Пасть. Трилогия

Лапа. Окровавленная лапа с пятью длинными, хищно загнутыми пальцами слишком длинными для любого зверя. Капитан ошалело смотрит, как слепо скребут землю острые когти Но рука знает своё дело, рука ныряет за пистолетом сама, не дожидаясь команды мозга.

Пули буравят землю вглубь, туда, где кошмарный хозяин кошмарной лапы. Мёрзлый суглинок разлетается в стороны, и в какой-то момент Капитан понимает, что перед ним лишь оторванная кисть белеют обломки кости, обрывок мышцы судорожно сокращается Приставляет дуло почти вплотную и тремя последними патронами разносит страшноватую находку. Потом старательно вдавливает каблуком в грязь подёргивающиеся ошмётки. Отходит задом, не отрывая взгляда от воронки, но там тихо. На этот раз всё закончилось. На этот раз

Задание выполнено, можно докладывать Генералу.

Полигона больше нет.

Здесь больше нет.

Часть первая

ВЕСНА. ЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ ЛИКАНТРОПИИ

Место действия

Издавна невезучей деревней было Редкое Кузьмино. Старинной и невезучей.

Вроде рядом, пешком дойти и Санкт-Петербург, и Царское Село, и тракты на Ригу, Варшаву, Киев, но только рядом. А Кузьмино в стороне. На отшибе. Двадцать вёрст от столицы провинция. Глушь. Дыра. Безвестность

Судьба редкокузьминцев не баловала. И если попадали они на страницы истории повод тому бывал самый гнусный

Например: в октябре семнадцатого схватились у деревни мятежные казаки Краснова-Керенского с усмирявшими их балтийскими матросами. Или если глянуть по-другому мятежные матросы с усмирявшими казаками.

В исторические книги за этот факт Редкое Кузьмино хоть одной строчкой, да попало. Ценою славы оказались выметенные под ноль припасы да подпаленые амбары с сараями

А в Великую Отечественную и того хуже. Так уж остановился под Ленинградом фронт, что передовая прошла по Редкому Кузьмину, и простоял всю блокаду.

Деревни не стало. Что не сожгли снаряды и бомбы раскатали немцы на перекрытия блиндажей и землянок; жителей, понятно, из фронтовой полосы угнали на работы в Германию.

Мало кто сумел вернуться и восстановить родное пепелище. Вся деревня стала четыре жилых дома. И Редкое Кузьмино ликвидировали, зачеркнули на карте, превратили в одноимённую улицу соседнего посёлка Александровской.

Странная это была улица. Когда заканчивались последние участки, надо было долго идти совхозными полями до четырёх утонувших в зелени домиков. Хуторок в степи, да и только.

Даже письма не доходили почтальоны и не знали такого адреса. А может, ленились месить грязь в такую даль по весенней или осенней распутице.

Новая жизнь пришла недавно.

Загрохотала строительная техника. Полезли вверх, как поганки после дождя, двух и трёхэтажные виллы. Четыре домика-старожила выглядели на их фоне бомжами, не пойми как затесавшимися на великосветский раут.

Новые времена.

Новые дома.

Новые люди.

Лишь несчастливая аура Редкого Кузьмина осталась прежней.

Глава I

Откуда женщина пришла в посёлок, никто не заметил.

Откуда-то издалека шагала через раскисшие поля не то из Шушар, не то с Киевского шоссе.

Самого факта прихода тоже не увидели жильцов в новеньких коттеджах и виллах в этот будний день не было весна, не сезон.

Да и не все дома достроены, на двух или трёх копошились бригады рабочих. Но они не обратили внимания на одинокую прохожую на явившуюся с ревизией хозяйку она не походила.

Женщина брела по улице медленно, устало переставляя ноги в заляпанных грязью сапогах. Обходила самые глубокие лужи и внимательно приглядывалась к табличкам с номерами.

Миновав несколько участков, женщина остановилась. Красно-кирпичный особнячок, украшенный декоративной угловой башенкой, мало отличался от соседних домов. Но она шла именно сюда.

Двухметровый глухой забор казался непреодолимой преградой. Но фортеция была недостроена гостья прошла между двумя столбиками-опорами, беспрепятственно оказавшись на частной территории. Опасливо осмотрелась нигде ни движения. И ни звука.

Двери её не заинтересовали, она аккуратно обходила особняк вдоль высокого фундамента, бросая вокруг настороженные взгляды.

