Оправдание невиновных

По уходящему вглубь школы коридору застучали шаги — бегала Майка быстро. Впрочем, она все делала быстро. Вот только что была цветным пятнышком в уходящем вдаль светлом проеме — и вот она уже здесь, и слова льются стремительным потоком, без малейшего внимания к возгласу бордовой дамы «Вершина, почему ты покинула кабинет?»:

— Милка сказала, что я к ней в рюкзак лазила, и Мирабель велела родителей вызвать. Ой, простите, я хотела сказать Мирабель Леонтьевна, — в голосе Майки не звучало ни намека на сожаление.

Арина подавила смешок. Мирабель Леонтьевна, подумать только! Видимо, это и есть школьная психологиня.

Та попыталась взять ситуацию под собственный контроль:

— Очень хорошо, что вы так быстро приехали, — она кивнула Арине одобрительно, но строго. — Дети, которым приходится долго ждать, чувствуют себя заброшенными, это наносит серьезную травму детской психике. И в первую очередь я должна вас предупредить, чтобы вы ни в коем случае не устраивали домашних репрессий. Не ругали бы, не наказывали тем более. Каждый ребенок время от времени берет что-то без спроса, что-то чужое, это нормальный этап становления. И наша задача — мягко объяснить маленькому человеку, почему так делать не следует, помочь ему понять себя, чтобы единичный инцидент не стал источником…

Голос у психологини был приятный. Очень приятный. Хорошо поставленный, мягкий, уютный — округлый, как сама его обладательница. Арина пожалела, что у нее в сумке нет лимона: вот бы вытащить и откусить при всем честном народе — чтобы эту уютную (если бы только не «военная» стрижка!) кондитерскую физиономию перекосило. Не ругать, значит, и не наказывать? Ах, милая Мирабель Леонтьевна, считающая меня Майкиной мамой! Да откуда бы я вообще узнала, что Майку следует (или не следует) за что-то ругать или наказывать, если бы ты, госпожа психолог, не устроила тут цирк с конями?

— Мы сейчас вернемся в мой кабинет и спокойно во всем разберемся, — завершила наконец свой монолог госпожа психолог. — Мила, ты можешь идти.

— Нет, — произнесла Арина негромко, но так, что дернувшаяся было к дверям сердитая фея застыла на месте. Психологиня же поглядела на визитершу с недоумением. — Думаю, Мила пока останется, — с той же интонацией пояснила Арина. — Она ведь непосредственный участник события, я правильно понимаю?

Бордовая дама слегка оторопела:

— Но зачем… Она все уже рассказала. Теперь нужно, чтобы Майя вернула чужое, — оживившись, она взглянула на Майку строгим, но в то же время ободряющим взглядом. Вроде как она — священник, подумалось вдруг Арине, а мы тут — паства, коей требуется пастырь. Добрый пастырь. Иди и больше не греши. Но Майка-то! Если психологиня ожидала, что после ее слов девочка голову или хотя бы глаза виновато опустит, то — просчиталась. Майка смотрела спокойно и открыто.

— Итак, — Арина продолжала говорить безлично-официальным тоном. — По словам Милы, Майя залезла в ее ранец и что-то оттуда взяла. Что, кстати?

— Деньги, конечно! — фыркнула фея.

— Ясно. В таком случае Мила — не только свидетель, но и потерпевшая. Поэтому ее присутствие совершенно необходимо.

— Вы… юрист? — слегка растерянно спросила бордовая дама с невероятным именем.

Арина кивнула. Дама вдруг опять приободрилась:

— Но поймите, это же дети! Ваш юридический опыт не имеет сейчас… не должен иметь… мы должны думать о том, чтобы не нанести своими действиями травму…

Значит, обвинять одну девчонку в воровстве на основании слов другой девчонки — это не травма, подумала Арина, едва сдержавшись, чтобы не произнести этого вслух.

Психологиня, должно быть, приняла ее краткое молчание за слабость и ринулась развивать атаку:

— Может, вы и полицию предложите вызвать?

— Кстати, неплохо бы, — почти лениво произнесла Арина. — Не то чтобы именно полицию, но в целом ход мысли правильный.

Оранжевый мальчик тихонько спросил о чем-то Майку. Должно быть, что-то вроде: твоя мама правда юрист? Потому что племяшка, гордо расправив плечи, шепнула: «Следователь!» Громче, чем надо бы, шепнула, психологиня явно услышала. Арина предпочла бы раскрыть карты попозже, но что ж, пусть так.

