Палачи и герои

Немало в эти выборы бандеровцы у Советов попили крови. Организовывали отчаянные акции, захватывали поселки, устраивали показательные казни. Вот только выборы состоялись. И явилось на них почти все население Украины. И люди избрали власть. Теперь это была уже их власть.

УПА эти теракты обошлись дорого. Была потеряна почти половина личного состава. И утрачена возможность впредь проводить подобные массовые выступления.

Организация все глубже уходила в подполье. И Дантист знал, что там она обоснуется надолго. Если не навсегда…





Глава 56




В начале 1948 года Иван Вильковский, уже майор ОББ МГБ Украины, переехал в Киев. Правда, шикарных хором ему не предоставили – семья теперь ютилась в однокомнатной квартире рядом с Киево-Печерской лаврой. Жилище было тесноватое, но с ванной и дровяной горелкой и отдельное, а не коммуналка, в которых ютилось большинство киевлян. Хотя все это было не так важно. Важнее, что там появилась на свет дочка.

Теперь в жизни Ивана было две стороны. Одна – это Настя, все понимающая, всегда находящая нужные слова. Она поступила в Киевский мединститут и намерена была стать детским врачом. На этой стороне были и дочка, и родные в Хабаровске. Здесь царили любовь и взаимопонимание.

И вторая сторона истертой войной медали его жизни – борьба с гидрой националистического бандитизма, которая все никак не желала сдыхать, хотя и дышала давно на ладан.

В 1946 году правоохранительные органы провели несколько широкомасштабных мероприятий. Фактически за каждым населенным пунктом закрепили военное подразделение или группу МГБ-МВД – их согнали со всего Советского Союза. Оперативники заходили в села, требовали у селян выдать бандеровцев. А потом проверяли каждый дом. По оперинформации арестовывали людей. Шерстили нещадно леса. И окончательно отогнали таким образом банды от населенных пунктов. Задержали и выдворили из республики тысячи пособников бандитов. А еще шли бесконечные амнистии заблудшим. В итоге массовое сопротивление советской власти было сломлено окончательно.

Но в селах оставались ячейки Безпеки. Где-то в лесах еще хоронились бандиты УПА, голодные, но несломленные – из тех, кому терять нечего, кто насквозь пропитался ненавистью и фанатизмом. Сомневающихся там давно не было. Остались самые ярые и непримиримые. И где-то там таился Дантист – фактически это именно он перехватил руководство подпольем.

Сколько спецопераций было проведено по его поиску. Сколько ловушек расставлено. И он всегда уходил, будто сами лесные черти покровительствовали ему. По оперативной информации, он сблизился с бывшим областным проводником Саввой, имевшим влияние на все более-менее боеспособные банды.

Как дикие звери, гонимые бандеровцы таились в буреломах, передвигались лесными тропами. И жили, хотя, по совести, должны были давно бы сдохнуть, как их хозяева-фашисты. И наносили подлые удары. Особенно вольготно ощущали они себя в отдаленных районах, где в некоторых селах квартировались чуть ли не в открытую. Продолжали собирать информацию на «предателей Украины» и казнить их при случае – все с той же, а то и с большей жестокостью.

Но их загоняли с каждым месяцем все дальше в леса. Выковыривали из схронов. Обрубали связи с населенными пунктами.

В каждой деревне теперь были агенты МГБ и МВД. Некоторые снабжены новинками техники – замаскированными под консервные банки рациями, настроенными на одно – подачу кодированного сигнала при входе в деревню бандитов. В банды, несмотря на все предосторожности, проникали агенты, уничтожали лидеров, подливали в еду сотрапезников спецсредство «нептун» – снотворное, которое отключало людей вплоть до прибытия опергруппы.

В 1950 году опергруппа МГБ с военнослужащими внутренних войск взяла Савву. Его вытащили из схрона в Прикарпатье, опоенного тем самым «нептуном». Это была большая удача. Один из самых непримиримых и влиятельных бандеровцев оказался в руках следственных органов.

Иван был один из первых, кто говорил с ним в тюрьме в здании МГБ в Киеве. Савва выглядел как леший – беззубый, тощий, низколобый, с изъеденным оспой лицом.

Вариантов было несколько. Пристрелить эту бешеную собаку втихаря. Устроить судилище с двадцатью пятью годами лишения свободы на выходе. Или перетянуть на свою сторону, чтобы он сдал подельников.

