Перебежчик

После двух часов полета группа была сброшена в тылу 368-й стрелковой дивизии 7-й отдельной армии генерал-лейтенанта Трофименко. Разведчики приземлились под селом Ошта, где немцы и финны были остановлены в апреле сорок второго года.

Разведгруппа, конечно же, собирала данные о дислокации воинских частей, аэродромов, складов с боеприпасами и расположении минных полей. Но Ошта стояла на дороге, ведущей в Ленинград. Поэтому немецких агентов весьма интересовали еще и сведения о передвижении транспортных средств и грузов в сторону осажденного города.

Успешно прошла не только высадка. Трое шпионов скоро затерялись в общей массе красноармейцев. Они собирали нужные разведданные и отправляли их куда следует с помощью радиопередатчика «Телефункен», который был упакован в потрепанный чемоданчик, каковых в руках офицеров и гражданских лиц можно было увидеть в великом множестве.

Две с половиной недели разведгруппа работала в плотном режиме, радовала важными сведениями как свое начальство, так и командование немецких и финских частей, которые противостояли армии генерал-лейтенанта Трофименко.

На девятнадцатый день командировки пришла радиограмма с обозначением координат коридора, по которому группе надлежало уйти за линию фронта. Переход должен был совершаться ночью, в двух километрах западнее Ошты. Разведчики получили приказ идти прямиком на деревню Залесье, где расквартировался батальон финской армии.

Группа уже почти добралась до линии фронта, когда на одной из проселочных дорог была остановлена военным патрулем во главе с совсем юным младшим лейтенантом.

Он отдал честь Томасу, на котором была форма старшего лейтенанта, и произнес срывающимся, ломким баритоном:

– Товарищи, попрошу предъявить ваши документы.

– Представьтесь, пожалуйста, – проговорил Томас, нахмурил брови и строго посмотрел на младшего лейтенанта. – Или вас этому не учили?

– Начальник военного патруля младший лейтенант погранвойск НКВД Бармин, – сухо произнес офицер и снова козырнул. – Ваши документы.

– Пожалуйста, – сказал Томас и достал свои документы из нагрудного кармана.

Привычно потянулись за солдатскими книжками и Альфред с Полетовым.

Бармин стал внимательно разглядывать документы старшего лейтенанта. Он выискивал в них тайные знаки в виде лишней точки, пропущенной запятой или плохо пропечатанной буквы.

Так, удостоверение личности. Все в полном порядке.

Начальник патруля нашел на бланке командировочного предписания ту самую запятую, пропущенную в положенном месте, хмыкнул, хотел было вернуть документы старшему лейтенанту, да вдруг раздумал. Служебное рвение по молодости лет и незначительности офицерского звания еще не выветрилось из него и требовало выхода.

– Вот у вас в командировочном предписании написано, что вы выполняете специальное задание, – прищурившись, обратился к Томасу младший лейтенант Бармин. – А какое такое специальное задание может быть у вас здесь, на проселке, между двумя сожженными деревнями и в непосредственной близости к линии фронта?

– С какой целью интересуетесь, товарищ младший лейтенант? Это что, допрос? Я вовсе не обязан докладывать вам о своем задании, которое к тому же является секретным, – не очень-то вежливо проговорил Томас, стараясь оставаться спокойным и незаметным движением расстегивая кобуру.

– Хорошо, – согласился дотошный начальник патруля. – Вы действительно не обязаны это делать. А что у вас при себе? – Он указал на чемодан в руках Полетова. – Попрошу предъявить для досмотра.

– Это на каком основании? – спросил Томас, нахмурился, почувствовал, что его спутники напряглись, и мельком глянул на Альфреда.

Взгляд Томаса, который успел поймать Альфред, означал команду: «Спокойно! Пока ничего не предпринимать!»

– А на таком, что проверка личных вещей военнослужащих является служебной необходимостью, – холодно ответил Бармин. – Или вы этого не знаете? У нас, как и у вас, служба, – добавил младший лейтенант и притворно вздохнул, словно ему самому было неприятно совершать то, что предстояло сделать, и он очень устал от всего этого.

Ситуация продолжала накаляться. Главное – не поддаваться эмоциям. Разведчик должен оставаться хладнокровным даже в самой сложной обстановке.

– Это мой чемодан, – заявил Томас. – В нем мои личные вещи, и ничего более.

– Ну и что? – буркнул Бармин и пристально посмотрел на старшего лейтенанта.

