Око Мира

— Девять человек погибло, Милорд Капитан, и двадцать три ранено, семеро из них — серьезно. Но верхом могут ехать все. Тридцать лошадей пришлось умертвить. У них перерезаны сухожилия! — Эти слова он особо подчеркнул своим бесстрастным голосом, будто происшедшее с лошадьми было хуже, чем смерть и ранения людей. — Многие запасные лошади разбежались. Некоторых на рассвете мы сможем найти, Милорд Капитан, но волки, что разогнали их... поэтому, чтобы собрать их всех, потребуется не один день. Люди, которым полагалось присматривать за лошадьми, назначены в ночную стражу до нашего прибытия в Кэймлин.

— У нас ни одного лишнего дня, чадо Байар, — мягко произнес седоволосый. — Мы выступаем на рассвете. Этого решения не изменит ничто. В Кэймлине мы должны быть вовремя, так?

— Как прикажете, Милорд Капитан.

Седоволосый бросил взгляд на Перрина и Эгвейн, затем опять отвернулся.

— И что мы имеем, кроме этих двух юнцов?

Байар глубоко втянул воздух и помедлил с ответом.

— У меня есть ободранный волк, который был с ними заодно, Милорд Капитан. Из волчьей шкуры выйдет превосходный коврик для палатки Милорда Капитана.

Прыгун! Даже не осознавая, что делает, Перрин зарычал и попытался освободиться от своих пут. Веревки врезались ему в кожу — запястья стали скользкими от крови, — но не поддались.

Впервые Байар взглянул на пленников. Эгвейн отшатнулась. Лицо мужчины было столь же бесстрастным, как и голос, но в запавших глазах пылал жестокий огонь, совсем как пламя в очах Ба'алзамона. Байар ненавидел их так, будто они долгие годы были его врагами, а не людьми, которых он прежде никогда не видел.

Перрин с вызовом уставился ему в глаза. Рот его скривился в улыбке при мысли о том, как его зубы вонзаются в горло мужчины.

Вдруг улыбка юноши исчезла, и он содрогнулся. Мои зубы? Я же человек, а не волк! Свет, должен же быть конец этому! Но он по-прежнему не отводил взора от горящих глаз Байара: ненависть за ненависть.

— Мне нет дела до ковриков из волчьей шкуры, чадо Байар. — Упрек в голосе Капитана был мягким, но спина Байара вмиг отвердела, его взор уперся в стену палатки. — Вы докладывали о том, чего мы добились этой ночью, разве нет? Если мы вообще чего-то добились.

— Стаю, которая напала на нас, я могу оценить в пятьдесят или больше зверей, Милорд Капитан, из них мы убили по меньшей мере двадцать, возможно тридцать, волков. Я не считаю, что розыски трупов следует продолжать ночью, рискуя потерять еще несколько лошадей. Утром я соберу и сожгу убитых волков, тех, которых не утащат под покровом темноты. Кроме этих двух, было еще по крайней мере с дюжину людей. Полагаю, мы разделались с четырьмя или пятью из них, но маловероятно, что нам удастся найти еще хоть одно тело, исходя из обыкновения Приспешников Тьмы уносить своих мертвецов, дабы скрыть понесенный ими урон. По-видимому, это была согласованная засада, но возникает вопрос о...

У Перрина перехватило горло, когда худой мужчина продолжил свой доклад. Илайас? Осторожно, без всякого желания, он попытался почувствовать Илайаса, волков... И ничего не обнаружил. Было так, словно он никогда не проникал в мысли волков. Либо они погибли, либо оставили нас. Ему захотелось рассмеяться горьким смехом. Наконец-то случилось то, чего он так желал, но цена этого оказалась высока.

В этот самый момент седоволосый засмеялся низким, презрительным смешком, от которого на щеках Байара проступили алые пятна.

— Итак, чадо Байар, ваше заключение: свыше пятидесяти волков и больше десятка Приспешников Тьмы напали на нас из подготовленной заранее засады. Да? Видимо, так, если уж вы видели пару-тройку сражений.

— Но, Милорд Капитан Борнхальд...

— Я бы сказал — шесть или восемь волков, чадо Байар, а из людей, наверное, лишь эти двое. Вы выказываете искреннее рвение, но не имеете никакого опыта действий вне города. Совсем другое дело — нести Свет, когда улицы и дома далеко. Ночью обыкновенно волки кажутся числом более, чем есть на самом деле, — и люди тоже. Я думаю, самое большее — шесть или восемь. — Румянец Байара постепенно становился все темнее. — Полагаю также, что были они здесь по той же самой причине, что и мы: тут единственный доступный источник воды, по крайней мере на день пути в любом направлении. Гораздо более простое толкование — и обычно оно самое верное. Наберетесь опыта, научитесь.

