Пасть. Трилогия

Лиза, недолго сомневаясь, рванула подол. Скатала, скрутила оторванную длинную полосу ткани, затянула на его бедре уверенными, сильными движениями. Оторвала еще полосу, перебинтовала укус. Колька тут же вознамерился подняться.

Лежи, лежи, остановила она его властным жестом.

Надо

Лежи! Левая бровь ее изогнулась ломаной линией, и Колька подумал: до чего же все-таки похожа на бабушку-Ольховскую, только молодая и красивая, хотя, говорят старики, и бабка ее была в молодости ого-го.

Надо глянуть: может, ушла?

Лежи, я сама.

К двери низкой, толстенной, сколоченной из вручную тесанных лиственничных брусьев Лиза не пошла, и засов не отодвинула. Подошла к окошку. Вернее, к узкой вертикальной щели, прорубленной в стене чтобы пчелы зимой не задохлись. Приникла, посмотрела. Подошла к другой щели

Там. Сидит

Хорошо, что ночь такая лунная, подумал Колька. А ти бы гадали, можно ли выйти. И все-таки: откуда взялась в Нефедовке эта псина? Всех кабысдохов в морду и по кличкам он, конечно, не знал, но такую здоровущую, чуть не с теленка ростом, как-нибудь бы уж приметил, за четыре-то месяца Точно, четыре месяца ведь, как вернулся с армии Да А собирался приехать на недельку, отгулять-обмыть возвращение, и в Канск Да вот встретил Лизу вроде ведь и были знакомы до призыва, в Нефедовке все со всеми знакомы, а увидел, как в первый раз, и пропал

Вой донесся снпружи и оборвал его мысли. Вроде и негромкий, звучал он низко, страшно, и Колька, жалевший поначалу, что не подвернулся дрын под руку, поучить тварь уму-разуму, вдруг засомневался, помогла ли бы ему самая толстая дубина. Пристрелить бы Но с дробовиком на свидания ходить как-то не принято.

Вой смолк.

Откуда же взялась такая здоровенная шавка?

Лиза словно прочитала его мысли. Сказала:

Это она. Бабонька. Голос звучал без всякого выражения.

Натравила? А где держит? Почему не видел никто?

Лиза посмотрела на него странно. Впрочем, в сочащемся из узкой щели-бойницы лунном свете любой взгляд покажется странным. Сказала медленно, с нажимом:

ЭТО ОНА.

Тогда Колька понял. Сам он происходил из пришлых, закинутых в Сибирь вихрями конца двадцатых, и все равно, хоть и родился, хоть и вырос в Нефедовке, стояла на нем некая невидимая печать чужак. Вроде жили все бок о бок, околица к околице, а разделение это на своих и чужих оставалось, и тянулось долгими десятилетиями и кое о чем при нем просто не заговаривали.

Но он слышал, конечно, что бабушка-Ольховская считалась знающей. Слова «колдунья», «ведьма» в сибирской глубинке не приживались, говорили попросту: та или тот знает. Чепуха, конечно. Предрассудки и мракобесие.

Коля сказал осторожно:

Послушай, Лизанька Это же сказки. Причем старые, не ко времени совсем. Гагарин вон в космос летал, сказку былью сделал, а тут Собака это, просто здоровая. От охотников, видать, отстала. Ну, оголодала маленько, одичала

Она, казалось, не слушала. Поднесла палец к губам Колька замолчал. И тоже услышал что-то негромко скребется снаружи, у входа. Потом звук смолк, как будто собака оценила крепость двери и задумалась о других способах попасть внутрь.

Лиза подняла взгляд. Он, машинально, тоже, но подумал почему-то совсем не про Гагарина, сделавшего сказку былью, а про то, что крыша у омшанника прочная, надежная, и сверху выложена толстым слоем дерна, и оттуда к ним не доберется ни собака, ни

Надо дождаться рассвета, сказала Лиза. Тогда она уйдет.

Слово «она», вроде бы применимое к кому угодно, прозвучало так, что сомнений не оставалось: Лиза уверена, что снаружи совсем не собака. И уверенность эта действовала заразительно. Не то чтобы Колька тоже поверил в эту чепуху, но Но вспоминались ему вещи действительно странные. Например, как старая Ольховская (свои называли ее Бабонькой) растила грибы. Да-да, именно грибы. Именно растила. Шампиньоны, на четырех здоровенных грядках, вытянувшихся не на огороде а прямо на дворе, между домами-близнецами на подворье Ольховских Грядки сплошняком были усеяны белыми ядреными шляпками, но соседи смеялись (за глаза, понятно) вокруг рыжиков да груздей хоть косой коси, а тут что за гриб? поганка поганкой Смеялись, пока Бабонька не начала продавать урожай в Канске, поварам катящих по Транссибу вагонов-ресторанов Когда выяснилось, что «поганки» приносят денег куда больше, чем традиционное для Нефедовки бортничество да рыбалка на Кане последователей и подражателей нашлось множество. Чуть не на каждом подворье, в тенечке, поднялись высокие гряды из смеси земли и навоза Да не тут-то было. Грибным червям, успевающим в лесу опробовать отнюдь не каждый гриб, плотно растущие «шампиёны» нефедовцев пришлись как-то особенно по вкусу. Урожаи оказались червивыми, до последнего грибочка. Какие уж тут вагоны-рестораны У бабушки-Ольховской ни одного червивого гриба не было

