Палач из Гайд-парка

– А как вы думаете, он мог быть знаком с Арледжем?

– Нет, – ответила она сразу же. – Я думаю, не было двух других людей, которые так не понравились бы друг другу.

Драммонд взглянул на Питта. Взгляд его снова был мрачен.

Томас улыбнулся в ответ. Он понял, что тот его предупреждает. Но Питт и не собирался рассуждать в присутствии Элинор о любовной связи Арледжа, и меньше всего о его характере.

Элинор подошла к Драммонду, и он, немного с вызовом, обнял ее. Мика все еще не привык к тому, что может свободно обнимать ее в присутствии посторонних, и наслаждался этим ощущением.

– Хотел бы я быть вам полезным, Питт, – сказал он серьезно. – Но ведь это все мог совершить и сумасшедший, и чтобы найти его, вам, конечно, необходимо установить, что общего было между его жертвами. – Он пристально смотрел на Томаса, отголоски разговора о влиянии «Узкого круга», казалось, еще носились в воздухе. – Да, невероятно, чтобы они были между собой знакомы. Хотя, возможно, есть еще кто-то, кто знал их всех. Полагаю, вы продумали версию о шантаже? – Его рука еще крепче обняла Элинор.

– Я думал, что об этом, может быть, кое-что было известно Йитсу, – столь же осторожно ответил Питт. – Но каким образом?

– Пролегает ли маршрут этого омнибуса рядом с парком? – спросил Драммонд. – И ходит он, очевидно, допоздна, потому что иначе Йитс не сошел бы у Шепердс-буш в полночь.

– Да, но омнибус мимо парка не ходит, – ответил Томас. – Телман это проверил.

Драммонд состроил гримасу.

– А как вы ладите с Телманом?

Питт решил не поддаваться чужому мнению.

– Он работает быстро. Он прилежен. И тоже не хочет арестовывать Карвела.

Элинор переводила взгляд с одного на другого, но в разговор не вмешивалась.

Драммонд улыбнулся.

– Он и не станет. Больше всего для Телмана невыносимо арестовать кого-нибудь, а потом выпустить. И он раздобудет доказательства вины прежде, чем человек провинится. Он жестокий враг, Питт, но хороший друг.

– Да, я уверен в этом, – уклончиво ответил Томас.

– Он также прирожденный лидер, – продолжал Драммонд, пытливо вглядываясь в Питта. Вид у него был извиняющийся, и в то же время разговор его забавлял. – И если вы допустите такое, за ним пойдут другие.

– Да, знаю, – ответил Томас и подумал о Легранже.

Драммонд улыбнулся еще шире, но ничего не сказал.

– Можно вам предложить что-нибудь, мистер Питт? – спросила Элинор. – До ланча еще очень далеко, но, по крайней мере, бокал вина? Или, если хотите, лимонада?

– Лимонад, пожалуйста, – благодарно принял предложение Томас. Он уже решил, куда направится после, и цеплялся за любой предлог, чтобы отдалить этот визит. Немного подкрепить силы было более чем желательно. – С удовольствием выпью стаканчик лимонада.



Через полчаса Питт нанял экипаж, чтобы ехать через реку по Ламбет-бридж в южную часть города, мимо Ламбетского дворца, официальной резиденции архиепископа Кентерберийского, и вверх по Ламбет-роуд к огромному, мрачному зданию Бетлиэмского сумасшедшего дома, более известного как Бедлам [8]. Он бывал здесь раньше, и не один раз, и воспоминания вновь принесли с собой страх, смятение и щемящую боль.

Питт вышел из экипажа, заплатил кэбмену и подошел к главным воротам. Его встретили настороженно и пропустили, только когда он показал удостоверение. Ему пришлось прождать около четверти часа в тускло освещенном кабинете, где было полно книг в черных кожаных переплетах и пахло пылью и плесенью, прежде чем главный врач прислал за ним, и его провели в приемную.

Главным врачом оказался невысокий человек с круглыми глазами и бакенбардами, похожими на бараньи котлеты; на его макушке сохранились несколько прядей седеющих волос. Вид у него был положительно недовольный.