По мере того как добродушный на вид мужчина говорил, лицо Байара покрывалось мертвенной бледностью; алые пятна на его впалых щеках по контрасту с ней обрели багровый оттенок. На мгновение он скосил глаза на двух пленников.

Теперь он нас ненавидит еще больше, подумал Перрин, за то, что мы слышали эти слова. Но почему он вообще нас ненавидит?

— Каково ваше мнение вот об этом? — спросил Капитан, показывая Байару Перринов топор.

Байар вопросительно взглянул на своего командира и, дождавшись ответного кивка, взял оружие. Он взвесил топор в руке и удивленно хмыкнул, затем коротко взмахнул им над головой, описав небольшую дугу и едва не задев верх палатки. Топором он орудовал так уверенно, будто родился с ним в руках. Восхищение, смешанное с завистью, промелькнуло на миг на худом лице, но, когда Байар опустил топор, лицо его было столь же бесстрастно, как и раньше.

— Превосходно сбалансировано, Милорд Капитан. Сделано просто, но очень хорошим кузнецом-оружейником, возможно даже мастером. — Горящие мрачным огнем глаза Байара обожгли пленников. — Оружие отнюдь не деревенских жителей, Милорд Капитан. Никак не фермеров.

— Конечно, нет. — Седоволосый повернулся к Перрину и Эгвейн с легким упреком и усталой улыбкой — добрый дедушка, которому известно, что его внуки напроказничали. — Меня зовут Джефрам Борнхальд, — сказал он им. — Ты, как я донял, — Перрин. Но вот вы, молодая женщина, как ваше имя?

Перрин сердито посмотрел на седого, но Эгвейн качнула головой.

— Не будь глупым, Перрин. Я — Эгвейн.

— Просто Перрин и просто Эгвейн, — тихо произнес Борнхальд. — Но, полагаю, если вы и вправду Друзья Темного, то вы желали бы скрывать свои подлинные имена по возможности подольше.

Перрин с трудом, но сам поднялся на колени; большего не позволяли путы.

— Мы не Друзья Темного! — гневно возразил он.

Слова еще не успели слететь с его губ, как Байар оказался возле Перрина. Мужчина двигался, словно змея. Юноша заметил, как рукоять топора резко двинулась к нему, и попытался пригнуться, но тяжелое топорище попало ему повыше уха. Лишь то обстоятельство, что Перрин отстранился от удара, спасло юношу, и он не упал с проломленным черепом. И все равно у него искры из глаз посыпались. От удара о землю перехватило дыхание. В голове звенело, и кровь заструилась по щеке юноши.

— У вас нет никакого права, — начала Эгвейн и пронзительно вскрикнула, когда рукоять топора метнулась к ней. Девушка отшатнулась вбок, и топорище со свистом пронеслось в воздухе, когда она упала на полотно пола.

— Лучше вам впредь быть сдержаннее на язык и не дерзить, — сказал Байар, — когда говорите с Помазанником Света, иначе можете лишиться языков.

Худшим из всего было то, что в голосе Байара по-прежнему не слышалось никаких эмоций. Отрезать языки пленникам не доставило бы ему удовольствия и не вызвало бы сожаления; это просто нечто такое, что ему пришлось бы сделать.

— Спокойнее, чадо Байар. — Борнхальд снова посмотрел на пленников. — Полагаю, вам не очень много известно о Помазанниках, или о Лордах-Капитанах Детей Света, не так ли? Нет, по-моему, не много. Так что хотя бы ради Байара постарайтесь не спорить и не кричать, хорошо? Я хочу только, чтобы вы шли в Свете, не больше, и если гнев возьмет над вами верх, это не поможет никому из нас.

Перрин поднял взгляд на мужчину с худым лицом, возвышающегося над ним и девушкой. Ради Байара? Юноша заметил про себя, что Капитан не приказал тому отойти от них, Байар встретил взгляд юноши и улыбнулся: улыбка коснулась лишь его губ, но кожа на скулах натянулась еще больше, от чего лицо стало очень напоминать череп. Перрин содрогнулся.

— Мне доводилось слышать о людях, бегающих вместе с волками, — в раздумье произнес Борнхальд, — хотя сам я прежде этого не видел. Как предполагают, люди разговаривают с волками и с прочими созданиями Темного. Мерзкое дело. Это заставляет меня опасаться, что Последняя Битва и в самом деле грядет.