Колька оборвал свои мысли. Ни при чем тут это. Эк, сравнил: какие-то черви и Мало ли какой секрет старуха знает. Но в голову невольно лезли воспоминания о других странностях, вроде и мелких, вроде по отдельности и объяснимых, но Скот, дохнувший (ветеринар клялся от вполне законных и естественных причин) но почему-то лишь у недругов Бабоньки Несчастные случаи топор слетит с топорища, коса рассечет ногу происходящие опять же именно с ними. Вроде каждый в отдельности вполне обычное дело, но все вместе

Лиза сидела рядом и тоже думала о чем-то своем. Потом словно решилась. Встала с ним рядом на колени, склонилась, защекотав волосами Колькино лицо, заговорила быстрым, горячим, сбивчивым шепотом:

Знаю, знаю, что ей от меня надо Мне уже двадцать два Двадцать два, Коленька! но замужем мне не бывать, и вообще я еще Михаил утонул, зачем, ну зачем в Кан купаться полез, вода же ледяная Сёма вроде сам уехал, но видели его в Канске, рассказывали, сам не свой, пьет каждый день, почернел весь, старик стариком Теперь вот это Не подвернется ведь в другой раз рядом омшанника, Коленька Так ли, этак, своего добьется

Она говорила, говорила, нагибаясь все больше, и он почувствовал, как торопливые пальцы расстегивают пуговицы на его рубашке, ниже, ниже, а потом оказалось, что крови у него вытекло не так-то и много, что крови в жилах еще достаточно и эта кровь вскипела, забурлила, и слова уже стали не нужны, все было ясно и понятно без слов, и все было прекрасно Но самый прекрасный, самый последний момент испортил вой за стеной, уже не приглушенный, громогласный и яростный, терзающий уши

А потом она сказала странное и неожиданное:

Теперь она тебя не убьет. Наверное. Теперь она убьет меня.

Голос Лизы звучал тускло. И. решимость, и фамильная властность куда-то исчезли

Он поднялся на ноги. С трудом левая, стянутая жгутом, изрядно онемела. Произнес спокойно, но с каменной уверенностью:

Ну уж нет. Сегодня утром дядька Трофим едет в город, фляги с молоком везет Попросимся в кузов. Без сборов и разговоров. Не маленькие. Не пропадем, устроимся.

Первый луч солнца пробился сквозь щель-бойницу, упал ему на лицо, осветил морщинку на лбу взрослую, упрямую. Она смотрела на него. Во взгляде смешалась грусть и надежда. Надежды было больше

Как он сказал, так они и сделали.

Колька Ростовцев всегда отличался упорством. И слов на ветер не бросал

3


У Севы Марченко веснушчатого рыжеволосого парня не выдержали нервы. Не выдержали, когда он вылез из раскопа и на свету разглядел, чем измазана штыковая лопата. Безвольно выпустил черенок из рук, сделал шаг назад, второй, третий Покрасневшее, потное лицо исказила странная гримаса словно он очень хотел закричать или зарыдать, и просто пока не выбрал лучший из этих двух вариантов.

На лопате была кровь. Свежая.

Она смешалась с землей в красноватую кашицу, налипшую на острие, но ошибиться было невозможно.

Это крот? неуверенно сказал Марченко. Он хотел, чтобы ему подтвердили: да, так оно и есть, неосторожное движение перерезало пополам безвинного зверька

Но никакой крот свои ходы на глубине два с половиной метра не роет

Чернорецкий только хмыкнул. Он был на семь лет старше. Севы, и привык свои чувства когда бывал потрясен или в чем-то неуверен прикрывать цинизмом, частично врожденным, частично благоприобретенным

Но сейчас Жене Чернорецкому тоже было не по себе. Одно дело выстроить парадоксально-изящную кабинетную теорию. А совсем другое найти ей реальные, грубые и кровавые подтверждения И он не отпустил ни одной из своих обычных шуточек. Сказал, помолчав:

Все, лопаты откладываем. Похоже, тут флейшиком работать надо

И шагнул к раскопу.

