Пакт

– Вот, мама, чего ты добилась! – Франс встал и направился к двери. – Я встречу тетю, попытаюсь ее задержать.

– Да, милый, пожалуйста, отведи Софи-Луизу в зимний сад, покажи, как распустились дамасские розы… Ну, ну, моя дорогая девочка, ты же знаешь, я выгнала эту мерзавку горничную, – баронесса погладила Габи по волосам и чмокнула в пробор. – Успокойся, у тебя покраснеют глаза.

– Они и так красные, я не спала несколько ночей, сердце разрывалось от отчаяния, вы для меня больше чем мать, вы идеал женщины, ваше благородство, великодушие…

Насыщенный кислотный раствор трогательных рыданий, патетических восклицаний, сдобренный патокой лести, размягчал большое материнское сердце баронессы, превращал железо в желе. Габриэль давно заметила, что все молящиеся Адольфу Гитлеру скроены по единому образцу. Для них не бывает слишком много фальши, они глотают фальшь большими ложками и не могут насытиться. Грубая имитация чувств для них как наркотик.

Чтобы реабилитироваться в глазах баронессы, недостаточно было просто объяснить, как и почему Габриэль оказалась в кинотеатре, что за человек сидел с ней рядом. Обычных слов матушка не понимала. Требовалось ритуальное представление с полным набором мелодраматических эффектов.

«Хватит, – бормотала маленькая Габи, – меня сейчас стошнит прямо на шелковое платье матушки».

– Моя дорогая девочка, я уверена, ты будешь достойной супругой Франса, – баронесса едва не задушила Габриэль в объятиях. – А теперь ты должна умыться, припудрить носик и встретить Софи-Луизу во всем блеске своего очарования.

Габриэль так и сделала. Нескольких минут в ванной комнате хватило, чтобы привести себя в порядок, прежде всего выпустить наружу нервный смех маленькой Габи. В гостиную она вернулась безупречно счастливая, приветствовала будущую родственницу милой детской улыбкой.

Габи хотела наладить приятельские отношения с Софи-Луизой, но вовсе не для того, чтобы порадовать матушку. Фрау Рондорфф жила под Цюрихом. Габи искала повод съездить в Швейцарию, именно в Цюрих, там неподалеку от городской ратуши находился магазин египетских древностей «Скарабей», принадлежавший Бруно.

Софи-Луиза Рондорфф была моложе Гертруды на четыре года, но выглядела как ее дочь. В свои шестьдесят пять она сохранила стройную, легкую фигуру, ясные живые глаза.

До приезда тети Франс успел рассказать Габи, что матушка с детства соперничает со своей любимой сестричкой и всегда проигрывает.

Софи-Луиза вышла замуж в девятнадцать лет за отпрыска рода фон Гоффенштайн, древнее и знатнее не придумаешь, родила двух сыновей и дочь. Гертруда стала баронессой фон Блефф только в тридцать и потом очень долго не могла родить ребенка. Когда Франс, наконец, появился на свет, Гертруде было сорок два, барону, ее супругу, пятьдесят. Барон страдал ожирением и вскоре умер от апоплексического удара, оставив Гертруде титул, огромное состояние и крошечного болезненного мальчика. Софи-Луиза к тому времени тоже успела овдоветь, но опять вышла замуж, не за кого-нибудь, а за герцога Августа Рондорффа, и родила от него близнецов, сына и дочь.

Состояние Гертруды исчислялось не меньшими суммами, чем состояние Софи-Луизы. По древности и знатности Блеффы вполне могли соперничать с Гоффенштайнами и, безусловно, превосходили Рондорффов. Но Софи-Луиза умудрилась дважды легко и счастливо выйти замуж, стать матерью пятерых детей и бабушкой восьми внуков. А Гертруда едва не осталась старой девой, путем сложных интриг, почти насильно, женила на себе жирного барона. О его тупости и обжорстве ходили анекдоты. Даже на тщательно отретушированных семейных фотографиях он выглядел тяжелым кретином.

После рождения Франса и скоропостижной смерти барона аристократические родственники и знакомые поглядывали на Гертруду косо, шептались у нее за спиной. Она мечтала стать хозяйкой шикарного светского салона, в котором будут собираться сливки европейской аристократии, знаменитые музыканты, поэты, ученые, но теплые отношения у нее складывались исключительно с нацистами, и то благодаря щедрым пожертвованиям в партийную кассу.

Софи-Луиза имела множество друзей среди представителей самых знатных и богатых семейств, легко сходилась с людьми, устраивала в фамильном замке своего мужа на Цюрихском озере блестящие вечеринки с фейерверками и голливудскими звездами.

Матушка болтала не закрывая рта, восторженно пересказывала последние выступления Гитлера, сыпала именами Геринга, Геббельса, Гиммлера, подчеркивала свою особую близость к нацистской элите, хвастала успехами правящей партии, как своими собственными, умильно закатывая глаза, твердила о неземной любви ее сына и Габриэль и пустила слезу, заявив, что видела во сне, как прижимает к груди долгожданного внука.