— Волки не... — Перрин оборвал себя, когда носок сапога Байара оттянулся назад. Глубоко вздохнув, юноша продолжил более спокойным тоном. С гримасой разочарования Байар опустил ногу. — Волки — не создания Темного. Они ненавидят Темного. По крайней мере, троллоков они ненавидят и Исчезающих.


Перрин был поражен, заметив, как кивнул худолицый, кивнул, будто бы каким-то своим мыслям.

Борнхальд приподнял бровь.

— Кто тебе это сказал?

— Страж, — ответила Эгвейн. Она съежилась под горящим взглядом. — Он говорил, что волки ненавидят троллоков, а троллоки боятся волков.

Перрин обрадовался, что она не упомянула Илайаса.

— Страж, — вздохнул седой. — Создание ведьм из Тар Валона. Что еще мог сказать вам этот тип, коли он сам Друг Темного и слуга Приспешников Тьмы? Вы что, не знаете, что у троллоков волчьи рыла, и клыки, и волчья шерсть?

Перрин заморгал, желая одного: чтобы прояснилось у него в голове. Он по-прежнему чувствовал себя так, будто в голове у него — застывшая студнем боль, но была какая-то неправильность. Ему никак не удавалось разобраться со своими мыслями, чтобы уразуметь разгадку всего этого.

— Не у всех троллоков, — пробормотала Эгвейн. Перрин бросил на Байара настороженный взгляд, но худой просто наблюдал за девушкой. — У некоторых есть рога, как у баранов или козлов, или ястребиные клювы, или... ну, всякое такое прочее.

Борнхальд сокрушенно покачал головой.

— Я предоставляю вам шанс, а вы с каждым словом зарываете себя все глубже. — Он поднял руку с выставленным пальцем. — Вы бежали вместе с волками, созданиями Темного. — Второй палец: — Вы признали, что знакомы со Стражем, еще одним созданием Темного. Сомневаюсь, чтобы он рассказывал вам о том, чем занимается, если встреча ваша была лишь мимоходом. — Третий палец: — У тебя, юноша, в кармане была марка Тар Валона. Большинство людей вне Тар Валона стараются побыстрее избавиться от таких монет. Если только они не служат ведьмам Тар Валона. — Четвертый: — Ты нес с собой боевое оружие воина, хотя в то же время одет ты как фермерский парень. Следовательно, скрытничаешь и таишься. — Поднятый большой палец: — Вам известно про троллоков и Мурддраалов. Так далеко к югу лишь считанные грамотеи да те, кто побывал в Пограничных Землях, верят, что они существуют, что они не вымысел из преданий и рассказов. Может, вы бывали в Пограничных Землях? Если так, то скажите мне: где именно? Я порядком постранствовал в Пограничных Землях — мне они хорошо знакомы. Нет? Что ж, тогда ладно. — Он посмотрел на свои выпрямленные пальцы, затем со стуком уронил ладонь на стол. Выражение на лице доброго дедушки говорило о том, что внуки и в самом деле вели себя очень плохо и навлекли на себя серьезные неприятности. — Почему бы вам не рассказать мне правду: как вы докатились до того, что бегаете по ночам с волками?

Эгвейн уже открыла рот, но Перрин заметил упрямство в движении ее подбородка и мигом сообразил, что она собирается рассказать одну из тех придуманных ими историй. Этого делать не стоило. Не сейчас и не здесь. Голова у Перрина болела, и ему очень хотелось, чтобы у него было время подумать, но времени-то как раз и не было. Откуда знать, где бывал этот Борнхальд, с какими странами и городами он хорошо знаком? Если он уличит их во лжи, вернуться к правде станет невозможно. Тогда Борнхальд будет совершенно убежден, что они — Приспешники Тьмы.

— Мы из Двуречья, — быстро сказал Перрин.

Эгвейн в открытую вытаращилась на него, лишь потом спохватившись, а он торопливо стал излагать правду — или вариант правды. Они вдвоем покинули Двуречье, чтобы увидеть Кэймлин. По пути прослышали о развалинах огромного города, но когда они нашли Шадар Логот, там кишмя кишели троллоки. Им вдвоем удалось спастись за рекой Аринелле, но к этому времени они совсем заблудились. Потом они совершенно случайно встретили человека, который предложил провести их к Кэймлину. Он заявил, что его имя — не их дело, и вряд ли этот незнакомец излучал дружелюбие, но им нужен был проводник. В первый раз волков они оба увидели после того, как появились Дети Света. Все, что они пытались сделать, — это спрятаться, чтобы их не съели волки или не убили люди или лошади.

— ...Если бы мы знали, что вы — Дети Света, — закончил юноша, — мы бы попросили у вас помощи.

