Охота на овец

Письмо я обнаружил в почтовом ящике, когда выходил из дому, и прочел за столом в конторе. Бумага, как и в прошлый раз, оказалась бледно-зеленой – но на чеке значились реквизиты Банка Саппоро. Получалось, что Крыса уже вроде как на Хоккайдо...

Я также плохо понял, что он имел в виду насчет горных лавин; но в целом, как и писал сам Крыса, письмо было необычайно серьезным и искренним. Да и – что говорить! – никто не станет шутки ради посылать вам чек на сто тысяч... Я выдвинул ящик стола и побросал туда все, что нашел в конверте. Эта весна – отчасти из-за того, что наши отношения с женой трещали уже по всем швам, – выходила у меня безрадостно-серой. Вот уже четвертые сутки она не возвращалась домой. Молоко в холодильнике прокисло и источало тошнотворную вонь; кошка шаталась по комнате с голодным брюхом. Зубная щетка жены в ванной комнате ссохлась и затвердела, как доисторическая окаменелость. И вот теперь по этому дому медленно растекался тускло-призрачный свет Весны. Солнечный свет. Как всегда, задаром.

«Затянувшийся тупик»?...

Что ж, – пожалуй, она права.





3

ПЕСЕНКА СПЕТА




В Город я вернулся в июне.

Сочинив благовидный предлог, я взял на работе отпуск на три дня – и во вторник сел на утренний «Синкансэн»11. В белой рубашке с короткими рукавами, зеленых спортивных штанах с пузырями на коленях, старых теннисных туфлях – и без багажа. Спросонья даже побриться забыл. Теннисные туфли я не надевал уже очень давно, и теперь они казались мне стоптанными на странный манер – так, что походка в них получалась какая-то не своя.

Замечательное чувство – садиться в поезд дальнего следования без багажа. Словно, выйдя из дому прогуляться, вдруг попадаешь в искривленное пространство-время – и оказываешься в кабине пикирующего бомбардировщика. И больше уж нет ничего. Ни визитов к зубному, расписанных на неделю в календаре. Ни проблем, громоздящихся на столе в ожидании твоего прихода. Ни всех этих «общественных отношений», из которых рискуешь не выпутаться до конца жизни. Ни фальшивой приветливости на физиономии для завоевания доверия окружающих... Все это я на какое-то время просто посылаю к чертям. Все, что остается – эти старые теннисные туфли со стоптанными подошвами. Только они – и ничего больше. Уж они-то накрепко приросли к ногам – ошметки неясных воспоминаний о другом пространстве-времени. Ну, да это уже не страшно. Такие воспоминанья запросто изгоняются парой банок пива и сэндвичем с ветчиной.

Вот уже четыре года я не появлялся в Городе. Четыре года назад я приезжал уладить некоторые, так сказать, «чисто бюрократические формальности» по поводу моего брака. Поездка, однако же, вышла бессмысленной: оказалось, что только я находил свой вопрос «чисто бюрократическим»; все остальные вокруг почему-то так не считали. Ну, то есть – обычное несовпадение взглядов. То, что для одного человека уже закончилось и представляется «делом прошлым» – другому таким не кажется. Вот и все, казалось бы – и ничего особенного. Но в этом малом и скрывается самое главное. Чем дальше в будущее прочерчивать линии несовпадающих взглядов – тем шире будет зазор несовпадения между ними. С тех пор у меня больше нет «моего города». Нет места, куда возвращаться... При одной мысли об этом на душе полегчало. Никто не жаждет со мною встречи. Я никому не нужен – и никто не надеется, что может быть нужен мне. После двух банок пива я на полчаса заснул. Проснувшись же, обнаружил, что прежнее ощущение свободы и легкости тела исчезло. В окне – словно вдогонку за убегающим поездом – пепельно-серая туча стремительно обволакивала небо, грозя вот-вот пролиться затяжным июньским дождем. Под небом этим, куда ни глянь, тянулся один и тот же скучный пейзаж. С какой бы скоростью ни ехал поезд – от скуки не убежать. Наоборот: чем выше скорость – тем глубже вязнет душа, как в болоте, в бездоннейшей скукотище. Собственно, в этом и заключается главный принцип Скуки Как Она Есть.

Молодой, лет двадцати пяти клерк в кресле рядом со мной практически не шевелился, с головой погрузившись в чтение «Кэйдзай Симбун»12. Темно-синий летний костюм без единой морщинки и черные туфли; белая сорочка – только что из химчистки. Я уставился в потолок вагона и закурил. Чтобы как-то убить время, я попробовал подсчитать в уме, сколько песен записали «Битлз» на пластинках. Дойдя до семидесяти трех, я застрял. Интересно, сколько насчитал бы сам Пол Маккартни?...

