От винта! : Не надо переворачивать лодку. День не задался. Товарищ Сухов
Часть 64 из 79 Информация о книге
– Товарищ Титов! В операции «Остров» вами было задействовано 1236 истребителей, а вы просили развернуть 3500. Почему? – Не было уверенности в том, что удастся с ходу прорвать ПВО противника. Кто-то из лётчиков мог ошибиться. В этом случае пришлось бы действовать как тогда, под Курском. Сталин встал из-за стола, поднял бутылку вина и постучал по ней вилкой, прося тишины: – Товарищи! Прошу тишины! – Все, даже хорошо поднабравшийся Каганович, успокоились и сделали серьёзные лица. Большинству это уже не удавалось, но все крепились. – Мы – победили! Я не знаю, как нам это удалось, но мы – победили. Можно много говорить о причинах и следствиях: и наших поражений в начале войны, и наших побед. Всё удалось благодаря силе и мужеству нашего народа. В первую очередь, русского народа, который на своих плечах вынес нашу страну из небытия. Из глубочайшего поражения 41-го года. И этот народ не потребовал от нас сменить правительство, а сплотился и выдвинул из своих рядов таких бойцов, как Титов, Покрышкин, Жуков и огромное количество других героев. Вот тут сидит уже маршал авиации Титов. А вы знаете, что в сорок первом он был лейтенантом?!! Обыкновенным лейтенантом. Ты не любишь ордена, открыто отказывался от них с сорок третьего года, чтоб воевать не мешали. Михал Иванович! Читай! Я встал, а Калинин прочитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении меня орденом Победы. – Это четвертый орден, товарищ Четвёртый, – сказал Сталин после того, как Калинин закончил читать Указ. – Служу Советскому Союзу, товарищ Верховный. Огромная честь для меня, товарищ Сталин. За время моего отсутствия Сухой продул несколько профилей. Сразу по моему приезду он появился у меня в кабинете и молча положил на стол несколько отчётов. – Что это? – Во всех этих случаях, на скоростях от 710 до 735 км/час, происходил срыв обшивки крыла всех «яков», кроме Як-3. Я продувал серийные машины. В архивах ЦАГИ нашёл данные продувок за 1940–1943 годы. Там такого не зафиксировано. Но серийное крыло толще на 30 миллиметров, чем эталон, который продували, и S сдвинуто вперёд на 70 миллиметров. Данных о продувке серийных крыльев нет. Я не совсем понимаю ситуацию. Как можно было не продуть серийную машину? Эталон продувался до скоростей 750. – Я тоже не совсем понимаю, понятно, что посадочная скорость из-за этого падает. – Мне «зарубили» три машины, из-за того, что посадочные скорости у них были выше, чем у «яков». – Причину срыва установили? – Волновой кризис. Вот кинофильм. Отрыв начинается от задней кромки. Вот видите, полоски встают почти вертикально. – Он показал фотографии, сделанные с кадров фильма. – А это эталонные, здесь полоски почти лежат. Я продул эталон на новой трубе, там кризис наступает на скоростях 780–790 км/час. Что будем делать, товарищ маршал? – Доложу Сталину. Пусть решает. Что по новым профилям? – Лучше всего ведёт себя острый двояковыпуклый несимметричный и тоже острый двояковыпуклый симметричный. И наплывы в районе фюзеляжа. Всё это позволяет сдвигать зоны уплотнений. И несколько вариантов борьбы с «тяжелым носом»: предкрылки, S-образность, клин. Но в любом случае сверхзвуковой полёт требует увеличения эффективности горизонтального и вертикального управления. Требуются цельноповоротные кили и бустеры-усилители. В принципе, на основе имеющихся данных я готов построить прототип, на основе имеющихся UMO, не дожидаясь готовности ТР-2, но с расчётом под него. Вот такую модель уже продували. Вот отчёт по продувкам. Расчёты показывают, что 1.3М вполне достижимы. Но мне кажется, что на сверхзвуке ЮМО работать будет нестабильно. Требуются продувки работающего двигателя. На это времени пока не