Парадокс Апостола

— Я француз. С хитро сплетенными русскими корнями, — Родион хотел было усмехнуться, но это причинило ему такую боль, что он осекся и замолчал, пытаясь перевести дыхание.

— Франсис — папа Арно, это их семейный дом. Ну и мой теперь тоже, — улыбнулась она, опережая его вопросы.

«Некрасивая, — подумал Родион. — Но сколько жизни в лице, глаза прищуренные и эти морщинки возле губ… все настоящее».



Утром за ним никто не пришел.

Немного полежав, глядя в потолок, Родион встал и начал медленно одеваться. Кое-как умывшись, сунул в карман ампулу и шприц и двинулся в сторону дома.

Сад благоухал, где-то за кустистой изгородью отчетливо слышался шум моря. Эва сидела на бортике веранды и ела грушу. На ней была синяя мужская сорочка, волосы небрежно забраны в хвост. Рядом, на плетеном кресле, вальяжно развалился Арно с дымящейся чашкой в руках. Чернявый, экспрессивный, с подвижными птичьими глазами, он что-то рассказывал, активно жестикулируя.

Родион поднялся по ступенькам и поздоровался.

— А вот и наш Робинзон. — Арно продемонстрировал ровные белые зубы.

«Речным песком он, что ли, их чистит…» — с неожиданным раздражением подумал Родион.

— Приветствую, приветствую, — из кресла поднялся невысокий мужчина лет шестидесяти. У него было круглое гладкое лицо без малейшего намека на морщины. И абсолютно седые волосы. Жестом он пригласил Родиона присесть.

Разговор завязался легко и без лишних формальностей.

Франсис Ланзони был виноделом. Он вел семейный бизнес, который передавался из поколения в поколение уже на протяжении пятидесяти лет. Теперь подходил черед нового преемника, однако Арно выбрал другую дорогу. Отец говорил об этом с досадой, но ощущалось, что конфликт уже давний и во многом исчерпал себя. Арно работал режиссером в небольшом театре в Кальви. В летний сезон его труппа превращалась в странствующих трубадуров, дававших спектакли по всей Корсике. В последние годы Эва помогала ему с подбором актеров и организацией этих многодневных туров.

— Но я не теряю надежды, что лицедейство ему надоест и он займется, наконец, мужским делом, — не боясь обидеть сына, прокомментировал Франсис. — Арно всегда был необычным ребенком. Помнится, в детстве я не раз заставал его перед зеркалом, замотанного в плед, с тюрбаном из полотенца на голове — он изображал фараона…

— Бедуина.

— Вот-вот. Бедуина. Уже тогда нужно было насторожиться. Но твоя мать вечно тебя выгораживала… — Франсис покосился в сторону рамок с фотографиями, на одной из которых была изображена молодая женщина той счастливой породы, которой все прощают.



За беседой завтрак плавно перетек в обед. Родион, незаметно для себя, успел рассказать свою семейную историю в подробностях. В глазах компании он улавливал неподдельный интерес, и это подстегивало его доставать из чулана памяти самые любопытные эпизоды. Арно оказался благодарным слушателем: он очень бурно реагировал, смеялся, запрокидывая голову и хлопая время от времени ладонью по мускулистому бедру. Эва улыбалась и была немногословна. Она незаметно ушла в дом и вскоре вернулась с подносом, на котором лежали крупные помидоры, тонкие ломтики лóнцу, несколько видов сыра. Посередине возвышалась бутылка вина.

— А-а, вот и попробуете лучший vin de pays из Алерии. Часть моих виноградников осталась там, на востоке острова, — Франсис неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. — Отец в свое время выкупил их у местных греков, хотя потом и пожалел…

— Почему?

— Двадцать лет назад нам пришлось сильно за них побороться…

Выяснилось, в семьдесят пятом в Алерии произошел конфликт националистов и властей, которые неосмотрительно отдали львиную долю аграрных земель беженцам из Северной Африки. Коренное население восприняло этот шаг как откровенную колонизацию. Новоиспеченные виноделы не стали терять время даром и принялись увеличивать объемы производимого вина, щедро добавляя в него разнообразные эссенции. Все это привело к скандалу во французской прессе и полному бойкоту местных вин. Корсиканцы, устав от бессмысленных попыток отстоять свои права, взялись за оружие, захватив один из погребов переселенцев.

— После той истории у меня в Алерии осталось только два надела, но не это главное. Когда кучку крестьян, защищающих свой исторический промысел, берет штурмом тысяча вооруженных полицейских, четыре танка, пять военных вертолетов, и на протяжении суток идет пальба, значит, власть осознает — на этом острове ей есть чего опасаться!





