Око Мира

Без всякой задней мысли Ранд сунул палец в рот. От привкуса крови у него перехватило дыхание. Медленно Ранд поднес руку поближе к глазам и в неверном лунном свете заметил выступившую на кончике пальца бусинку крови. Крови из уколотого шипом пальца.





* * *


«Ветка» медленно плыла вниз по Аринелле. Ветер усилился, но он не был попутным, и паруса ничем не могли помочь судну. Как ни требовал капитан Домон быстрого хода, суденышко еле ползло. Ночью матрос на носу бросал за борт смазанный жиром лот и при свете фонаря громко выкрикивал промеры глубин рулевому, пока течение и длинные весла подгоняли корабль наперекор ветру. На Аринелле не было опасных скал, но река изобиловала мелководьями и отмелями, где судно могло накрепко засесть, все глубже зарываясь в ил носом, пока не подоспеет подмога. Если она, конечно, придет. Днем, от восхода до заката, работали длинные весла, но встречный ветер сопротивлялся гребцам, как будто хотел погнать судно вспять по реке.

К берегу не приставали ни днем, ни ночью. Байл Домон управлял кораблем и командой в равной степени твердо, ругая противный ветер, проклиная медленный ход. Он постоянно называл гребцов лентяями, разносил в пух и прах команду за каждый плохо привязанный линь; его низкий резкий голос рисовал троллоков десяти футов росту, бегающих по палубе и вспарывающих всем животы. Дня на два этих впечатлений хватило, чтобы заставить любого матроса кидаться работать чуть ли не бегом. Потом потрясение от нападения троллоков ослабело, и команда начала ворчать, что, дескать, неплохо бы выкроить часок, чтобы немного размять ноги на бережку, и что, мол, вообще плавать по реке в темноте — дело опасное.

Свое недовольство люди открыто не высказывали, жалуясь друг другу, постоянно косясь по сторонам, чтобы убедиться, что капитана нет поблизости, но тот, казалось, слышал каждое сказанное на его корабле слово. Всякий раз, как поднимался ропот, он молча выносил длинный, напоминающий косу меч и топор с хищно загнутым крюком на обухе, которые были найдены на палубе после нападения. Он вывешивал их на мачте на час, а раненые тыкали пальцами в свои повязки, и шепотки стихали... по меньшей мере на день-другой, пока кому-то из команды опять не приходила в голову мысль, что теперь-то троллоки наверняка остались далеко позади, и все повторялось сызнова.

Ранд подметил, что, когда матросы начинали перешептываться и хмуриться, Том Меррилин держался в стороне от команды, хотя обычно похлопывал их по спинам, шутил, обменивался с матросами добродушными подтруниваниями, вызывая ухмылки даже у самого усердного из них и занятого работой. Тревожным взглядом Том наблюдал за этими скрытными перешептываниями, хотя, глядя на него, казалось, что он целиком поглощен раскуриванием своей длинной трубки, или настройкой своей арфы, или чем угодно, но только не тем, чтобы обращать хоть какое-то внимание на команду. Почему он так себя вел, Ранд не понимал. Судя по всему, команда винила в случившемся скорее Флорана Гелба, но никак не ту троицу, которая заявилась на корабль, преследуемая по пятам троллоками.

Первые день или два жилистую фигуру Гелба можно было почти всегда увидеть рядом с каким-нибудь матросом, которого тому удавалось загнать в угол и заставить выслушивать свою версию событий той ночи, когда Ранд и его спутники оказались на борту. С бахвальства Гелб незаметно срывался в хныканье, а потом его скулеж сменялся хвастливыми угрозами, и губы его постоянно кривились, когда он зло указывал пальцем на Тома или Мэта, и особенно — на Ранда, стараясь взвалить вину на них.

— Они — чужаки, — понизив голос, заявил как-то Гелб, одним глазом косясь, не появился ли где капитан. — Что мы о них знаем? С ними пришли и троллоки, вот это мы знаем. Они с ними заодно.

— Удача, Гелб, распоряжается так, — угрюмо проворчал матрос с косичкой и вытатуированной на щеке маленькой голубой звездочкой. Он не глядел на Гелба, а укладывал линь кольцами на палубе, причем делал это голыми ногами. Несмотря на холод, все матросы ходили разутыми: на мокрой палубе сапоги скользили. — Ты б родную мать назвал Другом Темного, если б это позволило тебе отлынивать от работы. Пшел прочь!