Понаблюдав за тем, что творилось в окне, я снова уставился в потолок. Итак, мне двадцать девять. Еще полгода – и канет в Лету третий десяток лет жизни. Ничего, абсолютно ничего после себя не оставившее десятилетие. Во всем, что нажито, ценности – ни на грош; все, чего я добился, не имеет ни малейшего смысла. Если что и осталось со мною в итоге – так лишь эта самая Скука... Что же было тогда, сначала, – чего я сейчас не помню? Ведь было же, безо всяких сомнений. Что-то трогало мою душу – так же, как души других людей... И вот в итоге это «что-то» потеряно безвозвратно. Я сам решил потерять его – и оно потерялось. Но кроме этого – кроме того, чтобы выпустить все из слабеющих рук, – что еще оставалось делать?

Ведь, по крайней мере, я выжил... Конечно, лучший индеец – это мертвый индеец.

Но мне во что бы то ни стало понадобилось жить дальше.

Зачем?

Рассказывать байки каменным стенам?

Чушь собачья.

– Какого черта ты остановился в отеле? – удивился Джей, когда я вручил ему спичечный коробок из отеля с телефоном на этикетке. – У тебя же здесь дом!

– Это уже не мой дом, – ответил я.

Джей не стал ни о чем расспрашивать.

Я выстроил перед собой три тарелки с закуской, выпил с полкружки пива и только потом протянул ему через стойку письма Крысы. Вытерев ладони полотенцем, Джей наскоро пробежал глазами оба послания – и затем, уже медленнее и вдумываясь в слова, перечитал все сначала.

– Хм-м-м!... – протянул он с интересом. – Значит, живой еще, сукин сын?

– Жив-здоров, как видишь!... – сказал я и отхлебнул еще пива. – Слушай, я побриться хочу. Дашь станок и крем для бритья?

– Что за вопрос! – Джей извлек из-под стойки походный бритвенный набор. – Бриться удобнее в туалете – правда, там нет горячей воды...

– Ничего, сгодится и холодная, – сказал я. – Лишь бы пьяные бабы на полу не валялись. Вот тогда бриться действительно трудновато... Бар Джея полностью переменился.

Прежний «Джей'з бар» являл собой промозглое заведение в подвале развалюхи-многоэтажки у обочины городской магистрали. В летнее время даже из кондиционеров там вытекал не воздух, а какой-то сырой туман. Посидишь чуть подольше – и можно рубаху выжимать.

Настоящее имя Джея было китайское – длинное и труднопроизносимое. Прозвище «Джей» он получил от американских солдат, когда работал на авиабазе США. С тех пор настоящее имя забылось само собой.

По словам самого Джея, в 54-м году он бросил работу на авиабазе – и там же неподалеку открыл свое маленькое заведение. Это и был самый первый «Джей'з бар». Дела шли довольно успешно. Посетителями, в основном, были военные летчики-офицеры, и атмосфера поддерживалась весьма достойная. Когда бизнес немного окреп, Джей женился – но пять лет спустя жена умерла. О причине смерти Джей никогда ничего не рассказывал.

В 63-м, когда стало слишком горячо во Вьетнаме, Джей продал свой бар, решив перебраться «куда подальше» – получилось, в мой город. И открыл свой второй по счету «Джей'з бар».

Это – все, что я знал про Джея. Он держал кошку, выкуривал пачку сигарет в день и не брал в рот ни капли спиртного.

До знакомства с Крысой я частенько появлялся у Джея, всегда один. Потягивал пиво, курил сигарету за сигаретой да слушал пластинки, подбрасывая мелочь в музыкальный автомат. Бар уже частенько пустовал в те времена, и мы с Джеем то и дело вели через стойку какие-то долгие разговоры. О чем – хоть убей, не помню. Какой разговор может быть между семнадцатилетним старшеклассником-молчуном и овдовевшим китайцем?

После того, как мне стукнуло восемнадцать и я уехал из Города, тянуть пиво к Джею ходил один Крыса. Когда же в 73-м уехал и Крыса – приходить стало больше некому. А вскоре начали расширять городскую магистраль, и заведение Джея решили куда-нибудь перенести. Так закончилась для нас история второго «Джей'з бара». Третий «Джей'з бар» расположился метрах в пятистах от предыдущего, недалеко от реки. Места и здесь было немного, но теперь сверкающий лифт доставлял вас на третий этаж новенького четырехэтажного здания. Странное чувство – ехать в «Джей'з бар» на лифте. Еще страннее – с табурета у стойки «Джей'з бара» созерцать городские огни.

