Осенний Лис

* * *


– Эй! Жузга! Погоди…

Жуга обернулся.

Вниз по улице за травником чуть ли не бегом поспешал какой-то бородач. Догнал, поравнялся и остановился перевести дух.

– Уф… Совсем запыхался! День добрый.

– День добрый, – кивнул в ответ Жуга. – Меня звал, что ли?

– Ага. Я…

– Ну, так меня Жуга зовут, а не Жузга… Чего кричал?

– А, ну извиняй, если обидел ненароком… Ты ведь вроде травник, а?

– Ну, положим.

– Дело у меня к тебе. Ведь раз ты, парень, травник, то и в заговорах разных тоже смыслить должон. Ты ведь не при деньгах сейчас?

– С чего ты взял?

– Слухами земля полнится. Помоги, а? А уж я в долгу не останусь.

Жуга некоторое время не отвечал, разглядывая незнакомца. Это был среднего роста нестарый крестьянин с рыхлым, землистого цвета лицом, одетый в добротный, хоть и не новый полушубок, шапку и сапоги. Не бедняк, но и не очень уж зажиточный, так, серединка на половинку.

– А что стряслось? – спросил Жуга.

Мужик в полушубке замялся. Поскрёб в затылке.

– Да как тебе сказать… В двух словах не обскажешь. Вот что: живу я рядом, пошли ко мне? Посидим, поговорим, а то чего на морозе стоять…

– Как тебя звать?

– Меня-то? Вацлав.

Жуга вздохнул и задумался. Спешить сегодня и впрямь было некуда.

– Что ж, пойдём.

Изба у Вацлава оказалась – всем избам изба: пятистенная, с резными окошками и большим крытым подворьем. Отряхнувши на крыльце снег с башмаков, Жуга оставил в сенях полушубок и шапку и вслед за хозяином прошёл в опрятную горницу. Как и следовало ожидать, жил Вацлав не один – у печки суетилась жена, а с печки поглядывали трое ребятишек – две девочки-двойнятки лет семи да мальчонка чуть помладше. При появлении незнакомца троица поспешно спряталась за занавеской.

– Проходи, друг Жуга, садись, садись. – Вацлав кивнул на скамью и уселся рядом. Глянул на жену, молчавшую настороженно, нахмурился, прикрикнул сердито: мол, не стой ступой, неси всё, что есть, на стол. Та засуетилась, застучала посудой. На столе появились щи в горшке, каравай, разные закуски, пироги, яйца, сыр, молоко и большой жбан с пивом. Вацлав крякнул довольно, подсел поближе.

– Ну, закусим, чем Бог послал!

Осмелев, вылезли наружу ребятишки и, получив по куску пирога, остались сидеть.

Раскупорили жбан. Пиво оказалось густое и крепкое. Съели по чашке щей, ещё по одной. Наконец, когда на столе появился самовар, Жуга решил, что пора переходить к делу.

– Ну, хозяева, спасибо за угощение, пора и дело знать. Говори, Вацлав, зачем звал.

– Значит, так, – налив себе чаю, начал тот. – Уж полгода, наверное, будет с тех пор, как у нас неладное творится. Я уж кого только ни просил помочь – и батюшку, и бабку Нису, да всё без толку. Всяк толь…

В углу как будто кашлянули. Вацлав поперхнулся, выронил блюдце и остолбенело уставился на гостя. Чай разлился по скатерти. Хозяйка ахнула и прикрыла рот ладошкой. Жуга бросил быстрый взгляд на хозяина, на его жену, на стол перед собой и вздрогнул: кусок пресного пирога, взятый с общей тарелки, сам собой съехал на скатерть и теперь ползком, как улитка, медленно пробирался меж чашек обратно. Послышалось хихиканье.

Ни секунды не медля, Жуга вскочил, опрокидывая лавку, рука сама нащупала за поясом шершавую ореховую рукоять, и через миг его нож пригвоздил самоходный пирог к доскам столешницы. «Ай мэ!» – тихо вскрикнули под потолком. Стоявший возле печки берёзовый веник шаркнул по полу и безо всякой причины взвился в воздух, целясь прутьями в лицо. Жуга, не глядя, сбил его ударом кулака, вскинул руки и выкрикнул коротко: «Кумаш!» Упала, звеня, печная заслонка, и всё стихло. Жуга постоял с минуту, настороженно прислушиваясь, шумно выдохнул, поднял и утвердил на место лавку, сел и налил себе чаю. Выдернул нож, тронул дырку на скатерти, покачал головой, откусил пирога и стал жевать как ни в чём не бывало. Вацлав со страхом смотрел на него, словно Жуга уплетал живого ежа.