– Я уже говорил вашему подчиненному, суперинтендант Питт, что у нас никто не числится в бегах, – сказал он напыщенно и встал с обитого кожей стула. – Такого у нас не бывает. Здесь прекрасная система охраны, и даже если кто-то выйдет наружу, об этом сразу же станет известно. А если бы бежавший обладал опасными наклонностями, мы бы, разумеется, сразу сообщили властям. Не знаю, что еще я могу вам сказать по этому поводу. Все это напрасная трата времени. – Ноздри его затрепетали, и он положил правую руку на большую пачку бумаг на столе, еще, очевидно, не разобранных и ожидающих его внимания.

Питт вынужден был напомнить себе, где находится. Отвечать этому человеку столь же невежливо означало погубить дело в самом начале.

– Я нисколько не сомневаюсь в ваших словах, доктор Мелчетт; разумеется, все так, как вы говорите. Но мне нужен ваш совет.

– Неужели? – скептически ответил тот, но все же взмахом руки указал на второй стул. – Ваш инспектор оставил о себе другое впечатление. Он очень сильно напирал на то, что наши методы весьма не строги и что мы допустили побег какого-то очень опасного сумасшедшего либо сами выпустили такого больного, которого надо держать в смирительной рубашке.

– Да, он грубо разговаривает, – согласился Питт, впрочем, не сожалея об этом, как могло бы показаться, и опустился на предложенный ему стул. – Вопрос, который он задал, вполне естествен. Какой-то человек, достаточно ненормальный, чтобы отрубить головы у трех человек, вполне вероятно, мог быть пациентом этого заведения.

Мелчетт встал. Щеки его вспыхнули.

– Если он был настолько не в себе, чтобы обезглавить трех абсолютно незнакомых ему людей, мистер Питт, то наверняка не ускользнул бы отсюда, – гневно возразил он. – Уверяю вас, он от нас не убежал бы. Пойдемте со мной. – Врач обошел вокруг стола. – Я бы все показал вашему болвану, но сомневаюсь, что он правильно понял бы увиденное. Вот-вот, пойдемте-ка со мной, сами увидите. – Он пинком распахнул дверь и пошел неспешным шагом по коридору, не сомневаясь, что Питт следует за ним.

Все здесь внушало Томасу отвращение. Когда-то он от всей души надеялся, что больше никогда не попадет сюда. Питт шел за глубоко уязвленным Мелчеттом по длинным коридорам, в которых царила по большей части гробовая тишина, иногда нарушавшаяся воплями, стонами, рыданиями и безумным смехом. И снова наступало мертвое молчание.

Мелчетт ушел далеко вперед, и Питту пришлось поспешить, чтобы нагнать его. У него невольно возникло желание повернуться и уйти, но он не позволил себе этого; напротив, ускорил шаг, так как Мелчетт уже ожидал его, держа приоткрытой какую-то дверь.

Томас прошел мимо него в длинную комнату с высоким потолком. Вокруг стен шел узкий помост, поднимавшийся фута на три над полом, и создавалось впечатление, словно стена увешана фигурами людей. Большинство из них располагались на помосте или прямо на полу, некоторые сгрудились кучками и сидели в обнимку, некоторые ритмично раскачивались взад и вперед, стонали и что-то неразборчиво бормотали. Мелчетт повел Питта вдоль стены. Там был человек со взлохмаченными волосами, который яростно, до крови, расчесывал струп на ноге. На руках у него были такие же раны – одни уже затягивались, другие, наоборот, были совсем свежие. А на запястьях и предплечьях виднелись, по-видимому, следы укусов. Питт остановился рядом с ним, но тот даже ухом не повел, так был занят своей собственной плотью и кровью.

Второй пациент смотрел куда-то в пространство, с подбородка у него капала слюна. Третий протянул к ним руки, сжимая кулаки и потрясая ими в воздухе; горло у него напряглось, он силился что-то сказать, пытаясь вспомнить слова, но явно был не в состоянии этого сделать. Четвертый сидел, закованный в цепи. На запястья под железо были подложены кожаные прокладки. Он звенел цепями и делал резкие движения взад-вперед, словно пилил их. Этот тоже был совершенно поглощен своим бессмысленным и причиняющим боль занятием, так что не видел Питта и не слышал заговорившего Мелчетта.

– Хотите еще? – тихо спросил врач, и в голосе его слышались раздражение и обида. – У нас таких десятки, все примерно в том же прискорбном состоянии, до которых не доходят ни слова, ни действия, какие бы мы ни предпринимали. Неужели вы думаете, что кто-нибудь из них – ваш сумасшедший? Или вы полагаете, что мы случайно позволили кому-нибудь пойти прогуляться, а он раздобыл топор и начал обезглавливать людей в Гайд-парке?