Из гигантских окон, западного и южного, открывался вид на волнистую линию гор и низину, в которой раньше плескалось море. Несколько лет назад море в низине засыпали, и на его месте плотными рядами, будто надгробные плиты, выстроились небоскребы... Я постоял перед окнами, посозерцал пейзаж и вернулся обратно за стойку.

– Раньше, небось, было море видно? – спросил я.


– Да уж, – ответил Джей.

– Я там в детстве купался, – сказал я.

– М-м, – промычал Джей с сигаретой в зубах, прикуривая от массивной зажигалки. – Прекрасно тебя понимаю. Разрушить горы, построить дома; останками гор засыпать море – и опять понастроить дома... Некоторые идиоты до сих пор считают это прекрасной идеей.

Я молча пил пиво. Динамики под потолком выдавали новый хит Бозза Скэггза. Музыкальный аппарат куда-то исчез. Посетители за столиками – опрятные студенческие парочки – благовоспитанно, глоток за глотком потягивали виски с водичкой напополам и коктейли. Ни тебе пьяных баб в сортире, ни субботнего гвалта до боли в ушах. Потом, ясное дело, все разойдутся по домам, наденут пижамы, почистят зубы и лягут спать... Ну, и что ж? – ну, и слава Богу. Чистая, опрятная жизнь – что в этом плохого? В конце концов, каким должен быть этот мир, каким должен быть этот бар – общих стандартов для этого просто не существует. Все это время Джей следил за моим блуждающим взглядом.

– Ну, что скажешь? Все так изменилось, что никак не освоишься?

– Да ничего подобного, – сказал я. – Старый беспорядок на новый лад, вот и все.

«Медведь у жирафа выменял шляпу, а зебра надела медвежий сюртук»...

– А суть все та же? – рассмеялся Джей.

– Времена изменились, – сказал я. – Меняются времена – меняется многое. Но, в конечном счете – и ладно, и пускай себе меняется дальше. Все мы живем, меняясь. И жаловаться тут не на что...

Джей промолчал.

Я принялся за новое пиво, Джей закурил новую сигарету.

– Как жизнь? – спросил Джей.

– Неплохо, – ответил я.

– А с женой как?

– А-а, непонятно. Как оно бывает между двумя разными людьми? Иногда кажется – все в порядке. Иногда так не кажется. В супружеской жизни – дело обычное, сам знаешь.

– Не знаю, – мрачно проворчал Джей и почесал мизинцем переносицу. – Забыл я уже, что такое супружеская жизнь. Давно это было...

– Кошка твоя здорова?

– Померла четыре года назад. Как раз после вашей свадьбы. Кишки себе попортила.

Ей, правда, и так уже возраст вышел – двенадцать лет все-таки. Дольше, чем мы с женой были вместе... Двенадцать лет жизни – вроде, такая мелочь, а?

– И не говори, – сказал я.

– Там, на горе – слыхал, небось – есть кладбище для животных. Вот там и схоронил. Пусть теперь хоть на небоскребы эти сверху вниз посматривает. А то уже куда ни плюнь – все в небоскреб попадешь. Кошке это, конечно, до лампочки... Но все-таки.

– Тоскуешь?

– Тоскую, понятное дело. Уж не знаю, кому из людей нужно помереть, чтоб я так тосковал... Что, странно говорю? Я покачал головой.

Покуда Джей сооружал для очередного посетителя замысловатый коктейль и салат «Юлий Цезарь», я забавлялся головоломкой из Северной Европы, которую обнаружил на стойке. В стеклянной коробке нужно было восстановить из фрагментов рисунок – три бабочки, порхающие над лужайкой с клевером. Терпения моего хватило минут на десять, затем я плюнул и положил игрушку на место.

– Детей не заводишь? – спросил Джей. – По возрасту уж пора бы...

– А не хочу, – ответил я.

– Серьезно?

– А ты представь: родится кто-нибудь, вроде меня – что я с ним буду делать?

Джей озадаченно рассмеялся и подлил мне пива.

– По-моему, ты слишком много думаешь наперед.

– Да нет, дело не в этом. Просто я никак не могу понять, стоит ли вообще это делать – производить на свет еще одну жизнь... Ну, вырастут дети, сменится поколение. И что? Больше гор снесено, больше моря засыпано. Больше скорость у автомобилей – и больше кошек задавлено... Только и всего, разве нет?

– Но это – только темная сторона жизни. Случаются ведь и хорошие события. Есть ведь и хорошие люди...

– Да? Ну-ка, приведи мне по три примера и того, и другого – тогда поверю...

Джей ненадолго задумался, потом рассмеялся:

– Все равно: что хорошо, что плохо – о том судить уже не вам, а вашим детям.

Ваше-то поколение уже, хм...

– Отпело свое?

– В каком-то смысле, – изрек Джей.