Отшельник

Я ничего не думала. Только о том, что, если когда-нибудь мне попадётся в руки оружие и он повернется спиной, я зарежу его без колебаний.

— Звони! — и он впервые повысил голос. — Пока я не передумал!

Едва я протянула руку к телефону, он вдруг его забрал и сунул в карман.

— Я уже передумал.

— Почему? — простонала я, не понимая, как бегу за ним следом, пока он идет к двери.

— Потому что мой кофе остыл.

Едва распахнул дверь, его истуканы тут же вытянулись, глядя на него, как на бога.

— Заприте ее. Никуда не выпускать, пока я не вернусь из поездки.

Я не поверила своим ушам. Он серьезно?

— Пусть посидит, подумает с недельку.

У меня волосы встали дыбом, и сердце забилось до боли сильно так, что я задохнулась.

— Неделю? Я не могу неделю. У меня нет недели! Нетууу! Меня будут искать! У меня есть кому! Вы слышите? Вы не посмеете держать меня здесь неделю!

— Как и выбора. Его у тебя тоже больше нет. Хотя ты можешь придумать, как тебе выйти оттуда раньше. Я с радостью выслушаю твои варианты, — отрезал ублюдок и растворился в полумраке коридора.





Глава 9




Меня можно расстроить, но играть на мне — нельзя…

Уильям Шекспир



Я смотрел, как внизу вихрем проносятся машины и лучи солнца путаются в крышах, прошивая снег фальшивым не долгосрочным алмазным блеском. Улицы Рима припорошило легким снегопадом, но белое покрывало тут же начало покрываться черными дырами проталин. Где-то фоном что-то говорил переводчик, и до меня доносился голос Берарди. Мне не нужно было его слушать, я и так знал, что Грациано увиливает от сделки. И сейчас его нервирует моя спина и то, что я не вмешиваюсь в его разговор с моим советником и заместителем Марком. Я же смотрел, как снег на крышах переливается в солнечных лучах, и мне почему-то показалось, что, наверное, так же он переливался бы в Надиных волосах. В своих мыслях я называл ее по имени. Оно въелось мне куда-то в подкорку мозга и пульсировало там назойливой болью. Целый день я чувствовал ее запах на манжетах рубашки и у себя на лице. Он мне мешал думать и работать. Это раздражало. Особенно навязчивые мысли о ее теле. Я то и дело видел его перед глазами в разных ракурсах, и меня бросало в жар. Интересно, сколькие вот так западали на золотоволосую сучку? И что будет, когда я ее трахну? Я мог это сделать утром. Но не захотел… что-то в ее словах стопорило меня. Останавливало и доводило в то же время до исступления. Я никогда не брал женщин силой. Насиловать и рвать на сухую неинтересно. Мне нравилось насилие совсем иного рода. И больше всего я обожал видеть, как они извиваются от похоти. Поджариваются на огне своих грязных фантазий и готовы лизать подошву моих туфель, лишь бы я прекратил пытку и дал кончить. Я брал их тела и их падшие души. Мне нравилось нанизывать их на ниточку и развешивать гирляндами в уголках своей памяти вместе с ценником. А она тряслась в моих руках и ни о чем не молила… кроме как отпустить ее. Хрупкий белый цветок, его хотелось смять, сдавить, оторвать лепестки и в тот же момент становилось жаль расставаться с ароматом, который она источала. Я хотел взять каждый из лепестков и положить на язык. Долго жевать, высасывая вкус и аромат. Мне хотелось узнать, что там внутри. Под нежной оболочкой. Какие тайны прячутся? Есть ли там гнилые дыры, или это что-то по-настоящему вкусное в этот раз?

Перевел взгляд вниз, где снег растаял и превратился в грязное месиво, и возникло чувство едкого разочарования. Вся чистота всего лишь видимость. Стоит тронуть, и она тут же превращается в болото. Чистые к Гоше не попадают. К нему приходят те, кто хотят продать себя подороже.

Я резко повернулся к Грациано, и он замолчал, как и переводчик.

