Палач из Гайд-парка

Питт с гораздо большим желанием обсуждал бы дело за закрытыми дверями, но Эттли явно стремился к обратному. Он собирался извлечь из этой встречи все возможные политические преимущества.

Питт игнорировал шпильку.

– Как вы обо всем этом узнали, мистер Эттли?

– Как? – Тот явно забавлялся. – Об этом рассказал местный констебль. А почему вы об этом спрашиваете? Ведь это же, конечно, не важно, суперинтендант?

Питт разозлился. Какой же безответственный полицейский мог рассказать гражданскому лицу о подобном происшествии? Вообще обсуждать данную тему в высшей степени непозволительно, но выбрать для этой цели политика, который строил свою платформу на обвинении полиции в некомпетентности, было непростительным нарушением лояльности и служебного долга.

– Как его зовут, мистер Эттли?

– Кого? Констебля? – И Эттли широко раскрыл глаза. – Понятия не имею. Я его не спросил. Вот уж действительно, суперинтендант, мне кажется, вы напрасно тратите время на совершенно неважные подробности. Возможно, он не должен был доверительно со мной говорить, но, очевидно, насилие, царящее в обществе, задевает его не менее, чем любого другого гражданина. – Он ссутулился, засунул руки еще глубже в карманы и продолжил очень громко и очень отчетливо: – Вы, наверное, не понимаете, суперинтендант, как глубоко встревожены люди. Женщины в ужасе, они не смеют выйти на улицу, они больны от страха за своих мужей и отцов, умоляя их не выходить из дому после наступления темноты. Парки опустели. Даже театры жалуются, что сборы падают, потому что никто не хочет возвращаться домой затемно.

Питт многое что мог ответить на это, но он никак не мог опровергнуть тот факт, что в обществе действительно существует страх, даже если Эттли и преувеличивает его масштабы. На улицах пахло паникой, и он сам ощущал этот запах.

– Мне это известно, мистер Эттли, – ответил Томас со всей возможной вежливостью. Его гнев возбуждало не то, что политик еще раз подчеркивал существование страха, но удовольствие, которое мерцало в глазах говорившего. – Мы делаем все, чтобы поймать этого человека.

– Но очевидно, этого недостаточно, – проницательно заметил Эттли.

К молодому человеку на ступеньках присоединился второй.

– Что рассказал вам констебль, мистер Эттли? – Питт изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно, но не совсем в этом преуспел.

– Что на Рэдли напал человек с топором, который пытался его убить, – ответил Эттли, взглянув на человека на ступеньках. – Через минуту я к вашим услугам, джентльмены! – И снова взглянул на Питта, улыбаясь еще шире. – Вот уж действительно, суперинтендант, неужели это самое лучшее, что вы сейчас можете сделать? Уж конечно, человек вашего положения мог бы подумать о чем-то более необходимом, а не выспрашивать меня о второстепенных, добытых из вторых рук сведениях; и я не могу при этом не подумать, не поступаете ли вы так с целью принести в жертву какого-нибудь несчастного подчиненного за то, что он поделился со мной сведениями, которые вы, очевидно, хотели бы скрыть.

Молодой человек приблизился.

– Разумеется, мистер Эттли, если я узнаю, кто это, – процедил Питт, – я вынесу ему порицание за то, что он поставил в известность о случившемся не меня, а вас. Это нарушение служебного долга, и подобное нарушение потребует тщательного объяснения с его стороны.

– Не рассказал вам? – удивился Эттли. – Святое небо! – Лицо его преисполнилось изумления, а затем такого большого удовлетворения и восхищения от услышанного, что он даже не пытался этого скрыть. Он едва не смеялся. – Вы хотите сказать, что явились сюда узнавать факты, потому что ваши собственные полицейские не доложили вам о случившемся? Господи боже! Ваша некомпетентность превосходит всякое воображение. И если вы думаете, что я сильно критиковал вас в прошлом, то уверяю вас, мой дорогой: я только начал.

– Нет, мистер Эттли, я здесь не для того, чтобы узнавать факты, – отрезал Питт. – Я узнал их от самого мистера Рэдли, включая и то, что он не назвал своего имени тем, кто ему помог, и не вызывал полицию.