было. Чтобы не задерживать остальных, я, как вы и говорили, сосредоточился, в первую очередь, на профилях и стреловидности, Павел Петрович. Но надо двигаться дальше, но пусть этим двигателисты займутся. Я, честно говоря, по планерам закончил. До определённой степени, конечно. – Спасибо, Павел Осипович. Лавочкину и Янгелю это передали? – Да, конечно. Два дня назад. Про «яки» им ничего не говорил. – Хорошо! Новости, конечно, не самые замечательные, особенно учитывая, что Сталин сильно благоволит Яковлеву. Вот и сейчас трофейные движки переданы в бюро Яковлева и Микояна, которые уже делают «реактивные истребители». И, в чём я совершенно не сомневаюсь, они их слепят. Летать и воевать это не будет, но «заказ Родины» они выполнят точно и в срок. «Тяп-ляп». Недаром же лозунг авиации: «Летать выше всех, быстрее всех, дальше всех!» – Яковлев или Микоян в ЦАГИ на продувках были? – Нет. – Интересно, что же они делают? – Лучшие самолёты Второй мировой войны, Павел Петрович. Не иначе! – Поеду, посмотрю. Я же за эти проекты отвечаю! Со мной поедете? – Нет, товарищ маршал. Потом проблем не оберёшься! Я лучше к себе на Беговую, мы там с Мишей собирались поговорить о новых материалах. Судя по всему, конструкционной прочности дюралюминия будет не хватать для силовых элементов. И действительно, Яковлев взял планер Як-3 и засунул ему в нос UMO. А Микоян построил новую машину с двумя BMW-003 и носовым шасси. Этот хоть немного походил на реактивный самолёт. У обоих – прямое крыло. Скорость одного – 748 км/час, второго – 910 км/час. Микоян применил двояковыпуклый симметричный профиль с тупой передней кромкой. Гонка у них была такая, что Микоян опередил Яковлева всего на три часа. Разумеется, это были не истребители: они не могли пикировать, более лёгкий «Як» имел большую манёвренность, а тяжёлый «МиГ» был неповоротлив, как утюг, эффективности рулей ему сильно не хватало. Но «Як» разрушал ВПП и собственный хвост при каждом взлёте. Зашивка низа машины жаропрочной сталью мало что давала. От резинового хвостового колеса пришлось отказаться, заменив его стальным. Ну, и результаты продувки говорили о том, что срыв обшивки неминуем. Тем не менее обе машины уже приняты на вооружение. Все подписи стояли, два завода разворачивали серийное производство «гадких утят», с формулировкой: для переучивания л/с ВВС на реактивную технику. Сухой не стал дорабатывать первый проект Су-9, который получался хуже Ме-262, дальше постройки опытного образца он не пошёл. Делать нечего, пошёл к Сталину. Доложился обо всём. «Разбор полётов» длился полтора месяца. Я понял, чего боялся Сухой: что его будут таскать по совещаниям, выяснять, кто прав, кто виноват. У Яковлева с документацией, а он – опытнейший бюрократ, всё-таки замнаркома уже много лет, всё оказалось почти в порядке, всего два нарушения: документы не хранились в ЦАГИ, а лежали у него в сейфе в наркомате, и второе: продувки серийных машин бюро Яковлева осуществляла без стороннего контроля, всегда вечером, после того, как все работники ЦАГИ разъезжались по домам. Соответствующий допуск в лаборатории ЦАГИ все имели. В сейфе Яковлева по документам все крылья разрушились на скорости 750 км/ч. Задание выполнено. В наставлении по эксплуатации записана величина максимальной допустимой скорости пикирования – 700 км/ч. То, что крыло разрушится на скоростях между 700–750 км/ч, Яковлев явно знал. Но виноват будет лётчик, а не конструктор. С чисто юридической точки зрения всё сделано абсолютно чисто: на все решения есть соответствующий документ с соответствующей подписью. Но дерьмом – воняет. А крайне неудачный Як-15, в котором явно прослеживалось стремление просто не отстать от Микояна, подвели окончательную черту под деятельностью Яковлева в наркомате. – Нам кажется, что у