— Я сейчас позвоню одному хорошему человеку, — любезно улыбнулась она. — Он эксперт-криминалист. Это немного не по правилам, но нам же не обвинительное заключение готовить, нам лишь ситуацию прояснить. Сейчас у нас имеются слова Милы против слов Майи. Но ведь очень легко выяснить, есть ли у Майи какие-то чужие деньги.

— Да она их давно в свой кошелек сунула, теперь поклянется, что они ее собственные! — с нескрываемым удовольствием заявила «фея».

— Милка, ты совсем, что ли, тупая? — почти радостно вмешался оранжевый мальчик. — Если деньги твои, на них твои отпечатки будут. То есть должны быть. А если нет, значит, ты врешь. Так? — он взглянул на Арину.

— Еще проще, — улыбнулась та. — Майя, ты брала рюкзак Милы?

— Даже не прикасалась! — торжествующе заявила племяшка.

— Значит, не нужно в деньгах копаться. Если на рюкзаке Милы нет Майиных следов, обвинение в краже не просто исчезает, а плавно превращается в обвинение в клевете. Понимаете, Мирабель Леонтьевна? Девочка все выдумала, а вы принялись… разбираться.

— Но зачем ей такое выдумывать? — на скулах психологини запылали два резких, точно карандашом очерченных красных пятна.

— Каждый ребенок время от времени что-нибудь выдумывает, — Арина не отказала себе в удовольствии вернуть психологине ее же тезис. — Некоторые сказки сочиняют, а некоторые… вот такие истории. И нам важно мягко объяснить маленькому человеку, почему так делать не следует.

— Подумаешь, следователь! — оказывается, Майкину реплику услышала и фея. — Моя мама — судья, а судья главнее следователя! Она вас всех в тюрьму посадит!

Боже, ну и каша в голове у девчонки! Неужели мать-судья (в этом-то Арина ни на мгновение не усомнилась) позволяет себе дома подобные высказывания?

— Это очень спорно, — мягко ответила она. — Пока у нас два варианта развития ситуации. Вариант первый. Мила говорит что-нибудь вроде: простите, Мирабель Леонтьевна, я ошиблась, мне показалось… Ну и перед Майей извиняется.

— Не надо мне ее извинений! — буркнула Майка. Только тут Арина вдруг вспомнила, что ей всего-то семь лет. Умна, конечно, не по годам, но масштабы планирования не те.

— Тебе — нет, — она быстро, незаметно подмигнула племяшке, и та, похоже, поняла, кивнула, так же незаметно. — Второй вариант. Я звоню эксперту и мы проверяем на отпечатки рюкзак Милы.

— Да кто вам позволит так над ребенком измываться? — в дверях стояла квадратная, как бульдозер, дама в коротком норковом полушубке и норковой же шапке. Оранжевый мальчик, которого просто отшвырнуло распахнувшейся створкой, пошатнулся, но, сделав пару шагов в сторону, устоял.

— Людмила Афанасьевна… — пролепетала явно испуганная психологиня.

— С кем имею честь? — вежливо осведомилась Арина.


— Да какая тебе еще честь?! — голос у обладательницы норковой шубы был зычный, почти пронзительный. — Забирай свое отродье и молись, чтоб про вас забыли! Знаешь, кто моя дочка? Она быстро на тебя дело заведет, поедешь на Колыму комаров кормить!

— Вы бабушка Милы?

— Я-то бабушка. И нечего тут всякой швали над моей кровинкой измываться. Пойдем, Милочка, мама их всех в тюрьму посадит.

— Людмила Афанасьевна, — остановила ее Арина. Тем самым негромким, но очень убедительным «юридическим» голосом.

Та, кстати, послушалась. Отпустила внучку, воззрилась на Арину недовольно:

— Чего надо?

— От вас — ничего. Только, когда дома будете, спросите у дочери. кто именно дела, как вы выражаетесь, заводит. Ну и насчет публичной угрозы неправосудных решений тоже спросите. Думаю, дочка вам объяснит, чем это грозит — ей грозит, не вам. А тебе, Мила, придется выбрать один из вариантов. Потому что обвинение было озвучено. Причем не в частном разговоре, а публично, да еще и с привлечением официальных, так сказать, инстанций в лице Мирабель Леонтьевны. Полагаю, все ваши одноклассники в курсе уже? Значит, обвинение должно быть снято не только публично, но и доказательно. Собственно, ты можешь идти с бабушкой. Но вот рюкзак придется оставить. Мирабель Леонтьевна выступит независимым свидетелем. Отпечатки — это быстро.