За домом земля не возделана: трава, бурьян попавший внутрь забора кусок поля. На границе с соседним участком поблёскивающий серым зеркалом воды пруд. Рубеж между участками весьма условный низенькая, не доходящая до колена изгородь; похоже, отношения между соседями достаточно тёплые

Того, что женщина искала, не было. Она ещё раз огляделась, напряжённо и вместе с тем беспомощно; увидела и тонкие губы растянулись в усмешке. В неприятной усмешке.

Это оказался не колодец, как она надеялась. У фундамента невысокое сооружение, маленькая кирпичная тумба. Она подняла оцинкованную крышку и заглянула вниз так и есть, толстая труба водяной скважины, а шланг и провод, надо думать, идут к погружному насосу. Пальцы вцепились в холодную резину шланга, тянули и одновременно вращали не успевший прикипеть патрубок соскочил неожиданно легко, тоненькая струйка не слитой воды полилась из трубы на землю и тут же иссякла.

Женщина выпрямилась и какое-то время стояла неподвижно; губы беззвучно шевелились.

Она достала из поношенной сумочки странный предмет стальной цилиндр сантиметров двадцати в длину, с плотно, на мелкой резьбе, завинченной стальной же крышкой. На боку цилиндра жёлто-красная эмблема. Знающий человек сразу сказал бы, что этот знак читается как «Биологическая опасность!» и держаться от него стоит подальше. Но и знающих людей, и даже полных невежд поблизости не было.


Крышку она отвинтила осторожными, но уверенными движениями, свидетельствующими об опыте в таких делах. Извлекла из цилиндра большую запаянную ампулу, обёрнутую в мягкий уплотнитель. Аккуратно вложила её в чёрный зев шланга и стала надевать обратно на трубу руки женщины действовали с филигранной точностью, как у минёра, развинчивающего мину неизвестной конструкции.

Восстановив статус-кво, она постояла пару минут, оглядывая дорогу с прилегающими участками, снова беззвучно что-то прошептала и изо всех сил, двумя руками, стиснула резину шланга.

Лицо стало страшным как у матери, душащей голыми руками укусившую ребёнка гадюку. Слабый звук ломающегося стекла она не услышала почувствовала сквозь слой резины, как хрустнула и сплющилась ампула, и тут же сделала шаг назад, потом второй, развернулась и быстро, не оглядываясь, пошла прочь

Куда ушла женщина из посёлка, тоже не видел никто. Сутулящаяся фигурка, медленно уменьшаясь, исчезла вдали может, двинулась через раскисшие поля к Киевскому шоссе, а может быть, свернула к Шушарам

Смотри-ка, права была мама! Закончили дорогу, джип теперь не нужен удовлетворённо констатировал Колыванов, когда они свернули с шоссе и новенький асфальт зашелестел под колёсами.

Саша молча кивнул.

Он сидел на переднем сиденье, прижимая к груди компакт-удочку (подарок отчима на недавнее одиннадцатилетие). Импортной чудо-снасти предстояло показать в эти выходные свою воспетую рекламой уловистость в поединке с кузьминскими карасями. И Саша предвкушал поражение привыкших к грубым деревенским снастям карасей поражение с самым разгромным счётом.

Колыванов не стал втягивать пасынка в разговор.

Все четыре года отношения с ним он выстраивал осторожно и медленно. И добился в конце концов своего: от резкого неприятия через признание неизбежным злом Саша пришёл к уважению, и к пониманию, что матери этот человек необходим и дорог Обладая жёстким характером, с пасынком Колыванов постоянно держал себя в руках, опасаясь нарушить раз и навсегда хрупкое равновесие

Подъезжая к дому, Колыванов, как и всегда, испытал странное чувство сродни отцовскому.

Своих детей у него не было и сначала любимым детищем была фирма организуя и раскручивая бизнес, сбивался с ног и недосыпал, не знал, что такое отпуска и воскресный отдых совсем как любящий родитель у колыбели долгожданного первенца. Сейчас, когда дело наладилось, потеряло прелесть новизны и превратилось в рутину, любимым увлечением Колыванова стало обустройство загородного дома. Конечно, была ещё Катя, но

Но Катя не была в его жизни увлечением, она была самой жизнью, по крайней мере большей и лучшей её частью

Притормозив у ворот, Колыванов бросил взгляд вправо: Горянин, похоже, пока не приехал говорил, что под конец недели накопилась куча дел в городе Их коттеджи, разделённые небольшим прудом, строились по одному проекту и, развёрнутые декоративными башенками друг к другу, казались зеркальными отражениями.

Давно, лет двенадцать назад, два иногородних студента, Миша Колыванов и Денис Горянин, жили в одной комнате общежития и мечтали сделать карьеру не инженеров-программистов, а удачливых бизнесменов.