– Не вызывал полицию? – Лицо у Эттли вытянулось, у него был вид человека, совершенно сбитого с толку. – Что вы хотите сказать? На него напали и почти что убили! Ну конечно, он сообщил об этом в полицию.

– Да, на него напали, – Питт тоже повысил голос, – но сегодня утром он был совершенно здоров, и я так понял из слов миссис Рэдли, что он сразу дал отпор нападавшему и это стоило ему всего несколько ушибов.

– Это он сам так сказал? – Выражение лица Эттли стало менее насмешливым. – Какой он храбрый и как верен своей довольно странной задаче – во что бы то ни стало защитить полицию.

– Но разве он не прав? – коротко осведомился Питт.

– По слухам, на него напал Палач из Гайд-парка, – уже не так нагло продолжал Эттли. – И, разумеется, любой человек, обладающий хоть каплей ответственности перед обществом, сразу должен был сообщить обо всем в полицию, независимо от того, пострадал он или нет.

– Рэдли сообщил об этом мне, – отвечал Питт, весьма вольно распорядившись истиной, – но суть, если не идею, он передал точно.

Эттли пожал плечами, состроил гримасу и отвернулся.

– Но тогда, полагаю, вам известно все, что требуется. А это не оставляет сомнений на тот счет, что вы меня выспрашиваете с явной целью ущемить того несчастного констебля, не так ли?

– Если он занимается этим делом, то необходимо все у него выяснить, – ответил Томас, с каждой секундой обретая в себе уверенность. – А так как мистер Рэдли, едва спасшись от нападавшего, сразу покинул место преступления, то, может быть, именно констебль мог обнаружить что-нибудь вещественное на месте преступления, например топор.

Эттли вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

– Тогда, значит, вам лучше отыскать его. Не такой уж это непосильный труд для полицейского с вашим опытом, чтобы узнать, кто из констеблей это был. – Он громко засмеялся. – Но что же это за фарс получается! Гилберт и Салливан могли бы сочинить занятные куплеты, суперинтендант, даже более занятные, чем в водевиле «Пензанские пираты». Подождите еще, когда газеты узнают, что суперинтендант, занимающийся розысками Палача, прочесывает весь Лондон в поисках одного из своих подчиненных. Уверен, что карикатуристы тоже получат для своих усилий благодатную тему. Это будет для них просто замечательный подарок!

– Вы, по-видимому, считаете, мистер Эттли, что я нахожусь в затруднительном положении, – удачно найдясь, ответил Томас, – но ведь для того, чтобы узнать, кто дежурил в тот вечер, мне достаточно навести справки в соответствующем участке.

– Ну, мне об этом ничего не известно, – ответил Эттли, но щеки его чуть-чуть порозовели, и он уже избегал смотреть Питту в глаза, не то что раньше, еще глубже засунул руки в карманы и отвернулся. – А теперь, если я больше ничем не могу быть вам полезен, я бы хотел заняться другими, весьма многочисленными делами. К сожалению, я не в состоянии оказать для вас бо́льшую помощь, в которой вы так явно нуждаетесь.

– Но вы уже и так очень и очень мне помогли, – ответил Питт и прибавил с напускной живостью: – Вы, по сути дела, совершенно решили для меня эту задачу. Всего хорошего, сэр. – Он вышел через парадную дверь и, проходя мимо двух молодых людей на ступеньках, легонько дотронулся до шляпы. – Добрый день, джентльмены.

Молодые люди ошеломленно поглядели, как он спускается вниз, и затем уставились друг на друга.

Питт собирался направиться прямо в участок в центре Мэйфер, откуда выходили патрулировать полицейские в тот вечер. По дороге ему надо было миновать широкий переулок, по обе стороны которого громоздились ящики с рыбой и повозки, груженные овощами. И тут перед ним вырос, как из-под земли, очень толстый мужчина с длинными седеющими локонами, падающими на воротник. Зеленые глаза его были выпучены, лицо опухло, но одет он был безукоризненно, и на животе сверкала длинная золотая цепочка от часов. Рядом с ним был другой человек, едва достававший ему до локтя, его квадратная фигура была странно деформирована, личико дышало злобой, мелкие, потемневшие зубы оскалены в кривой усмешке.