Он сплюнул под ноги Гелбу и вновь занялся тросом.

Вся команда помнила ту вахту, на которой Гелб сладко спал, и ответ матроса с косичкой был самым вежливым из всех, которых тот удостоился. Даже работать с ним не желал никто. Гелб обнаружил, что его все время отправляют на работы одного, причем на работы самые грязные, вроде как чистить на камбузе жирные котлы или ползать в трюме на брюхе, выискивая течи в толще давней липкой грязи. Вскоре он перестал с кем-либо заговаривать. Плечи его настороженно-защищающе сгорбились, а обиженное молчание стало обычным состоянием Гелба — многие, мол, на него косятся, многие обижают, хотя он-то заслуживает в худшем случае только ворчания. Тем не менее, когда взгляд Гелба падал на Ранда, или на Мэта, или на Тома, готовность к убийству читалась на его длинноносом лице.

Когда Ранд обмолвился Мэту, что рано или поздно Гелб доставит им кучу неприятностей, Мэт оглядел судно и заявил:

— А можно ли верить кому-то из них? Хоть кому-то?

И отправился искать уголок, где мог бы остаться один, в одиночестве, какое возможно на корабле длиной меньше тридцати шагов — от приподнятого носа до ахтерштевня с установленными там рулевыми веслами. С той памятной ночи в Шадар Логоте Мэт проводил слишком много времени в одиночестве, в раздумьях, как считал Ранд.

— Беда, если она придет, парень, — откликнулся Том, — придет не от Гелба. Пока еще не от него. Из команды его никто не поддержит, а ему не хватит духу попытаться учинить что-нибудь в одиночку. Но вот другие?.. Домон, похоже, вбил себе в голову, что троллоки преследуют лично его, но остальные начинают думать, что опасность уже миновала. Они вполне могут решить, будто с них довольно. Они уже на грани срыва, вот так-то. — Менестрель подтянул лоскутный плащ, и у Ранда возникло ощущение, что тот проверяет свои спрятанные ножи, — лучший из оставшихся наборов. — Если вспыхнет бунт, парень, то вряд ли они оставят в живых пассажиров, чтобы мы потом могли рассказывать разные истории. Так далеко от Кэймлина Указ Королевы вряд ли будет иметь много силы, но даже деревенский мэр что-то да предпримет в таком случае.

После этих слов Ранд тоже стал стараться, чтобы его не заметили, когда он тайком следил за командой.

Том по-своему пытался отвлечь матросов от мыслей о мятеже. Он рассказывал всякие истории, все — пышные, с прикрасами, каждое утро и каждый вечер, а между ними исполнял любые песни, какие просили. Дабы подтвердить маскировку Ранда и Мэта как желающих стать учениками менестреля, каждый день он отводил час-другой для уроков, которые тоже в немалой степени забавляли команду. Ни одному из ребят Том, разумеется, и пальцем не позволил коснуться своей арфы, а то, что они вытворяли с флейтой, заставляло его страдальчески морщиться, — по крайней мере, поначалу, а команда от их упражнений с хохотом зажимала уши.

Менестрель научил ребят кое-каким из сказаний попроще, нескольким простейшим акробатическим номерам и, конечно же, жонглированию. Мэт стенал от требований Тома, но тот лишь дул в усы и свирепо смотрел на него в ответ.

— Я не знаю, как играть в обучение, парень. Я или учу чему-то, или нет. Ну, давай! Даже неотесанная деревенщина в состоянии сделать простую стойку на руках. Ну-ка, вставай!

Матросы, свободные от судовых работ, всегда собирались вокруг этой троицы. Они сидели на корточках, перешучивались, кое-кто сам пробовал выполнить то, чему обучал юношей Том, посмеиваясь над своими неловкими попытками. Гелб стоял поодаль и мрачно взирал на все горящим от ненависти взглядом.

Добрых полдня Ранд проводил опершись на поручень и провожая взглядом берег. Не то чтобы он и вправду ожидал увидеть, как Эгвейн или кто-то другой неожиданно появятся на речном берегу, но судно плыло так медленно, что порой юноша надеялся на такое. Они вполне могли нагнать корабль, даже не слишком понукая лошадей. Если им удалось убежать. Если они все еще живы.

