Одесский пароход

В драке не выручат – в войне победят.





Болеем, болеем!




Это меня сейчас все не волнует. Меня сейчас волнует совсем другое: как у наших пойдут дела в будущем сезоне. Я всю жизнь болею за футбол. У меня от семечек язва желудка. Вот ты молодой, ты еще не знаешь, что это такое, да? Тебе весело живется: мальчики, девочки, танцульки. Подожди, будет и язва. Ну, это меня все не волнует, меня сейчас волнует совсем другое, меня сейчас… Давно ли я болею? Хе-хе. Тебе сколько лет? Двадцать два? Чудный возраст. Мальчики, девочки, танцульки… Так вот, когда твой папа страдал детскими болезнями и лежал пересыпанный тальком, я уже играл за сборную Одессы хавбеком. А на воротах стоял мой брат Леня, и мы играли с турками. Или это были не турки, но очень похожи. Они нас били по ногам, чтобы мы не играли, а мы что делали? Мы прыгали, чтобы нас не били. Я, помню, взял мяч на голову, а это оказался кирпич. Я побежал вперед. А куда бежать – сзади свои. Тут мой брат как крикнет: «Прыгай, Сеня, сзади!» Он так крикнул, что я так прыгнул, что я увидел море, пароход «Крым» и Дерибасовскую. Сломал ногу. Правую сломал. Ниже возьми, возьми ниже… бери. Ниже… а-а-а, да-да, здесь. Вот он спрашивает, долго ли я болею? Я тебе скажу, когда гол, где, кто забил, в какие ворота.

Когда Одесса впервые выиграла у Киева, у меня родился ребенок. Сколько ему сейчас? Сейчас я тебе скажу. Сейчас, подожди, значит, это был тридцать третий год. Значит, стадион «Водник». Он бил правой ногой в левый угол. Я сидел в пятнадцатом ряду. Да, ему сейчас сорок лет, моему сыну. А что, Одесса – это Одесса, я всю жизнь на стадионе. Всю жизнь. Моя жена несчастная женщина. Она не может смотреть на меня без слез. Она мне прочитала, что в Бразилии кто-то умер на стадионе. Так я ей сказал, что я бы тоже умер спокойно, если бы увидел такую игру. Чтоб они так играли, как они пьют нашу кровь!

У вас здесь те же дела, все то же самое, с «Зенитом» с вашим, тут. Когда они почему-то выиграли, у моего брата не выдержали нервы. Он схватил с лотка бублики и начал разбрасывать в народ. Он не помнит, сколько он бросил. Разве сосчитаешь, когда сдают нервы? Он бросил пятьдесят два бублика. А что, Одесса – это Одесса, и футбол – это главное. Те, кто когда-то говорил о политике, теперь говорят о футболе: тоже защита, тоже нападение, тоже разные системы.

Я всю жизнь на улице. Всю жизнь. Дома у каждого свои неприятности: жена, квартира, зарплата. Выходишь на улицу – все хорошо. Так я понял, что мы внутри не умеем жить. Кто нам виноват, что на улице все хорошо, а дома – неприятности? Сами себе. Я, помню, взял у жены зарплату, всю. Начал сам распределять. Провалился с треском. Отдал ей все обратно до копейки. Она сейчас сама распределяет. Ей тоже не хватает.

Ну, что, скоро сезон, побежим на стадион. Мы, как древние греки, черпаем силу с поля. Но это меня сейчас все не волнует. Меня сейчас волнует совсем другое…

О, чтобы они горели, как они пьют нашу кровь!





Он – наше чудо




Он – наше чудо. Он – наша гордость. При виде женщины встает, дает ей стул, пальто. Не спит на собрании. После доклада о международном положении и происках реакции ему стало плохо. Остальные, окружив, долго смотрели на него и, даже проводив «Скорую», не могли разойтись. Так это на всех подействовало. Через него сам начинаешь чувствовать. Ему скажут: «Не волнуйтесь, мы этот вопрос решим через неделю».

