергасту:

– О’кей. Признаю, это большая загадка. Как доктору Лейланду удалось выйти из больницы незамеченным? И почему он совершил это дикое двойное убийство, распотрошил двух невинных людей? Но главное, ваш-то какой во всем этом интерес?

– Отличные вопросы. Вы не могли бы договориться, чтобы нам показали тела?

– Вы имеете в виду – в морге? Конечно, если я быстренько сделаю несколько телефонных звонков. Здесь во Флориде они не держат тела в морозильниках слишком долго. – Лонгстрит нахмурился. – Постойте… уж не думаете ли вы, что…

Пендергаст вскинул брови, словно ожидая, когда вопрос будет сформулирован полностью.

Но Лонгстрит только покачал головой:

– Нет. Это лишено всякого смысла.

– Да, я действительно так думаю, и да, это лишено всякого смысла. Откровенно говоря, именно это меня и интересует: совершенно дикая и необъяснимая природа убийств. Это, а также изображение доктора Лейланда на мониторе. Надеюсь, что осмотр тел поможет пролить некоторый свет на то, что здесь произошло. – Пендергаст указал на сотовый в кармане Лонгстрита. – И кстати, не хотите ли позвонить, Говард? Вы всегда говорили, что время играет главную роль.





53




Вот уже двадцать четыре часа Констанс не открывала дверь в свои покои – двадцать четыре часа полной тишины, если не считать бегущей по трубам время от времени воды и едва слышных шагов, которые говорили Диогену, что она хотя бы жива. Она не появлялась с тех пор, даже чтобы поесть. Один раз, накануне поздно вечером, он принес ей целый поднос с едой: самое изысканное сладкое мясо и фуа-гра в соусе из красного вина, выпаренного в оленине, – и тихо постучал в дверь. В ответ на его стук не донеслось ни звука. Тогда Диоген наклонился к двери и прошептал, что принес ей обед. И после этого он услышал с той стороны двери странный шепот, испугавший его своей близостью и безумным тембром:

– У-хо-ди…

И вот теперь, с наступлением второго вечера, Диоген сидел в библиотеке, вцепившись в подлокотники кресла, и не мог сосредоточиться. Он не мог читать, не хотел слушать музыку, даже думать толком не мог. Что она делает в своих комнатах? Подействовал ли на нее эликсир? Не совершил ли он еще одну ошибку, несмотря на то что создавал новую формулу с маниакальной дотошностью? Ее душевное состояние всегда вызывало у него тревогу. Не сошла ли она с ума окончательно?


Нет, нужно взять себя в руки и положить конец этим жутким раздумьям. Подходящее для этого место – его медитационная комната. Диоген почти бегом направился к задней двери, спустился по лестнице и поспешил по песчаной тропинке, ведущей к откосу. Через несколько секунд он появился в зарослях травы. Когда он поднялся по откосу, за дюной стали видны очертания храма, позолоченного поздним солнцем. Святилище манило его к себе. Диоген открыл дверь, неверной походкой добрел до середины комнаты, где стоял черный кожаный диван, и лег на него, обессиленный и мокрый от пота.

Магия этого места немедленно начала действовать на него: прохлада, покой, серая тишина, ля-минорный свет. Диоген полузакрыл глаза, и – да! Он видел, видел краем глаза эти маленькие вспышки света, словно летающие осколки радуги из вращающейся хрустальной вазы.

Да, ему стало лучше. Констанс рано или поздно выйдет из своих комнат, этого потребует организм, который не может жить без еды. А тогда уж Диоген разберется с чем угодно, включит мощь своего обаяния на полную катушку и постарается так, как не старался никогда раньше, убедить ее остаться на острове, полюбить его так, как любит он ее. Пока ему все удавалось, и теперь он тоже не потерпит поражения.

Его дыхание медленно вернулось к норме. Солнце клонилось к закату, и одна сторона храма отливала жемчужным блеском, а другая, в тени, была темной и таинственной.

Диоген вытянулся на длинном мягком диване. Он напомнил себе, что иметь дело с Констанс – все равно что приручать дикое животное. Он не может, не должен давить на нее, подгонять события. Она должна выйти из своего крыла по собственной доброй воле. И тогда он увидит, оказал ли эликсир на нее какое-то действие. Диоген не сомневался: стоит ей почувствовать изменение в лучшую сторону, как она по-новому увидит жизнь. И он молился всем богам, чтобы в этом ее новом видении жизни присутствовал он.

Внезапно неясная тень прошла мимо панелей обсидианового стекла. Кто-то прошествовал мимо. Потом тень вернулась: неясные очертания направлялись к двери. Это был не Гурумарра – ему Диоген запретил здесь появляться.

Кто бы это ни был, он остановился у двери. В ожидании. И на глазах у Диогена, в холодном ужасе наблюдавшего за этим, ручка медленно повернулась и дверь легко открылась.