Река несла свои воды, вокруг — никакого признака жизни, не было заметно ни единого суденышка, одна лишь «Ветка». Но сказать, что смотреть тут не на что и удивляться нечему, было неверно. К середине первого дня Аринелле текла меж высоких обрывов, протянувшихся по обе стороны на полмили. По всей их длине в скале были высечены статуи, мужчины и женщины в сотню футов высотой, с коронами на головах, указывающими на то, что это — короли и королевы. Не было в этой королевской веренице и двух похожих фигур, и долгие-долгие годы отделяли первого в этой череде от последнего. Ветра и дожди оставили на камне следы прошедших лет, сгладив и отшлифовав те скульптуры, что были высечены на северном конце. Но дальше к югу лица и детали становились четче. Река плескалась у подножий статуй, у ног, обкатанных до гладкости бугорков, если вообще не сточенных полностью. Сколько же они стоят тут, с удивлением подумал Ранд. Сколько, если река сточила так много камня? Никто из команды не отрывался от своей работы, чтобы взглянуть на статуи, — эти древние фигуры матросы видели раньше уже не один раз.

В другой раз, когда восточный берег вновь превратился в плоские луга, лишь кое-где нарушаемые пучками кустов, солнце сверкнуло на чем-то далеком.

— Что бы это могло быть? — вслух удивился Ранд. — Похоже, что-то из металла.

Проходивший мимо него капитан Домон остановился и покосился на далекий блеск.

— Это и есть металл, — сказал он. Его слова по-прежнему сливались вместе, но теперь Ранд уже вполне сносно понимал их, не ломая голову над смыслом речей Домона. — Башня из металла. Я видывал ее вблизи, так что знаю. Речные торговые суда используют ее в качестве ориентира. При такой скорости, с какой идем, мы в десяти днях от Беломостья.

— Металлическая башня? — спросил Ранд, и Мэт, сидевший скрестив ноги и привалившись спиной к бочке, очнулся от своих мыслей и прислушался.

Капитан кивнул.

— Точно так! Сверкающая сталь, на взгляд и на ощупь, но без пятнышка ржавчины. В две сотни футов высотой, в поперечнике такая же большая, как дом, на ней нет никаких знаков и никогда на ней не найдешь ни единой щели.

— Бьюсь об заклад, там внутри сокровища, — произнес Мэт. Он встал и пристально смотрел в сторону далекой башни, а река несла «Ветку» все дальше. — Такая штука нужна, чтобы защитить что-то ценное.

— Может статься, и так, парень, — пророкотал капитан. — Хотя в мире есть вещи и почуднее этой. На Тремалкине, одном из островов Морского Народа, есть каменная рука пятидесяти футов высотой, торчащая над холмом и сжимающая хрустальную сферу величиной с этот корабль. Уж если где-то и есть сокровища, так это под тем холмом, но островному народу нет дела до того, чтобы копаться там, а Морской Народ ничем не интересуется, кроме плавания под парусами своих кораблей и поисков Корамура, их Избранного.

— Уж я бы покопался, — сказал Мэт. — А как далеко этот... Тремалкин?

Купа деревьев заслонила сверкающую башню, но он все равно смотрел туда, словно бы все еще видел ее.

Капитан Домон покачал головой.

— Нет, парень, не эти сокровища заставят тебя объехать весь мир. Ну найдешь ты горсть золота или драгоценности мертвых королей, все хорошо и замечательно, но, понимаешь ли, именно неизведанность тянет тебя к новым горизонтам. В Танчико — это порт на Океане Арит — часть Дворца Панарха была, как говорят, построена в Эпоху Легенд. Там есть стена, на фризе которой изображены животные, каких ни один живой человек никогда не видел.


— Любой ребенок может нарисовать зверя, которого никто не видел, — заметил Ранд, и капитан усмехнулся.