Он верит! Запоминает, приходит через неделю! И спрашивает: «Ну как?..» Что – как?! Все забыли, о чем это он. Ах, об этом…

Через него чувствуешь. Мы им просто гордимся. Он ведь, в общем, вреда никакого не приносит, но удовольствия масса. Видит: «Посторонним вход воспрещен!» – не затолкнешь. Все туда рекой текут, что-то выносят оттуда, он – ни с места. Такая канареечка! Все-таки под сорок – и такое чудо маленькое.

А если по знакомству что-нибудь, то вообще не дай бог. Некоторые видят, как он живет, как одет, – пожалеют. Иди, мол, туда, я там договорился. Не идет! Серьезно!

К нам толпами валят, спрашивают: где он? Мы говорим, вот он, у окна. Он работает, а на него стоят смотрят. Одна чертежница жевала и смотрела на него полдня. Он же отказывается стричься, лечиться, дома все механизмы не действуют. Гонят его: иди стригись, лечись, чини – не идет. Не может в рабочее время. А в нерабочее время те же тоже не работают. При всем при том поговори с ним – ничего такого не почувствуешь. Никаких закидонов – как вы, как я… То есть, видимо, что-то есть, но внешне… Все ко мне бегают – я с ним рядом сижу. Я говорю: «Что вы бегаете? Он действительно такой. Не надо его раздражать».

Кстати, он холостяк. Мы его уже знакомили. Он симпатичный, если бы не одежда. Он же все – в магазинах… Еще в начале месяца, чтобы без очередей. Ну и выглядит как из ДОПРа. Все на нем «Скороход», «Красный богатырь», «Кемеровский промкомбинат». Но если эту кирзу и дерюгу содрать, он там симпатичный.

Знакомили, знакомили. Ну, конечно, эти женщины недовольны были. Даже пожилые, которым совсем терять нечего: стихи читает, книжки дарит, чай пьет – идиот, в общем! Нам тоже крыть нечем – у них факты. Мы говорим: «Ну, он такой. Принимайте его таким». – «Это что ж, он на зарплату жить будет?» – «Будет! Он же не прикидывается. Он действительно такой. Это же он как-то сказал: «Давайте напишем, пусть этого продавца заменят другим, будет иначе».

Честное слово, душой возле него отдыхаешь. Намотаешься где-нибудь, налаешься, наобещал тебе кто-то золотые горы, а сам вообще не явился – приходишь к нему: «Расскажи, как ты себе представляешь… Вот, вообще… Как бы ты хотел?.. А какие должны быть отношения?»

Он говорит, а ты сидишь, думаешь о чем-то. Как на берегу моря… Мы его очень бережем. Говорят, где-то девочка появилась, под Архангельском. Такая же. Если их познакомить, окружить плотно, накрыть чем-нибудь сверху – интересная порода людей может пойти!





Вы еще не слышали наш ансамбль…




Вы еще не слышали наш ансамбль, послушайте. Во-первых, у нас великолепный певец. Очень хороший парень. Отзывчив, всегда одолжит. Не курит, не пьет. Слова от него не услышишь. Мухи не обидел. Травинки не сорвал. Ну, конечно, когда поет, то заставляет желать лучшего. Но вышивает. Прекрасный парень. Мы его держим.

А вот пианист – большой общественник: взносы, культпоходы, все мероприятия на нем. Конечно, мы стараемся, чтоб он поменьше играл на рояле, но если он вырывается. Разве его выгонишь? Он сам кого хочешь выгонит.

К саксофонисту не подходи: он сейчас лечится от запоя. В трезвом виде он тоже способный парень, но, к сожалению, не в музыке… Он спортсмен-гиревик. Сейчас ему надо лечиться, кто ж его выгонит?

А эта женщина у контрабаса – мать двоих детей. Конечно, она не может держать ритм. Разве у вас поднимется рука ее выставить – двое малышей плачут, ищут отца. Пусть она поиграет, что делать?