конструктора Яковлева просто не хватает времени, чтобы делать хорошие самолёты. Мы подумаем, где лучше использовать его таланты! – резюмировал Сталин. Через день стало известно, что Яковлев снят с поста замнаркома авиационной промышленности. Неудачей закончился и проект Мессершмитта «Ме-262 hg III»: возросшая стреловидность в 42 градуса заставила сдвинуть назад двигатели, которые стали глохнуть из-за помпажа при любых манёврах. Плюс огромное давление оказывали успехи англичан и американцев, которым удалось к концу 44-го года создать вполне работоспособный компрессорный реактивный двигатель. Попытки Швецова скопировать UMO в Перми успешно провалились: технологический разрыв между Пермью и Баварией оказался слишком велик. Реактивный двигатель требовал высочайшей точности изготовления, а таких специалистов в Перми просто не оказалось. Пермские моторы взрывались на стендах, всё настойчивее звучали голоса помириться с англичанами и взять у них патент на работающий компрессорный движок. Несмотря на то, что и BMW, и UMO находились у нас в руках, продолжали и выпускать, и исследовать свои двигатели. Инерция мышления оказалась очень значительной. Плюс наше «коронное»: хочу всё и сразу! Желательно, как у Иванушки-дурачка: «По щучьему велению, по моему хотению…» Прямой противоположностью оказался Архип Люлька, который сделал кольцевую камеру и теперь вплотную занимался продувкой двигателя в ЦАГИ, изучая поведение потока на кромках воздухозаборника, комбинируя различные методы регулировки входного отверстия. Вместе с ним работали Глушко и Климов. Неприятный разговор у меня состоялся со Сталиным, который был недоволен возникшей задержкой с проектированием новых самолётов. Опять-таки из-за того, что уже привык к тому положению, что достаточно дать команду, и исполнительный аппарат авиапрома тут же выдаст новую модификацию. – Мы не понимаем, товарищ Титов, почему с вашим появлением стали так задерживаться работы по созданию новой техники? И «атомщики» жалуются, что вы создали абсолютно невыносимые условия для работы, требуя создания различных манипуляторов, фильтров, прохождения ежедневного контроля доз облучения. Отстранили от работы на полгода трех человек. – Товарищ Сталин, они получили полугодовую дозу облучения за четыре дня, нарушили безопасность проведения работ. Сейчас они находятся на лечении, и им не запретили заниматься работой. Им запретили заниматься делящимися материалами. Если за этим не следить и тщательно не контролировать физиков, то мы быстренько без них останемся. Эти заболевания – неизлечимы! Нельзя допускать случаев избыточного облучения. И требуется соблюдать санитарные нормы. Так что сами виноваты. Что касается самолётов, то, товарищ Сталин, полным ходом идут исследования переходной зоны дозвук-сверхзвук. Кроме того, наши авиапредприятия вряд ли можно назвать передовыми в технологическом отношении. В особенности в таких критически важных областях, как производство металлических центропланов, многомоторных бомбардировщиков, оптического и электронного оборудования, газотурбинных и ракетных двигателей. Для нас характерен упор на массовость и простоту производства, оправданный в условиях войны, но не мира, плюс невысокая средняя продолжительность жизни боевых самолетов и преобладание малоквалифицированной рабочей силы, поэтому подавляющее большинство выпускаемых машин это – «одноразовые» самолеты. Вон, Швецов, взялся выпускать UMO, пока, кроме взрывов на стенде, ничего не получил. Там – зазоры не выдержал, там балансировку выполнить не смог. А кто-то особо умный дал приказ начать демонтаж заводов в Германии. Зачем? Это – наша территория! И надо загрузить эти предприятия, внимательнейшим образом изучить производственные процессы на них, систему контроля качества, технологии. И