– Доброе утро, Джордж, – сказал Питт великану и, взглянув на его спутника, добавил: – Доброе утро, Джорджи.

– А, мистер Питт, – сказал великан тонким голосом, странно жалобным и почти неслышным. – Вы подвели нас, сэр. Вот что вы наделали. Теперь джентльмены не прогуливаются по вечерам в парке. Стало опасно, и это ужасно накладно для дела, сэр. Очень накладно.

– Вы нехорошо поступаете с нами, сэр, – вставил Малыш Джорджи, как бы передразнивая в гротескной манере своего партнера, потому что в его голосе, тоже очень тихом, звучало еще какое-то шипенье, отчего он делался как-то особенно противен. – Нам все это очень не нравится. Это стоит нам кругленькой суммы, мистер Питт.

– Уверяю вас, если бы я знал, кто этот Палач, я бы моментально его арестовал, – ответил Питт ровно и спокойно, насколько был сейчас на это способен. – И мы делаем все, чтобы разыскать его.


– Недостаточно делаете, мистер Питт, – отвечал, гримасничая, Малыш Джорджи, – совсем недостаточно.

– Очень многие джентльмены боятся теперь доставить себе удовольствие, мистер Питт, – пояснил Жирный Джордж, ковыряя землю палкой с серебряным набалдашником, – и расстраиваются от этого, очень, очень расстраиваются.

– Тогда, значит, вам тоже надо поразмыслить, чем можете вы поспособствовать поискам и помочь узнать, кто он есть, этот Палач. У вас больше глаз и ушей в парке, чем у меня.

– Но мы ничегошеньки не знаем, – пожаловался Жирный Джордж. – Помнится, мы вам об этом уже докладывали. А иначе мы бы, мистер Питт, не стояли здесь между возами с картошкой и не ругали бы вас. Мы бы сами с ним управились. Он ведь не из наших людей. Если вы воображаете, что он хоть как-то вхож в наше дело, вы, мистер Питт, ошибаетесь.

– Дураком надо быть, – со злостью заметил Малыш Джорджи. – И кретином. Не так ли, мистер Питт? Неужели вы думаете, нам нравится, что здесь происходит? Если бы кто из наших начал отрезать господам головы, мы бы сами кое-что воткнули ему в спину и бросили бы в реку. Мы бы проучили этого рубаку, как надо жить и уважать джентльменов. А то наше дело страдает…

Он коснулся пальцами чего-то спрятанного под полой пальто. Томас уверен был, что это нож. Человечек облизнул губы острым языком и уставился на суперинтенданта немигающим взглядом.

– Джорджи правду сказал, мистер Питт, – прошептал, дыша с присвистом, Жирный Джордж. – Этот человек не из наших. Это кто-то из самих джентльменов, попомните мои слова.

– Какой-нибудь сумасшедший из… – начал Томас.

Толстяк покачал головой.

– Вам бы надо в этом получше разбираться, мистер Питт. Я вам просто удивляюсь и даром трачу с вами время. В парке сумасшедшие не живут, и мы с вами это знаем.

Малыш Джорджи переступил с ноги на ногу. Мимо проезжали вереницей возы. Питт не стал спорить. Он и сам не думал, что это бродяга-сумасшедший.

– И вы хорошо сделаете, если сыщете его, мистер Питт, – повторил Жирный Джордж, тряхнув головой так сильно, что его кудри разметались по каракулевому воротнику. – Или же мы очень огорчимся, Малыш Джорджи и я.

– Я и сам буду очень огорчен, – угрюмо ответил Томас. – Но если вы действительно беспокоитесь, вы и сами должны что-нибудь предпринять.

Малыш Джорджи язвительно посмотрел на него. Жирный Джордж улыбнулся, но в его улыбке не было ни веселья, ни добродушия.

– Это ваше дело, мистер Питт, – ответил он тихо. – И мы будем очень счастливы, если вы им как следует займетесь.

И не сказав больше ни слова, он повернулся на каблуках и через мгновение исчез между повозками. Малыш Джорджи опять смерил Питта весьма злобным взглядом и побежал за приятелем. Он должен был бегать, чтобы не отставать, и это всегда приводило его в бешенство.

Томас снова отправился своей дорогой, не придавая слишком большого значения состоявшемуся разговору, но все же это был показатель общественного настроения, ведь даже Жирный Джордж испытывал страх за свое дело.