***


Последующие дни текли вяло и монотонно.

По крайней мере, Родиону так казалось, потому что он был предоставлен сам себе. Эва где-то раздобыла медицинский корсет, который вместе с обезболивающими позволял ему часами просиживать на веранде бунгало в удобном кресле, листая книги из гостевой библиотеки, где часто вместо закладок попадались засохшие листья и обертки от конфет. Эва вместе с Арно занималась подготовкой нового спектакля, ну а Франсис уезжал на весь день на свою винодельню.

От безделья Родион принялся делать наброски для путеводителя по острову, который, впрочем, издательство ему готовить не поручало.

Впервые за все время он подумал об Анне. Она, конечно, должна быть напугана его исчезновением и до сих пор ничего о нем не знает… Но, скорее всего, ее уже нет на Корсике, она должна была уехать еще в воскресенье. Кстати, надо бы заглянуть в прокат, заплатить за испорченное оборудование…

Мысли быстро приняли другое направление и в это русло больше не возвращались.



В пятницу рано утром в дверь постучали. Заглянул Франсис.

— Вы, я вижу, идете на поправку: корсиканский воздух излечивает. — Он дружелюбно похлопал Родиона по плечу. — У меня к вам просьба: пригласил на ужин нового партнера по бизнесу, он ваш соотечественник. То есть он тоже русский, — спохватился Франсис. — Так вот, я подумал, было бы здорово, если бы вы к нам присоединились… Ну и заодно помогли бы мне с ним объясниться. Как видите, я не бескорыстен.

Родион был искренне рад выбраться из своего «скита» и ровно в семь вошел в гостиную хозяйского дома.

Обстановка виллы сначала казалась самой простой, но при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что каждая вещь имеет свою биографию.

Из массивного кресла рядом с камином, отгороженным чугунной решеткой, поднялся статный крепкий мужчина. Русский в нем угадывался с первого взгляда. Светлые тонкие волосы, славянские черты лица, спортивная фигура. На лбу — едва заметное родимое пятно какой-то географической формы. Гость поздоровался забавным фальцетом, который никак не вязался с его внешностью.


— Павел, — мужчина протянул руку. — Честно говоря, не предполагал, что встречу здесь соотечественника.

Он вежливо улыбнулся, сощурив бесцветные глаза.

— Но, видимо, так звезды сошлись.

— С моим русским партнером мы познакомились во время «Винэкспо», международной выставки в Бордо. Он занимается импортом вин из Греции, Франции, Италии, а теперь и с Корсики, — пояснил Франсис, наливая Родиону аперитив.

— Корсиканские вина в Сибири пока еще экзотика, — Павел взял бутылку с сервировочного столика и принялся изучать этикетку.

— Вы сибиряк?

— Да, кемеровчанин.

— Наверное, первый, добравшийся до «острова красоты», — попытался пошутить Родион.

Гость промолчал, делая вид, что продолжает рассматривать хозяйскую коллекцию вин. Родион чувствовал странное напряжение, повисшее в комнате, но по мере наполнения бокалов оно рассеялось.

В гостиную вошла Эва: в длинном светлом платье, с волосами, убранными под яркий шелковый платок — это делало ее похожей на креолку. Движения ее казались резковатыми, но в жестах было столько спонтанности, естественности, природной раскованности, что Родион против воли возвращался к ней взглядом и внутренне удивлялся: «Чем она так меня зацепила? Ведь ничего в ней особенного нет».

Вечер выдался не из простых.

Ему пришлось переводить все, что гости говорили друг другу за ужином. Правда, Павел был немногословен и лишь курил без остановки свои едкие «Партагас», а вот Франсис, раскрасневшись, шутил не переставая, сыпал историями и оказался невероятно занятным собеседником. Эва с Арно служили молчаливым фоном этому спектаклю.

Казалось, они присутствуют здесь вынужденно.

— Всю жизнь мечтал побывать в России, совершить путешествие на Транссибирском экспрессе. Какой маршрут! Девять тысяч километров, шесть часовых поясов — имперский размах! И вот мне уже за шестьдесят, а я так и не собрался. Может, сейчас будет повод? — Он выжидательно посмотрел на Павла совершенно трезвыми глазами.

— Да запросто организуем: от Москвы до Кемерово на поезде всего двое суток. Особенно вам понравится зимой, у нас не бывает лютых морозов, от силы минус двадцать. Устроим охоту на медведя на танке «Т-72», — подыграл ему тот, не меняясь в лице.