– Славные у тебя пироги, хозяйка, – хмуро сказал травник, прожевавшись. Повернулся к Вацлаву. – Теперь выкладывай начистоту, что и как.

– А… это не вернётся?

– Пока я здесь, не вернётся.

Хозяин собрался с духом и торопливо, сбивчиво начал.

Он не помнил, когда началось. Вроде бы летом, а может, осенью. В тот год стояли табором цыгане у села. Вели себя чинно, коней не крали, а если и крали, то в других деревнях. Жили у себя, а в село наведывались за пивом да посудачить. Андрлик, тесть его, который пиво варит, здорово тогда нажился. Опять же, и ребятишки ихние в село захаживали, пели, плясали, попрошайничали. Таскали, понятное дело, что плохо лежит. А как уехали, тут, значит, началось вот это… это вот… вот это самое.

Воцарилась тишина.


– Ну, – хмуро спросил Жуга, – что же ты умолк?

– Дык ведь всё вроде… – пролепетал тот, потупившись.

Жуга поднял взгляд, посмотрел Вацлаву в глаза.

– Всё, говоришь? Ну что ж, раз так… Спасибо за хлеб, за соль. – Он встал. – Пойду я, пожалуй.

Вацлав растерянно захлопал глазами.

– Эй, погоди! Это как же… как же это…

Жуга обернулся. Лицо его скривилось.

– Думать надо было! – хмуро сказал он. – Бог знает, чего ты там для цыганчат пожалел. Может, хлеба они просили, может, юбку старую или рубаху скрали… Не ведаю я, раз молчишь. Сам тоже, поди, нажился на них, а менки пожалел.

– Дык ведь я… – закудахтал Вацлав. – Кто ж знал! Ведь надоели ж хуже горькой редьки, нехристи! Ну отодрал я двоих ремнём, чтоб не шастали где попало… пацана с девкой… Кто ж знал!

– «Кто ж знал!» – передразнил Жуга и опустился на лавку. Помотал рыжей головой. Вздохнул. – Хитрые они. Даже дети малые, и те у них могут кой-чего. Вераку тебе подсунули. Или тырву, чёрт их разберёт…

Хозяйка и ребятишки сидели тише воды, ниже травы. Вацлав растерянно молчал. Чесал в затылке.

– И… что теперь?

– В дом ты их пускал?

– Нет…

– Пошли на двор.

Во дворе Жуга огляделся, прошёлся туда-сюда и решительно направился под навес-дровяник.

– Осенью дрова склал? Летом?

– Летом…

Жуга неторопливо двигался вдоль поленницы, дотошно ощупывая дрова, вытаскивал щепки и куски коры. Посадил занозу, сморщился: «Здесь нет». Прошёл дальше, потом ещё чуток, и Вацлав уже отчаялся, когда из-за третьей поленницы вдруг донеслось торжествующее «Ага!» – и показался травник.

– На, держи.

Вацлав с изумлением уставился на его находку. То были две грубые деревянные куклы, наряженные в пёстрое тряпьё. Ни рук, ни ног у них не было. Нарисованные углём лица скалили зубы.

– И это всё?! – опешил крестьянин.

– Всё.

– Гм, это же надо, а? Скажи кому – не поверят. Ведь даже рук нет…

– А руки ихние по избе твоей шарили, – усмехнулся Жуга.

Вацлав повертел деревяшки в руках, покосился на травника.

– Что мне с ними делать?

Жуга пожал плечами.

– Хочешь – сожги, а нет – девчонкам отдай. Аккурат две штуки. Теперь можно, теперь от них вреда не будет.

Вацлав содрогнулся:

– Ну уж нет! Хватит лукавого дразнить. В огонь их, в плиту! Да слышь-ка… – Он замялся. – А ну как вернётся эта пакость? – Травник покачал головой. – Ага… Ну, спасибо тебе! Век благодарен буду. – Он сунул кукол в карман. – Так как насчёт денег? Двадцати менок хватит? Сочтёмся, а? Вот и славно, за мной не залежится. А сейчас, такого дела ради надо бы того… пропустить по кружечке. Пошли-ка в дом, друг Жугуц, отпразднуем!

Жуга поднял голову.

– Жуга.

– Что? – обернулся Вацлав.

– Меня зовут Жуга, – хрипло сказал травник и, повернувшись, зашагал вниз по улице.