Она метнула быстрый взгляд в сторону оранжевого мальчика, который уже успел под шумок отволочь «шотландский» ранец в сторонку. Грамотно, кстати, отволок, взявшись за верхнюю ручку через пуховик. Толковый мальчик.

— Да кто вам позволит с ребенка отпечатки снимать? — возмутилась дама-бульдозер.

— Мне и не нужно, — улыбнулась Арина. — Криминалист легко отпечатки хозяйки отсеет, ими же внутри все усыпано. И завтра весь класс будет ознакомлен с итогами этой экспертизы. Дабы не оставалось недомолвок.

Мила, глядя в пол, молчала.

Людмила Афанасьевна, как ни странно, тоже.

Алевшие на психологининых скулах пятна расползлись, и теперь ее щеки по цвету почти соперничали с ее костюмом. Арине подумалось, что, обрисовывая два варианта развития ситуации, надо было еще и этой… специалистке по детской психологии на извинения намекнуть. Но, может, и хорошо, что не намекнула. Если Мирабель, господи боже мой, Леонтьевна — не дура, а просто рьяная идеалистка, сама сообразит, а если — дура, то намекай не намекай, толку не будет. Скорее даже наоборот. Может и злобу затаить, а Майке в этой школе еще учиться.

С минуту белокурая фея кусала губы, потом покашляла, сглотнула, расправила плечи и тихо, но внятно произнесла:

— Я ошиблась, Мирабель Леонтьевна, мне очень жаль, — и, повернувшись к Майке, уже почти совсем не слышно буркнула. — Извини.

— Мне очень жаль, — повторила психологиня. — Извини, Майя.

— Принято, — кивнула та, и Арина опять восхитилась племяшкой: в подобной ситуации другая, к примеру, эта вот сердитая фея наверняка воспользовалась бы возможностью потоптаться на поверженном противнике. А Майка — молодец. Хотя пришлось ей сегодня несладко. Стойкий оловянный солдатик.

— Прости, Арин, — вздохнула девочка, когда они уже шли в сторону дома.

— Боже, Майка, за что?

— Ну… сама не справилась, шум подняла, кинулась тебя звать, — она с размаху пнула подвернувшуюся льдышку.

— Ты, знаешь, лишнего-то на себя не бери, угу? А если ты увидишь пожар? Сама тушить кинешься или пожарных вызовешь?

— Так то пожар… — протянула Майка, но в голосе уже появилось что-то похожее на сомнение.

— Сегодня был вполне пожар, — Арина старалась, чтобы ее собственный голос звучал максимально спокойно. — Ты изумительно справилась. Я, честно, тобой восхищалась.

— Было бы чем…

— И было, и есть. Что же до шума, который ты якобы подняла, не забывай, это просто моя работа.

— Но ведь твоя работа — ловить злодеев.

— Иногда, чтобы поймать злодея, приходится для начала очистить от подозрений невиновного.

— А разве… Разве бывает…

— Не надо, Май, — перебила Арина. — Все ты понимаешь. В школе тоже не должно бы происходит ничего такого, как сегодня. Но — случается. И судебная система не всегда безупречна, иногда она дает сбои. Но, — Арина даже остановилась, чтобы повернуться к племяннице лицом к лицу. — Сегодняшняя ошибка твоей Мирабель Леонтьевны не основание отменять должность школьного психолога. Ошибки бывают всегда и везде, это проблема любых сложных систем. И уж тем более тех, которые работают на человеческом факторе.

— Как с прививками? Ну помнишь, когда нам эту, как ее, бэцэжэ кололи, а Жанкина мамочка прибежала в школу скандалить, чтоб от ее деточки отстали, потому что от прививок даунами становятся и вообще от них сплошные осложнения и никакой пользы. Ты мне объясняла, что осложнения бывают — в одном случае на миллион, ну или на сто тысяч, не помню, а если прививок не будет, болеть будут все. Или половина.

— Похоже, — засмеялась Арина. — Прививки, судебная система или хотя бы правила поведения за столом существуют не для того, чтобы превратить нашу жизнь в рай, этого не может ни одна система. Но не дать жизни превратиться в ад — может. Для этого любая система правил и существует. Ох, — спохватилась вдруг она. — Что это я с тобой, как на митинге, ей-богу.

— Нет, правильно. Я не думала, что все так сложно.

— И не думай, рано тебе пока таким голову грузить.

— Я буду думать… понемножку. Знаешь, я так удивилась, когда Мирабель тоже извинилась.

— Вот видишь. Получается, она вполне вменяемая. Ну сглупила, с кем не бывает.

— И с тобой, что ли?

— Все, заяц, пришли, делаем веселые лица.