— Могучая, могучая у вас держава, — рокотал Франсис, продолжая налегать на вино. — Но недальновидный президент. России нужно сохранять свою обособленность! Да и долго держать в узде эти малые народы все равно не получится. Возьмем тех же чеченцев — они давно заслужили свою автономию. Игнорируя их требования, вы только провоцируете терроризм. Эта ситуация напоминает мне отношения Корсики и Франции: уже четверть века корсиканский «анфан террибль» пускает кровь своему французскому дядюшке, а тот все никак не решится отпустить его на свободу.

«Еще один экзальтированный буржуа, поклонник самодержавия и балалайки», — подумал с досадой Родион. Но уйти не было никакой возможности, поэтому он продолжал переводить этот нелепый диалог. Под конец он так устал, что принялся постоянно поглядывать на часы в надежде поскорее отбыть восвояси.

— Уже полночь, время инъекции, — невзначай напомнила Эва, словно прочитав его мысли.

— Простите, я что-то совсем вас заболтал. А не поехать ли нам завтра на охоту? На дикого корсиканского кабана? — неожиданно предложил Франсис, разливая по рюмкам самодельную миртовую настойку.

Компания оживилась, даже Павел, сидевший большую часть вечера с совершенно отсутствующим видом, включился в обсуждение. Родион, конечно, охотиться был не в состоянии, но ему были обещаны свежий воздух и яркие впечатления.

— Ну вы же Russe blanc[6], любовь к охоте должна быть у вас в крови! — подзадоривал его изрядно опьяневший к тому моменту Франсис.

Наутро, как только рассвело, двумя машинами выдвинулись в горы.

Оказалось, сезон охоты открывался только в середине августа, но у Франсиса были дружеские отношения с мэром близлежащей коммуны, поэтому «в исключительном порядке и с соблюдением всех мер безопасности» организовать подобное мероприятие не составило труда. Хотя Родион и опасался за свое ребро, недельная терапия и полный покой сделали свое дело, боль практически ушла. Он ехал в компании Павла и Эвы, которая вела машину. Русский гость созерцал горный пейзаж, погрузившись в собственные мысли. Эва рассказывала о новой постановке, с которой театр на днях должен был начать свои гастроли, а затем представить ее на международном театральном фестивале в Кальви.

— Арно страшно волнуется, это наш единственный шанс получить контракт на материке. Иначе мы навсегда останемся местным «крепостным театром». Так, кажется, у вас назывались домашние актеры, принадлежащие хозяину поместья на правах собственности?

У Эвы была своеобразная манера разговаривать: немногословная и сдержанная по природе, она всегда формулировала свои мысли емко и прямолинейно. Чем больше Родион ее узнавал, тем больше его привлекала эта женщина — своей дерзостью и полным отсутствием жеманства.

Он уже не первый раз ловил себя на мысли, что уезжать в Париж ему совершенно не хочется.





***


Поднявшись по серпантину, машина свернула в лес. Массивные сосны теснили проселочную дорогу, которая сужалась по мере удаления от трассы. На развилках сторожевыми башнями стояли указатели, щедро перфорированные охотничьими пулями. Стрельба по указателям в этих местах служила национальным спортом, особенно, если название на них было написано по-французски.

Наконец показался дом, надежно скрывавшийся за плотным частоколом хвойных деревьев. Это оказалась грубая каменная постройка с поросшей мхом крышей и маленькими окнами, напоминавшими бойницы. Плотно закрытые ставни придавали сторожке совершенно необитаемый вид. Где-то под козырьком Арно отыскал ключ, и вся компания ввалилась внутрь, таща за собой тяжелые рюкзаки с амуницией.

Дом оказался абсолютно обжитым и даже уютным. Добротная деревянная мебель, ковер ручной выделки, огромный камин и стандартная охотничья атрибутика в качестве декораций.

Родион поднял глаза и осмотрелся. Комнату тускло освещала самодельная люстра из оленьих рогов, к которым были умело прикреплены осветительные цилиндры.

Проследив за его взглядом, Арно усмехнулся, хищно обнажив в улыбке свои неестественно белые зубы:

— Это благородный корсиканский олень. Исчезающий вид, теперь охота на них запрещена, на острове их осталось всего пара сотен. А раньше-то правил никто не придерживался, жили по законам общины и зверье не пересчитывали…

— Ну что ж, располагайтесь, сейчас перекусим и на «засидку»: загонять дичь с собаками вне сезона не разрешается, — бросил Франсис, распаковывая свой спортивный рюкзак.