Софи-Луиза улыбнулась, потрепала Франса по щеке:

– Не сомневаюсь, ты будешь нежным отцом, ты такой добрый, чуткий мальчик. А кстати, как поживает глухонемой сирота, которого ты подобрал в Гамбурге?

Матушка налилась бурой кровью, Франс втянул голову в плечи, Габи поспешила ответить, что сироту оставили в доме, из него получился отличный поваренок.

Франс, желая скорее сменить тему и слегка уязвить матушку, принялся осыпать Софи-Луизу комплиментами.

– Ты потрясающе выглядишь, тетя, ни одной морщинки, чудесная кожа, свежий цвет лица. Глядя на тебя, можно подумать, что секрет вечной молодости наконец открыт. Признайся, ты прячешь в подземелье своего альпийского замка алхимическую лабораторию?

– Ты почти угадал, Франс, – тетушка подмигнула. – Есть у меня лаборатория, но только не в подземелье. Знаешь, я много лет потихоньку изучаю старинные растительные снадобья, это так увлекательно.

– Генрих очень верит в народную медицину, – оживилась матушка.

– Кто, прости? – спросила Софи-Луиза.

– Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС, – объяснила баронесса, гордо вскинув подбородок. – По его инициативе издана роскошная иллюстрированная энциклопедия лекарственных растений, он заботится о возрождении традиции древних германских врачевателей, под его руководством выращивают целебные травы.

«Заключенные в концлагерях», – мысленно уточнила Габи.

– Ну, мои опыты значительно скромнее, – Софи-Луиза пожала плечами. – В медицину я не лезу, меня больше интересует косметика. Цветочные воды, эссенции, кремы и мыло на растительной основе, никакой вредной химии, все натуральное.

– Тетя, только не говори, что ты сама варишь мыло! – воскликнул Франс.

– А почему бы и нет? Видишь ли, я страшная привереда. Когда я узнала, что в производстве мыла, даже самого дорогого, используют собачий жир, а в крем добавляют нефтепродукты, мне стало дурно.

– Какой ужас! – матушка всплеснула руками. – Лучше бы ты этого не говорила, Софи, как же мы теперь будем мыться?

– Гертруда, не волнуйся. Я привезла тебе, Франсу и Габриэль кое-что интересное, надеюсь, вам понравятся мои скромные подарки.

Вызвали горничную, через минуту лакей внес большую корзину. По гостиной разлились запахи флердоранжа, розы, сандала. Софи-Луиза принялась показывать склянки зеленого и синего стекла, керамические баночки, бруски мыла, обернутые в лоскуты тонкой рогожки.

– У меня сохранился бабушкин блокнот с рецептами домашней косметики, в библиотеке я раздобыла несколько старинных лечебников и просто попробовала. Август и дети вначале посмеивались надо мной, но теперь вся семья пользуется только моей продукцией. В саду, в одной из зимних беседок, я устроила отличную лабораторию.

– Ты всегда была чудачкой, – баронесса брезгливо принюхивалась и разглядывала подарки. – Но, признаться, такого я не ожидала даже от тебя, дорогая сестричка, стыдно сказать кому-то: герцогиня Рондорфф на старости лет…

– Это же прелесть! – перебила ее Габи, весело хлопнув в ладоши. – Гертруда, ваша сестра настоящая волшебница! Франс, ты чувствуешь, какие сказочные ароматы? Вот роза, лаванда. А это бергамот и чуть-чуть лимона? Верно? Я угадала?

– Почти. Это нероли, цветы апельсинового дерева.

– Напоминает нафталин, – холодно изрекла баронесса.


– Трудди, ты никогда не умела различать запахи, – мягко заметила Софи-Луиза.

– Я?! Да у меня с детства собачий нюх! И мне стыдно, что моя сестра занимается всякой ерундой!

– Но ведь твой обожаемый Гиммлер выращивает травы.

Матушка возмущенно запыхтела.

– Генрих глубоко образованный человек, изучал биологию, медицину, эзотерику, он лучший в рейхе специалист по древним наукам!

– Вот как? – Софи-Луиза недоуменно подняла брови. – А я слышала, он специалист по разведению кур.

– От кого, интересно, ты это слышала? – баронесса прищурилась. – От евреев, которыми кишит твой замечательный Цюрих?

– От кур, – небрежно бросила Софи-Луиза и обратилась к Габи: – Вот это я приготовила специально для вас, юная фрейлейн, флердоранж и жасмин. Для тебя, Франс, я выбрала сандал с розмариновой ноткой. Было бы очень мило с твоей стороны напечатать в «Серебряном зеркале» пару-тройку статей о преимуществах натуральной косметики.

– Что?! – вскинулась баронесса.

– Видишь ли, Трудди, мы с Августом решили открыть небольшую фирму, – терпеливо объяснила Софи-Луиза. – Уже есть название – «Нероли», в типографии заказаны этикетки, буклеты. Без рекламы нам не обойтись.