Отставить!

Это прозвучало резко, как выстрел. Осадчий стоял, широко расставив ноги, неулыбчивое лицо казалось закаменевшим. И взгляд Очень не понравился Жене его взгляд казалось, последние двадцать пять лет, посвященные научному администрированию, слетели с Осадчего, как шелуха с зерна на них снова холодно и безжалостно смотрел гебэшный матерый волк

Без перчаток и респираторов туда соваться не будем, сказал Осадчий чуть мягче. Всеволод Николаевич, принесите из машины, пожалуйста.

Вовремя, подумал Чернорецкий. Такое часто помогает дать впавшему в ступор человеку самое простое, требующее чисто механических действий задание

Помогло и теперь. Марченко поплелся к газику, движения и взгляд его постепенно обретали осмысленность

Судя по внешнему виду, человека зарыли сегодня. Самое раннее вчера. Если бы Чернорецкий самолично не раскапывал слежавшуюся за десятилетия землю, именно к такому заключению он бы и пришел Даже сейчас не оставляло ощущение какого-то фокуса, трюка

Случалось мне в тридцатые видеть нетленные мощи, сказал Осадчий, содрав с лица респиратор и пригладив седеющий ежик волос. Их тогда повсеместно изымали и сжигали. Так они куда как гнилостиее выглядели. Двадцать семь лет ведь лежит, и безо всякого гроба

Именно двадцать семь лет назад, в 1945-м, прекратились нападения на людей и скот нападения, которые слишком долго приписывали то волкам, то медведям.

Ни единого волоса на голове и теле человека не было. На груди и животе виднелись четыре отверстия, явно пулевых. Плюс рассеченная лопатой Марченко нога. На всех пяти ранах виднелась кровь свежая, яркая. Не свернувшаяся. Женя подумал, что ничуть не удивится, если мертвец сейчас зашевелится и сядет в могиле А то и набросится на потревоживших его покой

Похоже, Осадчего посетили те же мысли вытащил пистолет из-под энцефалитки, держал в опущенной руке, не выпуская раскоп из вида.

Интересное кино, сказал Чернорецкнй. Тут вот лежит мертвец и никак не может сгнить. А в четырех километрах отсюда умирает старуха и никак не может умереть. Хотя она-то как раз сгнила заживо, и патологий, несовместимых с жизнью, у нее на пяток покойников

Ты у нас эскулап, вот и разбирайся с патологиями, сказал Осадчий. А мое дело доставить это чудо-юдо, куда положено. В режиме максимальной секретности

Старуху можно было легко найти по запаху, даже не обладая для этого чутьем легавой собаки. Смрад, стоявший в старом опустевшем доме Ольховских, крепчал по мере приближения к единственной жилой комнате Впрочем, не к жилой, подумал Женя, старательно дыша ртом. Не к жилой, к умиральной

Повезло. Сегодня бабка была относительно способна к разговору в первый раз за последнюю неделю. Но, как и раньше, ничего связного выудить у нее не удалось.

Мы установили точно, по отпечаткам пальцев, это ваш младший сын, Владислав.

Женя говорил громко, раздельно, но по возможности мягко. Осадчий молчал. Методы допроса, к которым он привык, здесь не годились. Марченко с ними не пошел первый его визит сюда стал и последним.

Старуха отреагировала на слова Чернорецкого неожиданно. Рассмеялась. Смех был страшен. В распахнувшемся черном провале рта дергался изъязвленный язык. Зловоние усилилось. А раздавшийся звук порождал желание зажать руками уши, и так вот, не отнимая рук, выбежать вон

Вы можете хоть как-то объяснить, что с ним произошло перед смертью? спросил Женя, уверенный не ответит.

Ответила. Тихо, с большими паузами между словами, но вполне разборчиво:

А ты разузнай у святого Вонифатия

Совсем спятила Осадчий сплюнул. И нажал клавишу «стоп» на портативном бобинном магнитофоне.

Старуха снова захохотала тем же безумным и сводящим с ума смехом.

Но глаза ее Глаза смотрели вполне разумно. Более того, в глубине их таилась насмешка.

Чернорецкий, как врач, знал прекрасно: глаз само глазное яблоко, и зрачок, и радужка не имеет и не может иметь никакого выражения, отражающего эмоции, за выражение глаз мы принимаем микромимику глазных мышц Знал и все равно подумал: «Она не сумасшедшая. Все понимает и обо всем помнит. Но ничего нам не скажет. Просто-напросто издевается »

Часть первая

ИВАН, НЕ ПОМНЯЩИЙ РОДСТВА

Глава 1

Наручники были хороши.