Этих трубачей мы подобрали на улице: пропадали ребята. Так здесь они хотя бы в тепле…

Ударник вам не понравится, я уверен. Он уже давно никому не нравится, но ему два месяца до пенсии. Пусть человек доиграет. Мы же не звери…

Теперь вы поняли, почему наш ансамбль так звучит?!






Тренер




Для С. Юрского



– А ну, ты давай!.. Ба-бах… (С отвращением.) Хорошо… Теперь с переворотом! Давай ты, Костюков. Подальше, подальше. Разгон! Толчок! Бух! Рассеянный ты… Может, у тебя дома неприятности?.. Отец с вами живет?.. Посиди.

– А ну, Кандыба… Сними эту тряпку с головы. Давай рондат, флак, сальто с переворотом прогнувшись с приходом на прямые… Бодрее. Соберись! Завтра встреча с англичанами. Давай! Мы с Пузаном страхуем. Ну, что? Пошел! И-и…

– Почему?.. Костюков, давай втроем пострахуем… Ерунда… Выйдет, выйдет… Только – сильный разгон. Пошел! И-и… Почему?.. Трещит… Гриша, брось ему эту тряпку! Завяжи. Если не накажем англичан, я покину большой спорт. Вы можете валять дурака, а я ухожу с ковра.

– Гриша, иди сюда. Стань у той стенки. Мы вчетвером страхуем! Давай, Кандыба! И-и-и…

– Накажу! Накажу! Я тебе не мама! Соберись! Собрался? Нет еще? Уже? Нет еще? Уже? И-и!..

Мы все ждем. Нас шестнадцать человек. Собрался? А я вижу, нет. Еще подсоберись. Еще! Сеня, Гриша, Костюков, приготовились… Откройте ему дверь. С улицы давай разгон. Ну?.. Что «сейчас»?

– Сереня, мат на стенку. На ту тоже.

– Ну что ты канючишь? Не могу больше! Все! Ломаю подкидную доску, покидаю большой спорт. Это не коллектив… Раньше не было команды, был коллектив. Сейчас есть команда, нет коллектива. Ведущий прыгун собраться не может! Цирк! Ты у меня в Мелитополе на межколхозных… Так! Все. Он собрался! Двери. Маты. Разгон!.. Раз, раз, раз, раз!.. Хорошо! Толчок! Оборот! Оборот!.. Лови! Лови!.. Ба-ам! Уй!..

– А где он был вчера? Кто с ним был? Что это за дом? При чем тут салат? Салат не дает такого полета. А потом?.. Все. Нет?.. А что?.. Рюмочку?.. Стакан… Что еще? Сколько? Рюмочку? Фужер… Этим закончили? Ты этим закончил? А он когда закончил?

– Но он же видел, с какой стороны мы его страхуем. Где он теперь? Гриша, поищи его. Он в какой-то троллейбус попал. Но его можно найти. Давай ты, Аркадий. Видел Кандыбу? Не в ту сторону, но какой полет! Пусть балл снимут. Давай! Пошел! Пошел! Пошел! Переворот. Пе-ре-во-рот!

– Хорошо. Только, понимаешь… Ты после переворота на что должен был прийти? На ноги! А ты на что пришел? Ты кто? Инженер… Зачем тебе большой спорт? Кандыбу видел? А у тебя этого нет. У тебя в полете ноги, руки и тапки разлетаются. На республиканских судье международной категории кедой по лицу… Я потом имел с ней разговор. Уходи потихоньку из большого спорта. А?.. Чего ты сюда ходишь? Ну, что – душ? Ну, приходи в душ. Но обещай больше не тренироваться. Обещаешь? При всех. Иди купайся. Мы должны наказать англичан. У них профессиональная команда Уимблдонского конного завода. А я что выставляю, нарушителей режима?!

– Мне бы крепкого середняка. Попробуем тебя, Куцевол. Я знаю, что ты уже год не прыгал. А чего ходишь? Нравится… Ну, давай. Сильный разгон. Остальное я беру на себя. Только смело и на меня… Главное – страшный толчок, вперед и вверх!