– Ты собираешься еще и торговать этим? – баронесса всплеснула руками. – С ума сошла? Хочешь стать посмешищем? Какой стыд! Франс не будет участвовать в твоем шарлатанстве, рекламировать твои жалкие домашние поделки! Я не позволю! «Серебряное зеркало» приличный журнал!

Когда матушка наоралась, повисла тишина. Франс хмуро нюхал кусок мыла. Софи-Луиза открыла портсигар, вставила в мундштук тонкую папироску. На лбу баронессы блестели капельки пота, она сопела и победно косилась на сестру. У той явно испортилось настроение.

– Я уверена, журнал только выиграет, если станет печатать материалы о натуральной косметике, – осторожно заметила Габи. – Здоровый образ жизни, возвращение к древним традициям, к истокам, к природе, все это очень актуально сегодня. Фюрер, рейхсфюрер наверняка одобрили бы такое полезное начинание.

По лицу баронессы пробежала легкая судорога. Последняя фраза подействовала на нее магически. Нарисованные ниточки бровей сдвинулись у переносицы, рука схватила граненый синий флакон.

– Это что?

– Герань и лаванда, – со вздохом объяснила Софи-Луиза. – Нет, Трудди, так ты не услышишь запах, флакон закрыт герметично.

– А ведь наверняка с природными ароматами связано много забавных историй, – задумчиво произнес Франс. – Вот только не знаю, кто мог бы взяться за это?

– Я! Кто же еще?!

– Габи, но это совсем непросто, ты до сих пор не закончила свою книжку, у тебя ни на что не хватает времени, – заметил Франс.

– К тому же ты должна готовиться к свадьбе, – напомнила матушка.

– Я справлюсь, я все успею, конечно, придется съездить в Цюрих, и не раз, и в библиотеке посидеть, но я люблю, когда много работы, это отлично мобилизует, тем более кое-что об ароматах я знаю, я ведь писала серию очерков по истории духов, и, между прочим, читателям это понравилось, даже поднялся тираж.

Софи-Луиза обняла и расцеловала ее.

– Габриэль, буду счастлива принять вас у себя в замке в любое удобное для вас время. Когда вы решите отправиться в Цюрих, дайте мне знать, я пришлю шофера встретить вас.

Было решено, что фрейлейн Дильс не только напишет серию статей, но и станет рекламным лицом косметической фирмы «Нероли».

Баронесса фон Блефф и герцогиня Рондорфф простились очень нежно, как подобает любящим сестрам.





* * *


Когда зазвонил внутренний телефон и трубка скомандовала голосом Поскребышева: «Иди!», Илья сначала не поверил своим ушам, а потом облегченно вздохнул. На самом деле не было ничего хуже, чем сидеть и ждать вызова. Постоянно имелась какая-нибудь работа, она отвлекала, но все равно ожидание превращалось в тихую вечную пытку, которая длилась день за днем, час за часом.

Илья быстро прошел через приемную, ни на кого не глядя. Это стало привычкой, рефлексом. Встретившись взглядом с кем-нибудь из ожидавших, можно было заразиться паникой, страхом, тупой безнадежностью. Краем глаза он заметил Давида Канделаки. Торгпред явился из Берлина с отчетом о тайных переговорах с Шахтом, и то, что его, такого доверенного, важного, заставляли ждать, как обычного посетителя, не предвещало ему ничего хорошего. Упитанный, холеный, в дорогом заграничном костюме, он вальяжно развалился в кресле, закинул ногу на ногу, развернул свежий номер «Правды», но было видно, как дрожит газета, как подергивается нога в тупоносом новеньком ботинке.

В кабинете сидели Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Ворошилов. Хозяин встретил Илью любезно:

– Заходите, товарищ Крылов, присаживайтесь.

Судя по выражению лица Орджоникидзе, только что у него произошла очередная стычка с Хозяином. Илья знал, что Орджоникидзе пытался отстоять своего старшего брата Папулию, арестованного в Грузии, и своего близкого друга и заместителя Пятакова, который вместе с Радеком был главным действующим лицом второго Московского показательного процесса.

Папулия Орджоникидзе был арестован в дни всенародного празднования пятидесятилетия Серго Орджоникидзе. Такой подарок преподнес большевику Серго большевик Коба. Пятаков оказался удобной фигурой для второго показательного процесса. Такой подарок преподнес самому себе товарищ Сталин.

Орджоникидзе не понимал этого, не желал нырять в сталинскую реальность, упрямо, из последних сил шарил в непроглядном тумане, искал ответ на вопрос «За что?».

Румяный курносый Клим с явным торжеством косился на поверженного бледного Серго. Молотов калякал что-то в блокноте. Каганович хмуро крутил папиросу, крошки табака сыпались на стол. Хозяин не разрешал никому курить в своем кабинете, хотя сам дымил непрерывно.

– Товарищ Крылов, расскажите, что там новенького в Германии, – голос Хозяина звучал мягко, певуче, усы подрагивали, пряча сытую улыбку.