Охота на пиранью

Мазур оглянулся на его жену — застывшая трагическая маска вместо лица. Вообще-то, если придерживаться первоначальной версии, этот «врач» может оказаться кем угодно…

— Так на что же все-таки соглашаться?

— На что предложат…

Не получалось разговора. Мазур вернулся назад, переступив через толстяка, сел на корточки рядом с Ольгой и крепко призадумался.

Во времена оны один из инструкторов, учивший премудростям, о каких нормальный человек так и не узнает за всю жизнь, любил цитировать Монтеня: «Храбрости, как и другим добродетелям, положен известный предел, преступив который, начинаешь склоняться к пороку. Вот почему она может увлечь всякого, недостаточно хорошо знающего ее границы, — а установить их с точностью, действительно, нелегко — к безрассудству, упрямству и безумствам всякого рода». Говоря проще, убивать и вообще вступать в драку следует только тогда, когда это действительно необходимо. Теоремочка — проще пареной репы. Трудность тут в осуществлении ее на практике: поди вычисли, когда возникает настоящая необходимость.

Но ведь нет другого выхода? Предположим, они не врут. Предположим, и в самом деле сидят здесь давненько, за все это время получив лишь некое загадочное предложение, на которое следует немедленно соглашаться. Ждать этого предложения и самому? Душа вещует, что за время ожидания сделаешь не один шаг к превращению в забитое и запуганное животное. Вот они сидят, примеры. Может, актеры, а может, и живые примеры. Положительно, не разберешься без акции… Самое скверное, что забрали обувь. Пройти обутому километров сто по тайге, сейчас, в теплую пору без дождя — не столь уж трудное предприятие. Даже с Ольгой. В особенности если будет оружие…

Он решился. Пошептал на ухо Ольге, подставил скованные запястья. Во рту у нее ничуть не пересохло от волнения — скользивший по рукам Мазура язык был влажным, слюны попало изрядно. Стандартные наручники, защелкнутые не особенно тесно… Отвернувшись от недоуменно таращившихся на него соседей по нарам, Мазур медленно, сосредоточенно, неимоверно старательно стал проделывать с суставами все нужные манипуляции. Его очень хорошо этому учили в свое время, и все получалось автоматически — одна за другой нужные запястные кости выходили из суставов в строго определенной последовательности, Мазур тренированно гасил легкую боль…

Еще несколько минут — и он, стряхнув наручники, быстро поставил кости на место. Отнюдь не все старинные японские придумки из арсенала ниндзя — не киношных, а реальных — бесполезны в нашей родной действительности. Умение быстро освобождаться от всевозможных наручников, пут и хитрых узлов пригодится под любыми широтами…

Он вынул из-за спины освобожденные руки. Жаль, что не удастся освободить Ольгу — в камере нет ни единого предмета, годного на роль отмычки… Ольга смотрела на него восхищенно, остальные — с ужасом.

— Начнет кто орать — убью, — тихонько, сквозь зубы сказал Мазур, обращаясь главным образом к толстому дневальному.

Возможно, микрофоны иркутскому врачу пригрезились со страху, но все равно, нужно поторапливаться. Мазур подкрался к окошечку и забарабанил костяшками пальцев:

— Господин караульный!

Окошечко было довольно большое, голова в него не прошла бы, но руки с миской — запросто, для того, видимо, таким и задумано… Места для захвата достаточно.

Когда откинулась заслонка и показалась совершенно спокойная, недовольная физиономия, Мазур молниеносно выбросил руки с растопыренными пальцами. Вертухай задергался поначалу, но тут же захрипел, обмяк — лицо попало в железные тиски, все десять пальцев оказались при деле, крючками зацепив под челюсти, за болевые точки ушей, два вошли меж надбровными дугами и глазными яблоками.

Приблизив лицо вплотную, Мазур тихо сказал:

— Дернешься, сука, глаза выдавлю. Понял? Понял, нет?

— Уыы-о…

— Значит, понял, — спокойно продолжал Мазур, ни на миллиметр не ослабив захвата. — Не дергайся, падло, а то сам себя глазынек лишишь… Быстренько взял ключ и отпер замок. Ты дотянешься, без особых хлопот… Ну, считать до трех? — и для пущей убедительности легонько ударил двумя пальцами по барабанным перепонкам. При этом и остальные пальцы невольно усилили на миг нажим.

Караульный придушенно взвыл. Судя по скребущим звукам, он лихорадочно пытался попасть ключом в замок.

— Медленно, — сказал Мазур грозно-ласково. — Не торопись, душа моя, у тебя обязательно получится…

Замок тихонько лязгнул.