Последний вариант казался нереалистичным. Савва не чувствовал боли, так что его даже бить бесполезно. Смерти тоже давно не боялся. Оставалось одно – убедить.

Ивану это миндальничание не нравилось. Он привык брать националистов за горло. Но согласен был, что все прошлые попытки выловить Дантиста окончились ничем – тот был неуловим. А этот человек мог вполне его выдать.

– Простим, амнистируем, – обещал министр госбезопасности Украины, в камере встретившись с Саввой.

Бандеровец смотрел на него зло и упорно молчал.

К задержанному приставили пару сотрудников обращением помягче, без непримиримого блеска в глазах. Они выполняли больше обязанности экскурсоводов. Что, уважаемый Савва, вы мечтали о свободной Украине? Так вот она, можете собственными глазами взглянуть на улыбающихся людей в Киеве и Львове, свободно говорящих по-украински. Можете почитать газеты на украинском языке. Ознакомиться с программами в Киевском университете, где на первых позициях изучение украинских писателей и поэтов. Боролись за процветание Галиции? Так там карточки отменили еще в 1946 году, а в Англии – в 1949-м.

Зайдите в магазины. После голодухи-то в схронах каково оно? И зарплата позволяет есть от души. Строятся дома с центральным отоплением и горячей водой. В колхозы идет техника, избавляя крестьян от беспросветного крестьянского труда. Какая вам еще Украина нужна?

Савве купили макинтош, о котором он мечтал в детстве. Подлечили хронические болезни печени и почек. Сделали вставные зубы.

И матерый непримиримый бандеровец поплыл. Однажды он признался оперативнику:

– А ведь я боролся зря… Эх, если бы нам такую колбасу в схронах давали…

А после согласился сотрудничать и выдать Дантиста со словами:

– Я правильно делаю. Слишком уж он много невинной украинской кровушки выпил. Пусть ответит…





Глава 57




Дантисту иногда малодушно хотелось бросить дело и сбежать. Перед ним открыты Англия, Канада. Там сытая, спокойная жизнь в домах с водой в кране. Но он намертво прирос к этим закопченным тесным схронам, сжился со смертью, которая постоянно стоит за его спиной, выжидательно поигрывая косой. Ему нигде нет места, кроме как здесь. Он каратель, и его судьба – карать врагов и предателей, которых все больше на этой земле. Вокруг него соратники, которые любят чужую боль и разрушение. А он не любит разрушение. Он сам и есть разрушение.

Размеренно уничтожалось время в бесконечной череде дел. Укрепление агентурной сети. Выпиливание неугодных и подозреваемых в предательстве. Организация расправ. Подготовка воззваний к народу. Контакты со своими соратниками и англичанами. И так изо дня в день. Из года в год. Бег по заколдованному кругу. Вот только победы становились все мельче. А поражения приходили все чаще.

Иногда он задумывался над тем, что у него что-то сильно не в порядке с головой. Еще недавно он был холодным прагматиком, который просчитывал все на несколько ходов вперед и ясно видел суть военной и политической ситуации. Но с некоторого времени он стал жить надеждами. Он надеялся на операцию «Чума» – конфронтацию США и России. Он радовался как ребенок, когда американцы сбросили ядерные бомбы на Японию, и надеялся, что следующие полетят на Советы.


Он внушал себе надежды, что СССР и страны Запада сойдутся друг с другом в кровавой бойне. Лучше, если Советы проиграют, но взаимоистребление больших игроков его также вполне устраивало. Пока сильные страны будут обескровливать друг друга, как Афина из морской пены, выйдет из океана боли освобожденная Украина.

Независимая Украина. Надежда на нее тоже стала приобретать болезненный характер. Дантист все больше скатывался в пучину одержимости и фанатизма. Ему виделся теперь только покрытый беспросветной тьмой мир, где вот-вот воссияет грядущий храм – Соборная Украина. Пусть здесь останется десятая часть населения. Да пусть никого не будет. Но будет она! Держава!

Долгими вечерами в опостылевшем схроне Дантист испытывал настоящие помутнения сознания. И глушил их горилкой.