— Скажи ему, что у него есть два варианта: либо он уступает мне свою долю, или завтра в новостях появится его голая задница, которую вылизывает однокурсник его сына. Сколько ему было лет, когда Грациано первый раз кончил ему в рот? Так что пусть подписывает бумаги, либо запасается вазелином, когда его затаскают по судам.

Берарди изменился в лице, он дернул галстук и хватанул воздух широко распахнутым ртом. Проклятый итальяшка. Святоша, отмечающий католические праздники и произносящий молитву перед употреблением пищи, любил развлекаться с мальчиками в свободное от бизнеса и молитв время. Да, это были грязные методы давления. А кто сказал, что будет не больно, если сказать «нет» Огинскому?

Я поднял взгляд на итальянца и усмехнулся, когда он нервно начал ставить подписи на бумажках. Вот и все. Конец эпопеи. Сколько ненависти в перекошенном лице. Вот это правильная эмоция. Она нравилась мне намного больше, чем его лицемерная улыбочка и участливые вопросы о моей маме.

— Скажи, что он по-прежнему останется в совете директоров, но мы пересмотрим политику компании в отношении слияния с нашим филиалом в Венеции.

Зазвонил мой сотовый. Личный. Я бросил взгляд на дисплей и отошел снова к окну.

— Да, Гоша. Надеюсь, ты с новостями.

— Все узнал. Все, что вы просили.

— Мне на мейл сбрось.

— Да, конечно. Мы с Ларисой… мы подумали, что могли бы компенсировать, и в виде подарка…

— Я пока не хочу подарков. Мне нравится тот, что вы уже сделали. Позаботься, чтоб у меня не было проблем и чтоб ее не искали.

— Обязательно.

— Её документы привезешь мне.

— Конечно. Я сделаю все, что вы скажете.

— Выпрыгни из окна.


— Не понял.

— Я пошутил. Иди займись делом.

Пока Марк улаживал нюансы сделки с Берарди, я уже открыл ноут и щелкал по сообщению от Игоря. Не мог справиться с любопытством и злился на себя за это. Бред какой-то. Что в этой девке не так? Почему я думаю о ней? Может, на хер ее вышвырнуть? И тут же внутри поднялся протест. Такой силы, что аж тряхнуло всего. Вышвырну. Потом. Когда надоест.

Увидел ее фото и подался вперед, жадно пожирая взглядом. Красивая. По-настоящему красивая. Я в этом прекрасно разбирался после сотен женщин, прошедших через мою постель. Самых разных мастей и калибров. Ни у одной из них не было лица и ни одна из них не посмела сказать мне «нет».

Каждая черта лица аккуратная, маленькая и глаза в пол-лица. Взгляд глубокий, насыщенный. Не пусто в них. Не щелкают там доллары. Но как говорил мой отец: где не щелкают доллары, там уже нули не вмещаются. Иными суммами все измеряется. Я готов был платить. Много. За то, чтоб рядом оставалась и сказала «да», и еще понимал, что, если не скажет, я ее сломаю. Раскрошу в пыль.

Бросил взгляд вниз на часы. Всего полдня прошло. А мне вдруг ужасно захотелось свою игрушку. Взгляд зацепился за один из снимков. Портрет. Ее лицо крупным планом. Я никогда не видел раньше такого цвета волос. Натурального золотистого цвета. Нетронутого химией. Непроизвольно стиснул пальцы, вспоминая, какие они шелковистые на ощупь. Захотелось пропустить сквозь пальцы, намотать на кулак и потянуть на себя, пристраиваясь сзади, чтобы войти в нее одним толчком поглубже. И тут же волны злости поднялась изнутри — какого хрена я вообще это делаю? Рассматриваю ее.