Байар недоверчиво хмыкнул. Перрина такое отношение озаботило мало: если удастся убедить Капитана, то Байар им не Страшен. Ясно, что Байар дышать перестанет, прикажи ему Лорд-Капитан Борнхальд.

— Не вижу тут никакого Стража, — чуть погодя произнес седоволосый мужчина.

Выдумка Перрина подвела юношу — он понимал: чтобы обдумать все, нужно время. В возникшую паузу-брешь устремилась Эгвейн:

— Его мы встретили в Байрлоне. В городе полным-полно людей, спустившихся после зимы с копей, и в гостинице нас посадили с ним за один стол. Мы с ним только раз поговорили за едой.

Перрин вздохнул свободнее. Спасибо, Эгвейн.

— Верните им их пожитки, чадо Байар. Не оружие, разумеется. — Байар удивленно посмотрел на Борнхальда, и тот добавил: — Или же вы из тех, кому по душе грабить непросвещенных, чадо Байар? Это же дурное занятие, да? Ни один человек не может быть вором и ходить в Свете.

Казалось, Байар боролся с соблазном не поверить этому предположению.

— Значит, вы нас отпускаете? — В голосе Эгвейн звучало удивление. Перрин поднял голову и посмотрел на Капитана.

— Конечно, нет, дитя, — печально сказал Борнхальд. — Может, вы и рассказываете правду о том, что вы из Двуречья, поскольку знаете о Байрлоне и рудниках. Но вот Шадар Логот?.. Это название известно очень и очень немногим, большинство из них — Друзья Темного, и каждый, кому известно достаточно, чтобы знать это название, сведущ достаточно, чтобы не соваться туда. Советую вам по пути в Амадор придумать историю получше. Время у вас будет, так как нам придется задержаться ненадолго в Кэймлине. Правда, дитя, — предпочтительна. В правде и в Свете — свобода.

Байар забыл о своей робости перед седоволосым. Он резко отвернулся от пленников, в словах его прозвучала оскорбительная резкость.

— Вы не можете! Это не позволено! — Борнхальд насмешливо приподнял бровь, и Байар, поперхнувшись, мигом сбавил тон: — Простите меня, Милорд Капитан. Я забылся, и я смиренно прошу прощения и готов подвергнуть себя епитимье, но, как отметил сам Милорд Капитан, мы должны быть в Кэймлине вовремя, а так как большая часть запасных лошадей разбежалась, то нам и без пленников будет трудно поспеть туда в срок.

— И что же вы предлагаете? — тихо спросил Борнхальд.

— Кара для Приспешников Тьмы — смерть! — От ровного голоса, которым были сказаны эти слова, их смысл стал еще более зловещим и ошеломляющим. Таким тоном можно было предлагать раздавить букашку. — С Тенью не может быть перемирия. Нет снисхождения Друзьям Темного.

— Рвение должно приветствовать, но, как мне часто приходится замечать своему сыну Дэйну, чрезмерное усердие может обернуться прискорбной ошибкой. Вспомните к тому же, о чем говорят Догматы. Ни один человек не потерян настолько, что его нельзя было бы вывести к Свету. Эти двое юны. Они еще не могли оказаться глубоко в Тени. Их еще можно привести к Свету, если только они позволят поднять пелену Тени с их глаз. Мы обязаны предоставить им такую возможность.

На миг Перрин почти почувствовал расположение к похожему на ласкового дедушку мужчине, который встал между ним и Байаром. Затем Борнхальд с улыбкой, по-отечески ласковой, повернулся к Эгвейн.

— Если вы откажетесь прийти к Свету к тому времени, когда мы достигнем Амадора, я буду вынужден передать вас Вопрошающим, а по сравнению с ними рвение Байара — не более чем свеча перед Солнцем. — Седоволосый говорил, словно человек, который сожалеет о том, что принужден делать, но у которого и в мыслях нет совершить нечто выходящее за рамки своих прямых обязанностей — как он их понимает. — Раскайся, отрекись от Темного, приди к Свету, исповедуйся в своих грехах и расскажи о том, что тебе известно об этих мерзостях с волками, и ты будешь избавлена от кары. Ты пойдешь свободно, в Свете.

Внимательный взгляд упал на Перрина, и Борнхальд сокрушенно вздохнул. Ледяной холод сковал юношу.

— Но вот ты, просто Перрин из Двуречья... Ты убил двоих Детей. — Борнхальд коснулся топора, который Байар по-прежнему держал в руках. — Что до тебя, то, боюсь, в Амадоре тебя ждет виселица.





Глава 31

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ЗА УЖИН