— Это точно, парень, они-то могут. Но может ли ребенок сделать кости таких животных? В Танчико есть такие кости, скрепленные вместе, как в животном. Они стоят в залах Дворца Панарха, куда всякий может зайти и на этот скелет посмотреть. После Разлома остались тысячи чудес, и с тех пор возвысилось и погибло полдюжины или больше империй, некоторые из них не уступали по величине и силе империи Артура Ястребиного Крыла, и после каждой осталось многое, что стоит искать и найти. Светящиеся жезлы, бритвенное кружево, камень мужества. Хрустальная решетка, покрывающая остров, и она гудит, когда над ней встает луна. Гора, выдолбленная в виде чаши, а в ее центре серебристая спица высотой в сто спанов, и тот, кто подходит к ней ближе чем на милю, умирает. Подернутые ржавчиной развалины, обломки, черепки, предметы, поднятые с морского дна, предметы, о назначении которых не упоминается даже в самых старых книгах. У меня самого есть несколько таких вещиц. В мире полно такого, о чем вы и не мечтали, в стольких местах, что вам и за десять жизней не обойти. Вот такая неизведанность и притягивает.

— В Песчаных Холмах нам как-то довелось выкопать кости, — медленно произнес Ранд. — Необычные кости. Кусок рыбьего скелета — я думаю, что рыбьего, — величиной с этот корабль. Кто-то поговаривал, мол, не к добру это — в холмах копаться.

Капитан окинул его проницательным взглядом.

— Ты, парень, уже о доме задумался, а ведь только-только шагнул в мир! Мир еще поймает тебя на крючок. Ты бросишься в погоню за рассветом, вот подожди, и увидишь... а если ты когда-нибудь вернешься, твоя деревня окажется не так велика, чтобы удержать тебя.

— Нет! — Ранд вздрогнул. Сколько времени прошло с тех пор, как он вспоминал о доме, об Эмондовом Луге? И о Тэме! Должно быть, несколько дней. А ощущение было — как будто месяцы. — Когда смогу, я обязательно вернусь домой. Стану разводить овец, как... как мой отец, и я никогда больше не уйду из дома и вернусь туда очень скоро. Разве не так, Мэт? Как только сможем, мы отправимся домой и забудем даже о том, что это все есть на белом свете.

С видимым усилием Мэт оторвался от разглядывания деревьев, за которыми исчезла выше по реке башня.

— Что? А, да, конечно. Мы пойдем домой. Конечно. — Когда он повернулся, отходя, Ранд услышал его бормотание: — Бьюсь об заклад, он просто не хочет, чтобы кто-то еще отправился за сокровищем.

Похоже, Мэт не заметил, что произнес эти слова вслух.

Четвертый день путешествия вниз по реке застал Ранда на мачте, он сидел на топе, ногами зацепившись за штаги. «Ветку» мягко несло по реке, покачивая на волнах, но в пятидесяти футах над водой от этой легкой качки верхушка мачты колебалась взад и вперед, описывая широкие дуги. Ранд запрокинул голову и рассмеялся бившему в лицо ветру.

Весла были выставлены, и отсюда корабль походил на какого-то диковинного двенадцатиногого паука, ползущего по Аринелле. Ранд и прежде, бывало, залезал на такую высоту — на деревья в Двуречье, — но на сей раз ветви не заслоняли ему обзор. Все на палубе, гребцы на веслах, матросы, на коленях скребущие палубу лощильными камнями или занятые работой с линями и у крышек люков, выглядели такими чудными, если смотреть на них прямо сверху, — все какие-то приземистые и укороченные, — что Ранд провел битый час, просто глазея на них и посмеиваясь.

Он по-прежнему ухмылялся, поглядывая вниз на команду, но теперь юноша рассматривал проплывающие мимо речные берега. Ощущение было такое, будто он сидит на шесте, — не считая, разумеется, покачиваний взад-вперед, — а берега медленно скользят мимо, деревья и холмы медленно маршируют по обе стороны от него. Он оставался неподвижен, а целый мир двигался своим путем.

Повинуясь внезапному импульсу, Ранд выпростал ступни из переплетения оттяжек, крепящих мачту, и вытянул ноги и руки в стороны, удерживая вопреки качке равновесие. Ему удалось балансировать три полные дуги, а потом все разом кончилось. Руки и ноги крутанулись, словно крылья ветряной мельницы, сам Ранд повалился вперед и ухватился за фока-штаг. Ступни его скользнули по мачте, и теперь ничто не удерживало Ранда на ненадежном насесте, кроме рук, вцепившихся в штаг, а он засмеялся. Огромными глотками жадно втягивая свежий, прохладный ветер, Ранд смеялся, испытывая приступ пьянящего веселья.

— Парень! — раздался хриплый голос Тома. — Парень, если ты хочешь свернуть свою глупую шею, то не обязательно падать на меня.