Питт хотел было возразить, но Мелчетт продолжал со все усиливающимся гневом:

– Но где же пребывают убийцы, Питт? Обитают в Гайд-парке, что ли? Где они спят? Где едят? Значит, ваша полиция суетится, ищет свидетельства и улики и никак не может поймать вот такого бедолагу?

Отвечать было нечего. Смешно было думать о подобной возможности, глядя на этих неистовых, жалких, страдающих умственными расстройством людей. Если бы Телман мог увидеть их здесь, он бы скорее язык проглотил, чем высказал свои умозаключения Мелчетту или кому бы то ни было еще.

По-видимому, молчание Питта немного смягчило Мелчетта. Он откашлялся.

– Гм, если человек, которого вы разыскиваете, Питт, – сумасшедший, то его навязчивая идея еще не достигла той стадии, чтобы его поместить в такое заведение, как это. Бо́льшую часть времени он такой же, как все окружающие, – если вообще сумасшедший. – Он выпрямился. – Вы уверены, что для этого кровопролития нет какой-нибудь убедительной причины?

– Нет, не уверен, – ответил Томас. – Но между жертвами не прослеживается никакой связи; во всяком случае, мы до сих пор ее не обнаружили. – Он отвернулся от ближайшего к нему несчастного, который собирался вцепиться в суперинтенданта, для чего тянулся изо всех сил, насколько ему позволяла смирительная рубашка.

Мелчетт убедился, что достиг своей цели. Он пошел к выходу из большой комнаты в коридор, а оттуда – в свой кабинет.

– Если бы он был сумасшедший, – продолжал Питт, – то какого типа эта одержимость, мистер Мелчетт, как ее можно определить? И что у такого человека должно быть в прошлом, чтобы заставить его действовать с такой ни с чем не сообразной жестокостью?

– Но о ней нельзя сказать, что она ни с чем не сообразна. Во всяком случае, он так не думает. Тут должна быть, глядя с его позиции, какая-то внутренняя связь: время убийства, место, внешность жертвы, какое-нибудь ее высказывание или поступок, который вызвал у сумасшедшего ярость, или страх, или какую-нибудь другую эмоцию, понуждающую к поступку. Это может быть религиозный фанатизм. Многие сумасшедшие сохраняют глубокое понимание природы греха. – Врач пожал плечами. – У меня к вам коварный вопрос: может быть, ваш убийца совершает подобные злодейства, полагая, что карает грех? Например, выбирая в жертвы только падших женщин? Существует довольно распространенное заблуждение, что сексуальное общение с женщиной – это зло, происки дьявола, пагуба для души. – Он фыркнул. – Больная фантазия, конечно, и возникает она, поднимаясь откуда-то из тайных глубин мозга, существование которых мы только сейчас едва начинаем понимать. За границей сейчас публикуется много интересных исследований на эту тему. Да нет, откуда вам знать… – Он покачал головой и немного ускорил шаг.

Питт не пытался выспрашивать его дальше, пока они не вошли в кабинет, закрыли дверь и оказались в окружении только книг, бумаг и прочих административных предметов обихода. Все здесь выглядело обезличенно, словно отсюда выветрился дух смятения и отчаяния, свидетелем которых Томас только сейчас был и которые еще болезненно отзывались в его душе, отчего во рту стоял непроходящий тошнотворный привкус.

– Но каков же этот человек, если навязчивая идея, его обуревавшая, именно такова, как вы описали, доктор Мелчетт? Какой у него может быть характер? Какая семья? И какое прошлое, если оно может заставить его совершать подобные поступки? Какое событие может заставить его поступать таким образом, но именно сейчас, а не прежде и не когда-нибудь в будущем?

– Бог его знает. Поводом может быть действительная трагедия – например, смерть в семье, – а может быть и какое-либо банальное происшествие – например, оскорбление. Его агрессия может питаться каким-нибудь воспоминанием. Кто-то что-то сказал или сделал, что вдруг очень болезненно напомнило о пережитом когда-то потрясении, и он, таким образом, на время отключился от действительности. – Мелчетт махнул рукой, как бы прекращая дальнейшие расспросы. – Извините, но что пользы в моих размышлениях… Думаю, вам надо искать причину в религиозном или моральном негодовании. Когда я спросил, нет ли среди ваших жертв падших женщин, вы не ответили. Это из скромности?