И там, в ярких лучах заходящего солнца, стояла Констанс.

Он смотрел на нее, а она – на него. Диоген поднялся на ноги. Она была совсем другая, совершенно изменившаяся: сильная, лучезарная, пышущая здоровьем и энергией. На ней было одно из ее старомодных платьев, которые она привезла из Нью-Йорка, и теперь, когда она вошла в храм и закрыла дверь, Диоген увидел, как она закинула руки за спину и расстегнула верхний крючок платья. Это было похоже на сон. Констанс не спеша, один за другим, расстегнула крючки, высвободила руки из рукавов. Мгновение она удерживала верх платья на месте, потом отпустила его, и оно упало на пол.

Под платьем на ней ничего не было. Ее длинное белое тело, стройное и в то же время пышное, с проступающими под бледной кожей мышцами, было как видение.

Констанс слегка тряхнула головой, распуская волосы. Диоген не мог пошевелиться. Она сделала шаг к нему, другой, третий, пока не подошла вплотную, на расстояние нескольких дюймов. Она начала медленно расстегивать на нем рубашку, и Диоген увидел, что ее дыхание участилось, грудь вздымается от возбуждения, лицо раскраснелось. Это было удивительно: те изменения, которые произвел в ней эликсир, иначе как чудом и назвать было нельзя.

Медленно, едва прикасаясь к нему, она помогла Диогену снять рубашку, потом опустилась на колени, сняла с него туфли, расстегнула брюки, и наконец они встали лицом к лицу в дюймах друг от друга, обнаженные. И только тогда она прильнула к нему, поцеловала его долгим, затяжным, восхитительным поцелуем, после чего медленно толкнула его на диван.





54




Ночью, в начале второго, темная фигура провела катер с воздушным винтом по Большому национальному заповеднику белой цапли, пройдя мимо последней группы маленьких горбатых островков, которые затрудняли проход к более крупной островной массе, названной в атласе прибрежных объектов островом Идиллия. Двигатель работал на низких оборотах, чтобы не привлекать внимания шумом. Путешествие оказалось не из легких – мелководье и лабиринты каналов были труднопроходимы даже при свете дня, – но осадка катера была настолько мала, что ее можно было не принимать в расчет. Наконец катер приблизился к длинному пирсу. Поблизости была пришвартована старинная, хотя и высокоскоростная, деревянная посудина под названием «Феникс».

Флавия Грейлинг заглушила двигатель, дала катеру на холостом ходу проплыть несколько футов и остановиться на длинной песчаной полосе берега, который обоими своими концами упирался в мангровые заросли. Она выпрыгнула из катера и затащила его под пирс; песок заскрежетал под днищем, но этот звук невозможно было услышать за шепотом ветра в пальмовых деревьях. Спрятавшись за маленькой беседкой в конце пирса, Флавия оценила обстановку.

За невысоким откосом она разглядела линию крыши большого дома, окруженного королевскими пальмами. На некотором расстоянии виднелось сооружение меньшего размера, полускрытое в мангровых зарослях, – что-то вроде домика для слуг.

На Флавии была исключительно черная одежда и легкие тактические ботинки для разведки, предпочитаемые «морскими котиками». Она поменяла свою голубую поясную сумку на черную, надела черные итальянские перчатки, которые выбрала за их тонкость, а не за стиль. Однако она не стала мазать гуталином лицо или красить светлые волосы в черные, что иногда делала, отправляясь на свои авантюры: в конечном счете тут была другая работа.

Крадучись, словно кошка, Флавия пошла вперед, в сторону низкого откоса. Здесь она вытащила из сумки небольшой монокуляр и осмотрела дом и прилегающую территорию. Все пребывало в состоянии покоя. В нескольких местах горел свет – газовые или, судя по их подмаргиванию, керосиновые лампы, но никакого движения она не заметила.

Она вернула монокуляр в сумку и застегнула на ней молнию.

Когда Питер оставил ее в номере отеля в Майами, она была вне себя от ярости, так зла, что ей и вспоминать об этом не хотелось. Дело было не в том, что он скрывал от нее свою частную жизнь, а в том, что он пытался заморочить ей голову похвалой, откупился от нее деньгами, а потом ушел, будто деньги могли заменить все то время, что они провели вместе, все, что она сделала для него. Будто она какая-то шлюха. Хотя они никогда не занимались этим, она знала, что желание у него возникало. Она видела, как он смотрел на нее.

По-настоящему зацепило ее то, что она видела, как он впаривал другим такое же говно, и ее взбесило, что он считает, будто и она готова проглотить это. Он явно не доверял ей – и это после всего, что она для него сделала. Что ж, два человека могут поиграть в обман. Питер вряд ли будет начеку, он наверняка решил, что ему все удалось: он думает, что она тратит его деньги в Копенгагене и ждет у телефона, который может зазвонить, а может и никогда не зазвонить.