Утром он приходил в себя и с наработанным холодным профессионализмом вычислял предателей, организовывал акции возмездия. Но поле возможностей все время сужалось. Бег по кругу постепенно стремился к его центру, где зиял черный провал.

Когда в дополнение к бесконечным амнистиям, которые выметали из лесов нестойких соратников, коммунисты отменили смертную казнь, Дантист покачал головой:

– Это они зря. С нами так нельзя. Нас можно только убить…

Год за годом перед его глазами проходили схроны, заброшенные хутора, погреба в деревенских домах, используемые под убежища. И серые, изможденные лица соратников. Он смотрел иногда на них отстраненным взором и ужасался. Перед ним были порождения леса. И не благородные олени или хищные волки, а грибы поганки, взросшие на трухлявых пеньках. И поддерживала их только энергия неоправданных надежд и лютой ненависти.

Три дня назад Дантисту снова предложили эвакуироваться в Европу, чтобы оттуда возглавить галицийский крестовый поход на Советы. Только теперь в области политики и пропаганды, а не террора. Смешно. Ему предлагали стать пустозвоном и отказаться от единственного оружия, которое он уважал и которым владел в совершенстве, – страха. Нет, это не для него. Завтра его ждала новая акция в далеком селе, где они казнят предателей. И это ему нравилось, черт возьми! А больше уже не нравилось ничего…

Дантист смахнул с дощатого стола бутылку – она упала и покатилась, расплескивая самогон. Словил на себе удивленный взгляд Орла. Все, с алкоголем покончено. Дело, дело, дело. Карать и принуждать. Принуждать и карать.

С этими оптимистичными мыслями он погрузился в тяжелый сон…

Враг пришел по традиции под утро, когда сон так сладок. И оповестил о себе выстрелами.

В комнату ворвался Орел и крикнул:

– Окрестности оцепило НКВД.

– Теперь это МГБ, – поправил Дантист.

– Да хоть черт в ступе! Они нашли нас!

Взрывом тряхнуло схрон. Там, где выход, посыпалась труха. Часового, который снаружи охранял схрон, похоже, сняли, но он сделал свое дело – предупредил о подходе противника.

– Предлагаю, граждане бандиты, сдаться! – послышался задорный голос. – Вам будет сохранена жизнь!

Старая песня.

– Уходим, – сказал Дантист.

Он отодвинул тяжелую металлическую крышку в углу. За ней темнел узкий проход, который метров через триста поднимался наверх рядом с ручьем.

– Будва, ты ползешь впереди, – приказал Орел невысокому казаку со сломанным носом и длинными руками, похожему на обезьяну.

Тот послушно пополз по узкому лазу. В конце отодвинул деревянный щит, замаскированный дерном. Высунулся.

Снаружи грохнули выстрелы. Будва упал, перекрыв своим телом вход. Орел закричал тем, кто полз следом:

– Назад! Там автоматчики!

– Обложили, – перевел дыхание Дантист, когда все пятеро бойцов, включая его самого, вернулись в схрон и взгромоздили на лаз крышку. – Не вырваться.

– Как поступить? – спросил Орел. – Сдаваться? А что, комиссары теперь не казнят.

– Сдаваться? – удивился Дантист. – Нам?

Тем временем голос снаружи убеждал:

– Вы получите жизнь и справедливый суд!

Наверху ударили чем-то тяжелым по доскам, прикрывавшим вход, и Дантист выпустил в ту сторону длинную автоматную очередь. Патронов не жалко. Их несколько ящиков. До смерти хватит.

– Сейчас газ пустят, – сжал кулаки Орел.

В последнее время чекисты часто заливали схроны усыпляющим газом из баллонов, беря потом пленных тепленькими.

Дантист обвел глазами своих ближайших соратников, знаменитых карателей, именами которых пугают маленьких детей в деревнях. Через многое им пришлось пройти вместе. Но все дороги когда-то заканчиваются. Даже те, которые идут по кругу.

– Приказ командования УПА по этому поводу не отменен, – сказал он, меняя магазин в автомате.

Командир группы, попавшей в окружение, исчерпав возможности сопротивления и бегства, обязан убить соратников. Потом застрелиться сам. Простое правило.

Орел обреченно и покорно опустил голову. Роберт потянулся за автоматом, но Дантист всадил ему три пули в грудь. Потом, не теряя время, прострелил головы еще двоим.

Остался Орел.