– Возможно, – согласился Питт. – Но я не мог бы ответить совершенно утвердительно. Дело в том, что по крайней мере один из погибших был в длительной любовной связи. С мужчиной.

– Вы имеете в виду любовницу, – уточнил Мелчетт. – Но это не помешало ему…

– Нет, я имел в виду то, что сказал, – поправил Питт.

– О! О, я понимаю… Тогда подобные женщины тут ни при чем. А как насчет других? Такая же наклонность?

– Причин предполагать то же самое нет. Но я считаю, что подобные вещи могут спровоцировать некую яростную реакцию. – Питт сомневался в собственных умозаключениях, и это явно отразилось на лице.

– Да, тут всякое может быть, – отметил Мелчетт с небольшим резким смешком. – Все, что говорят и делают другие – любая шутка, или жест, или одежда, – все может спровоцировать на убийство. Я бы серьезно рассмотрел такую ситуацию: тот, кого вы ищете, вполне здоров, не менее большинства из нас, и действия его имеют разумно обоснованную причину. Сожалею, что больше ничем не могу вам помочь, – и он протянул руку.

Его выставляли, и Питту не оставалось ничего более, как смириться. Было бессмысленно давить на Мелчетта в надежде вытянуть из него нужную информацию – ее у врача попросту не было.

– Благодарю вас, – сказал Томас и отступил на шаг. – Благодарю, что уделили мне время.

Мелчетт улыбнулся, не разжимая губ. Он по достоинству оценил вежливость посетителя и проводил его до дверей.



Питт едва успел вернуться на Боу-стрит, как в участок ворвался Фарнсуорт. Он взглянул на дежурного сержанта, который вскочил, чтобы отдать честь, затем на Питта, потом на Телмана и Легранжа, которые стояли у Питта за спиной.

– Нашли что-нибудь? – нетерпеливо спросил он, переводя взгляд с одного лица на другие.

Легранж, переминаясь с ноги на ногу, смотрел в сторону. В его обязанности не входило отвечать на подобные вопросы.

Дежурный, покраснев, выпалил:

– Суперинтендант только что вернулся из Бедлама.

Фарнсуорт потемнел лицом.

– Господи боже, с какой целью? – Он раздраженно повернулся к Питту. – Вы думаете, если бы сумасшедшие были крепко заперты в сумасшедшем доме, у нас не было бы всей этой заварушки? – Повернулся к Телману. – Разве вы уже не ездили туда, чтобы убедиться, что никто оттуда не сбежал?

– Это первое, что я сделал, сэр.

– Питт? – Голос Фарнсуорта выдавал все возрастающий гнев, но была в нем и тревога.

– Я хотел узнать, не может ли доктор Мелчетт дать мне психологический портрет человека, которого мы ищем, – ответил Питт и закусил нижнюю губу, чтобы тоже не утратить самообладания.

– Но ведь это все чертовски просто, – сварливо ответил Фарнсуорт и направился через холл к лестнице, ведущей в кабинет Питта. – Это человек по имени Джером Карвел! У человека был повод для убийства, он не может толком объяснить, где был во время убийства, и рано или поздно мы найдем оружие. Что вам еще требуется?

– Повод, по которому он мог убить Уинтропа и кондуктора, – процедил Питт. – Нет оснований даже предполагать, что он когда-нибудь был с ними знаком, тем более – говорить, что у него была хоть какая-то причина ненавидеть или бояться их.

– Но если он убил Арледжа, то, конечно, и остальных двух тоже, – яростно уставился на него Фарнсуорт. – И нам незачем это доказывать. Может быть, он непристойно заигрывал с Уинтропом, но получил от ворот поворот. Уинтроп мог даже угрожать ему публичной оглаской. Этого было бы достаточно, чтобы лишить парня способности соображать. – По мере того, как он говорил, голос его звучал все убежденнее. – Он должен был убить его, чтобы заставить замолчать. Содомия – это, старина, не только преступление, это моральная пагуба для всего общества. – Он фыркнул и посмотрел на Телмана.

На длинном лице инспектора показалась сардоническая улыбка. Он взглянул на Питта, и впервые, насколько тот помнил, в его улыбке не было враждебности – напротив, в ней промелькнуло нечто заговорщическое.

– Что, нет? – требовательно переспросил Фарнсуорт.