Ну уж нет, не будет она ждать у телефона. Она не позволит, чтобы это просто так сошло ему с рук. Поэтому она и появилась здесь.

Флавия получила номер его банковской карточки в отеле. Это не составило труда, ведь они зарегистрировались как муж и жена. Обладая этой информацией, она, не теряя времени, узнала побольше о Петру Лупее. Работа была исследовательская в своем роде, но Флавия уже неоднократно проделывала такую, выслеживая жертву, и умела это делать.

Используя социальную инженерию, элементарные хакерские навыки и получив биллинговый адрес по номеру банковской карточки, она свела всю полученную информацию воедино. Началось все с абонентского ящика в почтовом отделении, в котором обнаружилось немного полезной информации. Сделав несколько звонков в архив публичной информации и похожие правительственные организации, Флавия нашла хлебные крошки следов, оставленные ненароком – и весьма косвенно – Петру Лупеем. След вел от одной фиктивной компании к другой и заканчивался в некой корпорации «Инцитатус Лимитед», имевшей один-единственный объект владения: остров у южного берега Флориды, носивший название Идиллия и купленный почти двадцать лет назад.

До острова был час пути на катере от Майами.

Стоя на темном берегу и разглядывая дом, Флавия улыбнулась. Петру, конечно, знал, что она умеет работать. Он был не из тех людей, кто довольствуется вторым сортом. Становилось очевидно, что он не испытывал к ней тех чувств, какие она испытывала к нему; по крайней мере, пока не испытывал. Но она нравилась ему, в этом Флавия была уверена.

А теперь она еще и обошла его. Узнала его тайну. Обнаружила его секретное лежбище. Причем сама сумела разыскать все это и добраться сюда. И теперь, когда она решила заявить ему о себе, он должен понять, насколько она умна и квалифицированна. Она его удивит. А это удивление приведет к тому, что он станет больше ее уважать, потому что Петру уважает людей, которые способны взять над ним верх, чего не случалось почти никогда. И это уважение – она не сомневалась – может легко перейти в любовь. Особенно в таком месте. Ему нужно только увидеть, как идеально они подходят друг другу.

Флавия бесшумно поднялась по откосу и направилась по песку к внушительному дому, почти эфемерному в лунном свете. Она шагнула на веранду, попробовала ручку входной двери и, обнаружив, что дверь не заперта, быстро вошла и закрыла ее за собой. Она удивилась отсутствию мер предосторожности, но тут же пришла к выводу, что удаленность острова и труднодоступность служат ему защитой получше любых замков. Флавия остановилась в погруженной в темноту и тишину передней и быстро осмотрелась: проходы налево и направо вели в то, что показалось ей библиотекой и гостиной соответственно, тогда как широкая лестница впереди поднималась на второй этаж. Из любопытства Флавия зашла в библиотеку. В широкие окна лился лунный свет, в котором она увидела, что это двухэтажная комната с дорогими на вид коврами на полу, книжными шкафами вдоль стен, увешанных маленькими картинами в рамах. В дальнем углу стоял небольшой, странный по виду рояль.

Флавия нахмурилась. Что-то в этой комнате не совпадало с тем Питером, которого она знала. Здесь чувствовалось… присутствие женщины. Она чуть ли не обоняла запах духов, висящий в комнате.

Она пересекла коридор и вошла в гостиную. Атмосфера в этой комнате, не менее прекрасной, была совсем другая. Хрустальная люстра, тяжелые «ушастые» кресла, роскошная ткань обивки на диванах и подушках – во всем присутствовало старомодное изящество, а не модерн, почти клинически простой стиль, которому всегда отдавал предпочтение Петру Лупей.

По крайней мере, насколько это было ей известно.

Дверь в дальнем углу гостиной вела в темноту. Флафия снова прислушалась, чтобы убедиться, что ее присутствия еще никто не обнаружил (она удивит Питера в тот момент, который выберет сама, и на свой собственный приятный манер). Она вытащила из своей поясной сумки крохотный фонарик, включила его и, прикрывая луч одной рукой, прошла дальше, в библиотеку-кабинет гораздо меньших размеров, чем библиотека по другую сторону коридора. Пару минут она разглядывала книги на стенах и картины в рамах. В картах Таро на столе она узнала любимую колоду Питера – Таро Альбано-Уэйта. На полках стояли книги по военной стратегии и методам пыток в Древнем мире, романы вроде бы на итальянском – вот это больше походило на того Питера, которого она знала. Перестав хмуриться, Флавия вынула из шкафа одну из книг – «Ренессанс» Уолтера Патера.

Книга открылась на форзаце. К удивлению Флавии, там было написано чернилами незнакомое имя: «Диоген Пендергаст».

Она пожала плечами и поставила книгу на место. Вероятно, Питер взял ее у кого-то на время и забыл вернуть, случайно или преднамеренно. Очень на него похоже. Флавия поставила книгу назад, вытащила другую: Светоний, «Двенадцать цезарей».