И сделали Горянин бросил учёбу на четвёртом курсе, Колыванов дотянул до диплома, вовсю уже занимаясь ларечно-кооперативной коммерцией.

Первое время плечом к плечу шагали тернистым путём зарождающегося капитализма, затем пути их разошлись, хотя из виду друг друга не теряли и дружбу сохранили. Воротилами и олигархами не стали, но оба твёрдо стояли на ногах, сами относя себя к среднему классу (хотя грезящие реквизициями и раскулачиваниями сограждане наверняка считали их богатыми буржуями-кровопийцами).

Год назад друзья приобрели два недостроенных коттеджа в Александровской, в элитной пригородной зоне после дефолта дешёвого недостроя продавалось много И Колыванов успел полюбить это место.

Они разгрузили сумки с вещами, Колыванов загнал машину в гараж.

Саша, с прошлой осени на даче не бывавший, побежал к пруду проверить, как перезимовали его ненаглядные карасики. А Колыванов, не появлявшийся в Александровской три недели, отпер дверь и заглянул внутрь с лёгкой тревогой: всё ли в порядке?

На вид всё так и было в порядке.

Виктор Эльдарович?! Ну в чём я виновата? В том, что это обнаружила? По счёту ведь всё сходилось и могло сходиться долго глаза Аллочки быстро наполнялись слезами.

В голубом костюме биологической защиты, с коробкой дыхательного аппарата на боку, она немного напоминала инопланетянку из малобюджетного фантастического сериала весьма симпатичную, надо сказать, инопланетянку.

Как и все лаборантки, Алла была влюблена в Виктора Эдьдаровича. Высокий, стройный, с интеллигентным и мужественным лицом, он в сорок семь лет (в которых признавался) или в пятьдесят три (столько стояло в паспорте) действовал своей роскошной шевелюрой с лёгкой проседью на девушек Лаборатории без осечек.

Но сейчас Аллочка смотрела на него с удивлением, переходящим в страх Виктор Эльдарович был не похож сам на себя. Лицо исказилось так, будто от этой единственной пропавшей ампулы зависели все его планы на жизнь и карьеру.

Аллочка ничего не понимала, но безумный взгляд Виктора Эльдаровича подействовал на неё заражающе поднималась паника, объяснения превратились в бессвязный лепет.

Он, казалось, не слышал её оправданий; резко встал и направился к выходу:

Посиди здесь. Никуда не выходи.

Услышав, как ключ дважды повернулся в замке (запер?!), Аллочка вскочила и тут же бессильно опустилась обратно; не пытаясь сдерживаться, заплакала окрашенные тушью слёзы зазмеились по сразу ставшему некрасивым лицу

Глава II

В доме ничего не изменилось, в доме всё оставалось по-старому а значит, Колыванову было здесь хорошо. Он отключил сигнализацию, занёс вещи; прошёл к небольшому электрощитку, висящему над дверью кухни, нажал белую клавишу что-то загудело, защёлкали реле.

Колыванов вышел на улицу, прислушался насос в скважине трудолюбиво загудел, через час водонапорный бак под крышей наполнится но водой можно пользоваться уже минут через десять Эту систему Колыванов поставил в ожидании, пока до Редкого Кузьмина дотянут обещанный водопровод, а теперь сомневался, так ли уж ему нужна пахнущая хлоркой городская вода.

По какому-то геологическому капризу природы скважины у соседских домов были метров по пятнадцать глубиной, не больше, а у Колыванова вода пошла лишь на сорок втором метре. Он ругался, бурильщики (бравшие деньги с каждого пройденного метра) виновато разводили руками, но результат окупил затраченные нервы, деньги и усилия вода была необычайно вкусная и чистая, с приятным привкусом минералки.

Знающие люди говорили, что скважина угодила в другой, более глубокий водоносный слой. Правда, Катя с подозрением относилась к подземным водам всего в двадцати километрах от гигантского города, подозревая, что туда может просочиться самая ядовитая гадость Но Колыванов пил и похваливал.

Он как раз набирал кувшин своей любимой воды, когда в кухню вбежал Саша.

Ну, как караси перезимовали? с лёгким скепсисом спросил Колыванов. Выросший в низовьях Волги, население здешних водоёмов за рыбу он считал довольно условно.

Вот такие у травы плещут! Саша раскинул было руки истинно рыбацким жестом, но устыдился и свёл их до размеров десертной ложки. Побегу червей накопаю, а с утра на зорьку. Будильник я взял, не просплю

Говорят, километрах в двух отсюда, на Кузьминке, даже раки водятся. Будет потеплее вода, сходим обязательно При мысли о красных дымящихся раках Колыванов мечтательно зажмурился. Не хочешь водички попробовать?