В полицейском участке Питт встретился с полнейшим непониманием. С ним говорил высокий, тощий инспектор с мрачным аскетическим лицом и выражением уязвленного чувства собственного достоинства.

– Нам ничего не известно об этом событии, – сказал он хмуро. – Как ни невероятно это может вам показаться, но нам никто ничего о происшествии не сообщал. И я знаю об этом почти то же, что напечатано в газетах.

– Не сообщал? – сильно удивился Питт. – Я обратился в тот самый участок?

– Да, в тот самый, – ответил, вздыхая, инспектор. – Я опросил своих подчиненных, потому что хотел знать, какой же это безответственный болван все рассказал Эттли, но в том районе никто вчера ночью не патрулировал. Я все проверил, так что вам незачем беспокоиться, правду говорят мои люди или врут, чтобы замести следы. Каждый может дать отчет, где был в тот вечер. Эттли получил свои сведения не от моих людей.

– Как интересно, – задумчиво сказал Питт. Он не сомневался в правдивости слов инспектора и был уверен, что и констебли его не лгут – ведь это было бы очень глупо, их легко можно было проверить, а человек, провинившийся таким глупым враньем, сразу лишился бы должности.

– И если взглянуть на это дело внимательно, то есть еще, черт возьми, одно соображение, – мрачно сказал инспектор. – Я могу предположить, что Эттли все рассказал один из тех, кто пришел на помощь. Вряд ли сам Рэдли сообщал об этом в газеты. Он, кажется, один из тех, кто на нашей стороне. Причем, пожалуй, только он один. Вы видели газеты, сэр?

– Да-да, вот таким образом я и узнал о происшествии, несмотря на то что Рэдли доводится мне зятем.

Инспектор очень удивился.

– Он что, вообще не собирался сообщать об этом в полицию?

– Он хотел рассказать об этом именно мне, и только потому, что у человека был топор. Хотел уберечь нас еще от одной кампании газетных нападок.

– Но мы выглядим довольно глупо во всей этой истории, не так ли? – угрюмо спросил инспектор. – Печально, когда член парламента приходит к власти на волне общественного презрения к полиции, как Эттли. – Губы его скривились. – Но я замечаю тут какое-то совпадение: Палач напал на соперника Эттли по избирательной кампании.

– И даже немалое совпадение, – ответил Питт. – Благодарю, что уделили мне столько времени, инспектор. Наверное, теперь мне надо наведаться к этим господам, которые пришли на помощь Рэдли, и послушать, что они могут о себе порассказать.

– Не понимаю, зачем это. Они же не видели нападавшего, – мрачно ответил инспектор. – Вы считаете, что это будет не зря?

– О да, да, конечно, не напрасно.



– Безусловно, нет, – сказал очень удивленно мистер Милберн. – Это было бы непростительной нелояльностью с моей стороны, сэр. И, во имя всего святого, зачем мне делать подобную вещь?

– Ну, может быть, вы посчитали это своим общественным долгом? – умиротворяюще ответил Питт. – Ведь можно что-нибудь такое сказать под влиянием страшного момента.

Мистер Милберн стоял очень прямо.

– Видит небо, единственный страшный момент во всем этом, сэр, – когда совершилось нападение на бедного джентльмена. И на леди тоже. И прямо в центре привилегированного района. Теперь нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. – Мистер Милберн покачал головой и взъерошил короткими пальцами волосы. – Просто отказываюсь понимать, к чему все это приведет. Не хочу, чтобы слова мои прозвучали как осуждение, сэр, но полиция должна действовать более эффективно. Мы живем в самом большом городе мира – и, по мнению большинства, в самом цивилизованном городе, – однако мы боимся ходить по улицам этого города, опасаясь встретиться с анархистами или сумасшедшими. Довольно неприятное положение, сэр.

– Я сожалею об этом, – искренно ответил Питт, – но мы, кажется, употребляем все средства, чтобы справиться с этой напастью.

– Наверное, наверное, – Милберн кивнул, слегка смутившись, – страх возбуждает в нас не самые лучшие чувства. Возможно, я говорю чересчур поспешно. Не могу ли я быть вам чем-то еще полезен?