Ранд глянул вниз. Прямо под ним, лишь в нескольких футах, держась за выбленки, сверлил юношу суровым взглядом Том. Как и Ранд, свой плащ менестрель оставил внизу.

— Том, — с сияющим лицом произнес Ранд. — Когда ты залез сюда?

— Когда ты словно оглох на оба уха и не услышал криков. Сгореть мне, парень, если все не подумали, будто ты совсем спятил.

Ранд посмотрел вниз и поразился, увидев удивленно поднятые кверху лица матросов на палубе. Один Мэт, скрестив ноги сидящий на носу спиной к мачте, не смотрел на него. Даже гребцы на веслах подняли головы, нестройно работая веслами. И никто их за это не бранил. Ранд, вывернув голову, взглянул из-под руки на корму. Капитан Домон стоял возле кормового весла, уперев в бедра кулаки, с добрый окорок каждый, и свирепо глядя на юношу, болтающегося у мачты. Ранд повернулся к Тому с ухмылкой на лице.

— Ты хочешь, чтобы я слез?

Том энергично кивнул.

— Был бы весьма признателен.

— Ладно!

Сдвинув хватку на фока-штаге, Ранд прыгнул с верхушки мачты. Он расслышал, как у Тома вырвалось проклятье, а юноша после короткого полета повис на руках, держась за фока-штаг. Менестрель, вытянув руку, уже готов был схватить Ранда и теперь сердито хмурился. Ранд опять ухмыльнулся Тому.

— Ну, я пошел вниз!

Качнув ногами вверх, Ранд перекинул одну ногу через толстый канат, который от мачты крепился на носу, затем зацепился за него сгибом локтя и разжал руки. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее он заскользил вниз. На самом носу он спрыгнул на палубу, прямо перед Мэтом, сделал шаг, удерживая равновесие, и повернулся лицом к корме, широко разведя в стороны руки, так, как делал Том после акробатического трюка.

Раздались матросские недружные хлопки в ладоши, но Ранд удивленно уставился на Мэта и на то, что тот держал в руках, скрытое от всех остальных. Изогнутый кинжал в золотых ножнах, отделанных странными эмблемами. Изящное золотое плетение обвивало рукоять, в головку ее был вставлен рубин размером с ноготь большого пальца Ранда, а крестовина представляла собой двух змеев в золотой чешуе, с открытыми пастями, в которых виднелись кривые зубы.

Мэт какое-то время еще продолжал двигать клинок в ножнах туда-сюда. По-прежнему играя им, он медленно поднял голову; в его глазах застыло отсутствующее выражение. Внезапно они сфокусировались на Ранде, Мэт вздрогнул и сунул кинжал за пазуху.

Ранд присел на корточки, скрестив руки на коленях.

— Где ты это взял? — Мэт ничего не ответил, быстро оглянувшись, чтобы проверить, нет ли кого чужого рядом. Как ни странно, парни были одни. — Ты ведь не из Шадар Логота его унес, а?

Мэт пристально посмотрел на Ранда.

— Это все из-за тебя! Из-за тебя и Перрина. Вы вдвоем утащили меня от сокровища, а он был у меня в руке. Мордет мне его не давал. Я его взял сам, так что предостережения Морейн о подарках — не в счет. Не рассказывай никому, Ранд. А то они его украдут.

— Я никому не скажу, — ответил Ранд. — По-моему, капитан Домон — честнейший человек, но за прошлое остальных, особенно Гелба, я не поручусь.

— Никому! — настаивал Мэт. — Ни Домону, ни Тому, вообще никому. Нас, из Эмондова Луга, осталось двое, Ранд. Мы не можем никому доверять.

— Они живы, Мэт. Эгвейн и Перрин. Я знаю, они живы. — Мэт выглядел пристыженным. — Но я все равно сохраню твою тайну. Будем знать только мы двое. По крайней мере, о деньгах нам больше волноваться не нужно. Если его продать, то нам с лихвой хватит, чтобы путешествовать до Тар Валона как королям.

— Н-да, конечно, — произнес через минуту Мэт. — Если придется. Только не говори о нем никому без моего разрешения.

— Я же обещал. Слушай, у тебя были еще сны, с тех пор как мы оказались на корабле? Как в Байрлоне? В первый раз выпал случай спросить об этом без толпы вокруг. Мэт отвернулся, искоса глянув на друга.

— Может, и были.