— Ага, — сказал Мазур удовлетворенно. — Теперь вынь замок, брось, так, чтобы я слышал, под ноги себе брось…

Стук упавшего замка. Мазур мгновенно отнял руки, ребрами ладоней ударил повыше ушей. Караульному хватило. Он еще оседал на пол, а Мазур уже толкнул дверь и вылетел в коридор. Для верности ударил еще раз — ногой. Босая пятка — хороший ударный инструмент, фильмы тут нисколечко не врут.

Чуть пригнувшись, приняв боевую стойку, прислушался. Тишина. Вертухай лежит неподвижно, доведенный до нужной кондиции. Мазур взял прислоненный к стене карабин — КО-44, охотничья переделка военной модели, неплохая вещь — быстро передернул затвор.

Патрон не вылетел. Мазур передернул еще раз. И вновь не увидел патрона. Нажал защелку, заглянул в магазин. Пусто. Припал на корточки, в темпе охлопал карманы караульного. Ни единого патрона. Обыскал быстренько — сигареты, спички. Все. Непонятно, как сей факт расценить — но думать некогда…

По привычке держа на изготовку бесполезное оружие, тихо прокрался к двери. Чуть-чуть приоткрыл — петли прекрасно смазаны, даже не скрипнула…

Тишина. Поодаль позвякивает цепью пес — судя по звукам, аппетитно лопает обед, возя мордой миску по траве. Рот у Мазура невольно наполнился слюной — принесло запашок жареного мяса, должно быть, кухня неподалеку. И ни единого человека вокруг. С чего начать? Допросить вертухая, когда придет в чувство, или наудачу действовать незамедлительно? Сгодится ли вертухай в приличные заложники?

Он тенью выскользнул на крыльцо, вдоль стены прокрался к углу. Осторожно высунул голову…

И получил в лицо струю чего-то нестерпимо едкого. Дыхание мгновенно пресеклось, перед глазами вспыхнули звезды, сознание помутнело, и он провалился в темную, бездонную яму.



…Он лежал, связанный по рукам и ногам, на левом боку. На чем-то твердом. Ага, нары. Весь окружающий мир заслоняла черная жилетка с длинной серебряной цепочкой поперек живота.

— Шустрый ты, голубь, — словно бы даже удовлетворенно произнес сидевший на краешке нар Кузьмич. — Верно я подумал, что следует посидеть поблизости, посмотреть, что и как… — он повертел пластмассовый баллончик с яркой маркировкой. — А хорошо из ума вышибает, чего только эта немчура не выдумает…

Мазур по-лошадиному фыркнул, помотал головой. В глотке и в носу еще чувствовался мерзкий привкус нервно-паралитической химии.

— Нехорошо из гостей-то уходить, голубь, хозяев не то что не предупредив, а еще и изобидев…

— А разве запрещали? — хмыкнул Мазур. — Этот толстый дурачок мне подробно растолковал насчет принятых у вас запрещений, но вот насчет того, что нельзя из гостей уходить, хозяев не предупредив, там ни словечка не было…

Кузьмич тихонько захихикал:

— А ведь верно, голубь, тут с запретами вышла промашка. Ну, это ж само собой подразумевается…


— Да? — тоном невинного дитяти спросил Мазур. — Что-то не помню я таких законов — «само собой подразумевается»…

— Ты, голубь, часом не жид? А может, адвокат? Ерзкий больно насчет законов…

— Я майор в отставке, — сказал Мазур.

— То-то и привык в морду заезжать… А там Ванюша обидой исходит. Больно ему и унизительно… Дайте мне, кричит, или над самим поизгаляться, или по крайности его бабенку повалять… — он с удовольствием наблюдал, как Мазур дернулся. — Ты не переживай… сокол. Произведу-ка я тебя, пожалуй, из голубей в сокола. Заслужил. По молодцу и почет. Ты зубами брось скрежетать. Скажу тебе по дружескому расположению, не так наша жизнь примитивно устроена, чтобы каждый кухонный мужик вроде Ванюши мог свою блажь в жизнь претворять. Но еще я тебе скажу: если оставлять провинность без наказания, выйдет не жизнь, а сущий бардак…

Он отодвинулся в сторону. На нарах, кроме них с Мазуром, никого не было — видимо, другая камера, обустроенная точно так же. Ольга лежала на полу лицом вниз, руки вытянуты вперед и скованы, двое знакомых по поездке на телеге парней без труда удерживают ее в этой позе.

— Валяй, Митрий, — сказал Кузьмич. — Только смотри мне, след сделай, а кожу не просеки — на первый раз…

Ольга пыталась биться, пока с нее стягивали штаны, но верзилы навалились, прижали. Незнакомый Митрий шагнул вперед и взмахнул нагайкой — как бы небрежно, ловко. На ягодицах моментально вспух алый широкий рубец.