внедрять на наших заводах. Там делать оборудование, а поставлять сюда. А не тащить за тридевять земель подержанные станки, для того, чтобы на них фабзайчонка поставить. Сталин остановился, до этого он ходил по комнате и внимательно следил за мной. – Ты понимаешь, что ты говоришь? А если нападут американцы и англичане? А если мы не успеем всё это вывезти? – В ближайшее время на нас никто не нападёт, товарищ Сталин! Пока они не разберутся, как нам удалось преодолеть их ПВО, они носа с острова не покажут! А восьмая армия регулярно вылетает домой, в Америку, оттуда их перебрасывают на Гуам и Гавайи. Они усиливают свои войска на Тихом океане. Им не до нас. Но они ждут наших ошибок в Европе! Для того, чтобы раздуть недовольство в оккупированных странах. Поэтому необходимо не пускать на самотёк эти процессы, а активно участвовать в экономических процессах. Не грабить, а развивать сотрудничество. Как это сделали с тем же Мессершмиттом. Какой смысл был принимать на вооружение Як-15 и МиГ-9? Пока нам достаточно и Мессершмитта. Зачем выбрасывать деньги на закупку совершенно не нужных нам самолётов? Мне показалось, что недовольство мной Сталина будет углубляться, и в скором времени меня с направления снимут. Тем более что революционных прорывов не наблюдалось. Шла плановая, я бы даже сказал, рутинная работа по накоплению новых данных, совершенствованию систем контроля, очень большое внимание уделялось приборам, стандартам. В феврале закончились испытания ТР-2. Двигатель отработал 450 часов без прогара сопла и камеры сгорания. Я прибыл на Ближнюю дачу и доложил Сталину об этом. – А почему раньше не докладывали, что сделали новый двигатель? – Не были закончены испытания. Но массо-габариты и точки крепления были переданы в бюро Сухого два месяца назад. – Я спрашиваю не об этом, я спрашиваю, почему я об этом узнаю только сейчас? – Потому, товарищ Сталин, что полной уверенности в том, что машину удастся сделать в Рыбинске, не было. Плюс, не были закончены продувки работающего двигателя в ЦАГИ. Могло получиться, как у Мессершмитта: планер есть, а двигателей нет. – Что-нибудь товарищ Люлька позаимствовал у немцев? – Да, конечно. Большая часть топливной аппаратуры сделана в Германии. Металл, из которого изготовлена камера сгорания и сопло, тоже произведен и прокатан в Германии. Мы наладили постоянные поставки с заводов САО «Крупп» и расположили там серийный выпуск этих комплектующих. Вторая линия по их производству налаживается в Электростали на заказанном немецком оборудовании. Время готовности линии по производству примерно март следующего года. Если будет принято решение о серийном выпуске ТР-2. – Насколько мне известно, авиационные двигатели живут 120–150 лётных часов, почему у нового двигателя были проведены такие испытания? – Товарищ Сталин, у этих двигателей нет трущихся частей, кроме подшипников. Поэтому для этих машин всё зависит от прогара камеры и сопла. Если сделать двухвальный двигатель, то десять тысяч лётных часов он будет работать. – Десять тысяч? Это реально? – Вполне реально, товарищ Сталин. – Что для этого требуется? – Точность исполнения турбозубчатого механизма, хорошие смазки, исследования поведения потока воздуха в двигателе. И хорошие жаропрочные стали. Всё это можно взять в Германии. – То есть, товарищ Титов, вы настаиваете на интеграции Германии в нашу страну, так? – Да, товарищ Сталин, я считаю Германию и её промышленность эдаким локомотивом, который разгонит нашу промышленность до мирового уровня. В данный момент Гудков, который постоянно живёт и работает в Германии, по моему заданию готовит предложения по единой политике стандартизации в области авиационной и ракетной техники. Так, чтобы наши заводы могли без проблем использовать как наши, так и немецкие