А еще понимание, что не лгала мне. Не такая она, как остальные, которых поставлял Гоша. Она словно вообще из какого-то иного мира, незнакомого мне совершенно. Он разве существует на самом деле? Я привык к разному виду дерьма, которое прячется под шикарной внешностью, как под оберткой. Но дернешь верхний слой, и завоняет гнилью. Привык читать людские мысли лишь по одному взгляду или понимать с нескольких слов, что из себя представляет собеседник. А на ее снимки смотрел и ни черта подобного не видел. Вот она на мосту идет по парапету с шариками в руках, на другом фото серьезная смотрит в окно, а волосы в косы заплетены и платье длинное ниже колен. Ничего вызывающего. Девушка из другого измерения. И в то же время красота эта ее слишком яркая и одновременно нежная. Представил ее в дорогих брендовых шмотках или в мехах на голое тело, и в паху заныло. Захотелось играть. В нее. Прямо сейчас.

Я листал и листал фото, даже с Берарди не попрощался. Увлекся. Не заметил, как сам улыбаюсь ее фото с подружками. Нет, не в клубе с бокалами спиртного и сигаретами, а на какой-то вылазке у костра. Корчат рожи, перемазанные сажей, сидя на траве перед котелком с кипящей водой. И ни одного фото в трусах и в лифчике или с оголенной грудью, задницей, выпяченным рабочим ртом. Мне даже повеяло запахом дыма и захотелось втянуть этот запах с ее волос. На другом фото она вместе с каким-то ребенком на инвалидном кресле. Я подался вперед, всматриваясь в перекошенное лицо и скрюченные руки мальчика.

«На расчетный счет… Самойлов Дмитрий».

— И кто это?

Голос Марка отвлек от рассматривания снимков.

— Да так. Одна.

— Впервые вижу просто, чтоб рассматривали женщин. Таких…

— Каких? — я откинулся на спинку кресла, глядя на своего помощника и гадая, на каких женщин смотрит он сам. Меня раньше никогда это не интересовало. А сейчас стало любопытно.

— Не знаю, — он усмехнулся и наклонился над фотками. — Простых смертных.

— Что ты видишь? Какая она?

Марк удивился вопросу. Но вида не подал, склонился к ноутбуку.

— Настоящая, что ли. Не городская точно. Я бы сказал — простушка… но нет. Не скажу.

— Почему?

— Вот на этом фото она у себя в комнате. Посмотрите, на полке какие книги стоят. Она увлекается философией, классикой. Она была отличницей. Вот там, на противоположной стене грамоты висят, отражаются в стекле. Судя по всему, ракушки собирает, видите — сколько их у нее? Живут в нищете. Мебель в квартире еще с совковых времен.

Посмотрел на меня, усмехаясь. Но мне было не смешно.

— Думаешь, могла такая у Гоши работать?

— Нееет… Но черт его знает. Иногда в тихих омутах такие черти водятся.

Я вдруг вспомнил, как она извивалась в моих руках, захлебываясь стонами, и меня бросило в жар. Там не омуты, там бездна, и в ней водится нечто страшнее демонов. Демоны у меня самого имеются. И они хотят погрузиться в нее полностью. Разорвать нежную оболочку и рассмотреть ее изнутри.

— Мало ли зачем людям деньги нужны.

Я открыл фото с мальчиком в инвалидном кресле.

— Чем он болен?

— Похоже на ДЦП, но так сразу не скажешь. Оно не лечится. Конечно, нужны деньги на всякие терапии. Большие деньги. Так что, наверное, могла.

И меня опять волной злости захлестнуло. Грязный снег перед глазами появился. Значит-таки, шлюха. Причины уже значения не имеют.

— Я хочу знать о ней больше. Отправь туда кого-то из наших. Каждую мелочь. По песчинкам мне ее соберите.

Марк кивнул и протянул мне папку.

— Он все подписал.

— У него не было выбора. А теперь отправь весь материал, который ты нарыл по педофилии, по всем каналам новостей.

— Но…

— Я не уважаю пид***ов. И я не об ориентации сейчас. Отправляй.

Перевел взгляд на экран ноутбука и склонил голову на бок.

— Узнай, какой фонд собирает деньги для ее брата, для каких целей. Возьми под свой контроль. Доложишь мне.

Открыл последнее фото и почувствовал, как брови сходятся на переносице.