— Штаны ей натяните, нечего пялиться, — сказал Кузьмич как ни в чем не бывало, повернулся к Мазуру. — Уловил нашу механику, сокол? Ты замечаньице заработал — а молодая женушка и ответит, может, попкой, а может, если особенно рассердишь, и другим местом. Так что ты уж впредь соблюдай, что велено, не расстраивай старика. Взяли, ребятки.

Мазура подняли и потащили в коридор, занесли в соседнюю камеру — прежнюю, с четверкой испуганных людей, прижавшихся к стене. Небрежно кинули на нары, завели следом Ольгу и сняли с нее наручники.

— Когда дверь запрем, развяжете сокола, — сказал Кузьмич в пространство. — И чтоб распорядок соблюдать, как по нотам. Марш на нары, голубка, и не переживай особенно, денек кверху попкой полежишь — пройдет…





Глава четвертая

Определенность




Мазур лежал долго, но к нему никто так и не посмел приблизиться. Он видел, как Ольга собралась было попросить сокамерников о помощи, но остановил ее взглядом — чтобы не напоролась на замечание. Она осталась лежать на животе, глядя на мужа с преувеличенно бодрым видом, однако в глазах стояли слезинки, скорее от бессильной злобы, чем от боли. Понемногу Мазур распутал руки сам — веревка оказалась самодельная, то ли конопляная, то ли льняная, завязанная не особенно хитрыми узлами, — а уж развязать ноги и вовсе было проще простого.

— Больно? — прошептал он Ольге на ухо, погладив по щеке.

— Обидно, — откликнулась она.

Пока он отсутствовал, сигареты и зажигалка улетучились. Дедуктивных способностей Шерлока Холмса тут не требовалось — Мазур уткнулся угрюмым взглядом в толстого дневального, и уже через минуту тот заерзал, занервничал, а через две осторожно приблизился и протянул издали захапанное. Мазур с Ольгой выкурили по сигаретке, отчего жизнь вновь несколько повеселела.

Но вскоре жить стало угрюмее. По Ольгиному ерзанью и многозначительным взглядам в сторону параши нетрудно было догадаться, в чем сложность. Ему и самому давно пора было переведаться с этим немудреным изобретением цивилизации — и, хочешь не хочешь, но придется идти на мелкие компромиссы…

— Придется, малыш, — прошептал он, пожав плечами. — Нигде не сказано, что правила нельзя выполнять с презрением…

Вздохнув, Ольга с самым каменным выражением лица обратилась к толстому:

— Животное дневальный, разрешите посетить вашу парашу.

Тот недвусмысленно тянул время, наслаждаясь призраком куцей властишки, и наконец с неподдельной важностью кивнул:

— Животное гостья, разрешаю посетить мою парашу.

Мазур, завидев, как Ольга мнется, сделал остальным выразительный жест, чтобы отвернулись. Немного погодя и сам, плюнув временно на гордую несгибаемость, запросил согласие на посещение. Жизнь научила его смирять гордыню, и все же он с превеликим трудом вытолкнул из горла:

— Спасибо, госпожа параша, за ваши ценные услуги…

Тем и плохи компромиссы в подобной ситуации: делаешь шажок за шажком, уговаривая себя, что все это не более чем вынужденная игра, — и сам не замечаешь, как переступаешь грань, за которой компромиссы превращаются в покорность…

В три часа дня окошечко распахнулось, и караульный лениво рявкнул:

— Животное Чугунков, жрать!

Толстяк ссыпался с нар и прямо-таки бегом кинулся к двери, откуда вернулся с миской и кружкой с водой. Так выкликнули всех по очереди — Мазура с Ольгой напоследок. С поганым осадком в душе Мазур откликнулся на команду:

— Животное Минаев, жрать!

Компромисс номер два — можно оправдать себя тем, что необходимо поддерживать силы… Как ни удивительно, процесс кормежки не содержал в себе ничего издевательского. Пайка состояла из приличного куска вареного мяса с вареной же картошкой, сдобренной то ли маслом, то ли маргарином. Что бы ни задумали тюремщики, голодом они пленников морить не собирались. Ничуть не пересолено, в самый раз. Ольга даже не справилась со своей порцией, и Мазур, чуток поразмыслив и перехватив голодный взгляд толстяка, прошел к нему и шепнул на ухо:

— Отдам, если обе наши миски вместо нас вылижешь…

Толстяк моментально согласился. Бог ты мой, каперанг, зло подумал Мазур, ты ж неприкрыто радуешься этой крохотной победе — до чего мелко…

Рано радовался. Вылизав миски, дневальный тут же кинулся к окошечку и завопил:

— Господин караульный, за новенькими замечание! Миски не вылизывают!