детали. Каждый прибор или устройство проверяется по нескольким параметрам, и определяется, какой прибор работает лучше, надёжнее, имеет лучшие характеристики. После этого принимается решение о стандартизации его в промышленности. Работы, правда, только начались, но есть большие положительные сдвиги. Кроме того, я привлёк немецких товарищей к работе в Молотовске. В Крыму подобрано место для строительства тренажёра. – Почему именно там? – Самое большое количество солнечных дней в году. По погоде простаивать не будем. – Кому считаешь возможным поручить разработку палубного самолёта? – Микояну и Сухому – истребитель, а торпедоносец – Бартини. – Ну что ж, товарищ Титов, основательно вы взялись за дело, как всегда. Посмотрим, что получится, хотя я уже начинаю привыкать к вашей обстоятельности, что ли. Поспешаете не спеша. Хорошее качество. Тем не менее постарайтесь держать меня в курсе событий, а не ставить перед фактом, что у нас уже есть лучший в мире реактивный двигатель. Я привык держать руку на пульсе. Пригласите ко мне участников и разработчиков. Их надо поощрить. Готовьте списки для награждения. Вы исключительно мало внимания уделяете политической стороне вопроса, товарищ Титов. Достижения СССР – это всенародное дело. – Есть пригласить, товарищ Сталин. Просто, зная эту вашу привычку, я не хотел торопить людей, которые делали основное дело. Всё должно было быть выполнено качественно! Авиация ошибок не прощает. Климов и Глушко заканчивают работы по ещё двум двигателям: тому самому двухвальному и прямоточному. Но им ещё требуется время, особенно Глушко, но к концу года должны сделать. Пока всё идёт по плану, товарищ Сталин. – Что с воздушно-десантными войсками? Через два дня прилетает Рузвельт. Он хочет, чтобы мы помогли ему в войне с Японией. Василевский считает, что в этом случае нам будут необходимы несколько крупных десантов. Он с вами встречался? – Да, вчера. Я доложил ему о готовности четырех корпусов. Но, несмотря на то что мы задействовали и трофейную технику, количества транспортных самолётов хватает только для десантирования одной дивизии за одну волну. Больше резервов нет. Выгребли всё. И ещё, товарищ Верховный. Под это дело необходимо запросить у американцев патент и оборудование для производства нейлона. Они начали его выпускать в позапрошлом году, и он не нашёл пока военного применения. Он не в «сикрет лист», пока. Нам он нужен для производства парашютов, в том числе тормозных парашютов для самолётов. Сталин достал блокнот и записал что-то. – Интересный вы человек, Павел Петрович Титов! Может быть, прав был товарищ Мехлис, назвав вас «пришельцем»? – Даже так? – улыбнулся я. – Вам лично это мешает? – Нет, не мешает, но иногда сильно раздражает то обстоятельство, что вы всегда знаете ответ или что надо делать. – Не всегда, товарищ Сталин. Очень часто сомневаюсь и перестраховываюсь. Вы и сами это заметили. Приходится постоянно учитывать наши малые производственные и технологические возможности. А последнее время и инерцию мышления. – Как жена, дети? – неожиданно сменил тему Сталин. – Вы почему-то держите их в стороне. Даже на Новый год в Кремль они не пришли. – Жена беременна, вот-вот рожать будет. Поэтому и не захотела идти в Кремль. Пришлось одному быть. – Ах, вот оно что! И кого ожидаете? – Я хочу второго мальчишку, а она – девочку. А кто родится – тот и родится! – А что Туполев? – Закончили разборку одного В-29, второй восстановили, через две недели закончат обучение экипажа. Начнут осваивать. Пробежки он уже делает. Тяжело без какой-либо документации, поэтому так медленно. Права на ошибку у нас нет. Других машин у нас нет. – Успех будет? – Думаю, да, товарищ Сталин. Работают они очень серьёзно. Есть надежда, что справятся. – Ну, хорошо, товарищ Титов. Ужинать будете?