– Смело! Пошел!.. Раз, раз, раз! Толчок!.. А-а-а-а!.. Вте… (Держится за челюсть.) Тденидовка даконтена. Давтда додевнования. Что ты качаешь, я уде отнулся. Я напрасно присол в себя. Не могу эти рози видеть! Я де тебе объятнял… Я забидаю подкидную доску и покидаю больсой спорт. Етли Кандыба веднется, ему больсой пдивет от бывсего тденеда…





Собрание на ликеро-водочном заводе




Для Р. Карцева и В. Ильченко



Председательствующий. Разрешите собрание актива нашего сорок восьмого ликеро-водочного завода считать открытым.

(Аплодисменты. Наливает из графина.)

Товарищи! Сегодня мы решили поговорить на наболевшую тему: изыскание внутренних резервов. Состояние дел на участке транспортного цеха доложит нам начальник транспортного цеха Опря Николай Егорович.

Начальник транспортного цеха. Ха! (Наливает из графина.) Ха! Василий Иванович, ну что докладывать? Есть достижения, есть! В обеденный перерыв люди отдыхают. Автосцепщик Харитон Крупов опять взял на себя, как и в прошлый год, и с честью несет. Обещал, в общем, не дожидаясь конца года… Вслед за ним шофера – водители ящично-разливочной тары Ларионов и Кутько тоже взяли на себя… Завозить точно в указанный в путевом листе магазин с максимальным попаданием и минимальным боем по пути. Свести бой по дороге от завода до магазина к приемлемой цифре: пятьдесят литров на тонно-километр водки и двадцать пять килограммов на тонно-километр дорогих коньячных изделий. (Наливает из графина.)

Теперь самодеятельность. Артисты, приглашенные нами на Первое мая, до сих пор не ушли. Мы все знаем их репертуар. И еще. Мы, конечно, привыкли, но молодежь пугается чертей, которые водятся у нас на складе готовой продукции. Уборщица Симакова в пятницу за час перед концом дня вызывала начальника пожарной охраны завода, и они вдвоем пытались изгнать чертенка из междуящичного пространства. Он дразнился, кричал ерунду, прыгал по плечам, нагадил и скрылся в трубе. К концу недели уже многие его видят. А сейчас он стал появляться с друзьями. Мы должны что-то решить здесь. (Наливает из графина.)

Теперь культмассовая работа. Артисты до сих пор здесь, хотя многие из нас сами поют… Физико-акробатический этюд, который мы недавно взяли на работу, дис… дис… квалифицировался. Отказываются стойки там вниз руками. То есть под нашим наблюдением после двух попыток выдержать нижний рухнул, и вся пирамида на нем.

Председательствующий. Рыг… ламентр!

Начальник транспортного цеха. А как же. Вот… Поэтому я предлагаю назначить перевыборы на любой момент. Нам это только давай, если, конечно, красивая женщина. (Садится.)

Председательствующий. Так… (Наливает из графина.) Теперь попросим на трибуну начальника транспортного цеха. Пусть доложит об изыскании внутренних резервов. Доложьте нам!

Начальник транспортного цеха (снова на трибуне. Наливает). Если вопросов нет, я начну. Наш транспортный цех, изыскав внутренние резервы, задолго до окончания успешно встретил Новый год! Мы перевезли по маршруту винный склад – винный магазин сорок пять тысяч восемь миллионов триста шестьдесят четыре и шесть десятых литра крепких, крепленых и слегка разбавленных изделий. Водители Ларионов и Кутько обещали сэкономить тонно-километров вдвое и бой тары произвести с учетом интересов…

Председательствующий. Спасибо! У вас есть вопросы к докладчику?

Начальник транспортного цеха. Нет… (Садится в трибуне.)

Председательствующий. Теперь попросим начальника транспортного цеха. Расскажите нам об изыскании внутренних резервов. Начальник транспортного цеха?! Он в зале?