– А то, что права обыскивать офицера у вас нет. Устав внутренней службы надо учить, товарищ младший лейтенант, – отрезал Томас.

Последнюю фразу он выговорил четко и с видимым раздражением.

– А никто и не собирается вас обыскивать. – Младший лейтенант Бармин явно занервничал.

Сейчас на кону стоял его личный авторитет, который мог рухнуть перед глазами подчиненных. В военное время это недопустимо.

– Просто покажите, что у вас в чемодане. Сами. Добровольно. Большего от вас не требуется.

– Хорошо, – сказал Томас и снова кинул быстрый взгляд на Альфреда.

Тот прекрасно понял, что означает этот взгляд, в то же мгновение сдернул автомат с плеча и полоснул из него короткой очередью в младшего лейтенанта.

Тот охнул, схватился за грудь и осел. Он удивленно глядел на младшего сержанта и не осознавал, что уже мертв. Падая, парень краем глаза увидел злорадную ухмылку Альфреда и белесое небо над его головой. Сердце младшего лейтенанта, столь необдуманно выбравшего свою судьбу, по инерции стукнуло еще несколько раз и остановилось.

В тот же миг Томас выхватил пистолет из кобуры, расстегнутой загодя, и выстрелил сначала в одного патрульного, затем в другого, который все же успел кинуться в сторону. Красноармеец, раненный в плечо, упал, затем быстро поднялся, зажал ладонью кровоточащее плечо и побежал, пригибаясь, по проселку в сторону густого перелеска.

– Добей его! – приказал Томас.

Уно Калдма кивнул, неторопливо прицелился и нажал на спусковой крючок. Раздалась короткая очередь. Раненый дернулся так, словно получил сильный удар в спину, несколько мгновений постоял, будто припоминая что-то важное, а затем рухнул лицом в дорожную грязь.

– Бегом в лес! Куда-нибудь поглубже! – приказал Томас. – Нас уже услышали! Отсидимся пока там, будем выдвигаться, когда поутихнет.

Разведчики до самой полуночи прятались на болотах, а потом пошли в сторону линии разделения своих и чужих. Коридор перехода через фронт оказался чист. Под прикрытием темноты они быстро миновали ничейную полосу и, уже не скрываясь, пошли к передовой финнов.

Там их уже ждали, спросили условленный пароль.


– Петергоф, – ответил Томас.

Это был оперативный псевдоним начальника «Абверкоманды-104» подполковника Гемприха.

Финские солдаты провели немецких разведчиков в землянку, где их встретил заместитель начальника команды обер-лейтенант Людвиг Эбере, которого среди своих звали Херст.

Он поздравил своих людей с возвращением.

– Спасибо, – ответил за всех Томас и наконец-то позволил себе расслабиться.



Тот же обер-лейтенант Херст по прибытии разведчиков в Псков учинил всем троим скрупулезную проверку. Он занимался этим вместе с капитаном Мартинкусом Клеменсасом, который отвечал в «Абвергруппе-104» за индивидуальную подготовку агентов. К этому делу часто подключался и зондерфюрер Вольдемар Лангис. В Пскове и в разведпункте, расположенном в Изборске, его знали под псевдонимом Ланге.

Агентов, вернувшихся из-за линии фронта, всегда проверяли на предмет связи с советской контрразведкой, причем с особой тщательностью, поскольку боялись перевербовки. Этот процесс назывался карантином. Он нередко продолжался по несколько недель, пока сведения, полученные от самого агента, проверялись по другим источникам.

Особенно изощрен был на всякого рода уловки зондерфюрер Ланге. Полгода назад он даже заставил агента с псевдонимом Тихий в интересах дела жениться на женщине, служащей абвера, работавшей в одной из секретных лабораторий и сотрудничающей с самим Ланге. Зондерфюрер рассчитывал, что если Тихий перевербован советской контрразведкой, то он непременно станет выуживать у новоиспеченной супруги сведения о том, чем она занимается и что вообще творится в секретной лаборатории. Но Тихому, похоже, была безразлична как эта тайная контора, так и сама новоиспеченная жена.

Тогда супруга Тихого получила от Ланге задание спровоцировать своего благоверного. Для этого был выбран самый подходящий момент – интимная близость, когда мужчина предельно раскрепощен и откровенен.

– Почему ты работаешь против своих? – спросила женщина, и Тихий, нисколько не задумываясь, ответил:

– Они мне не свои.

Этот ответ немедленно был донесен зондерфюреру Ланге, и тот вызвал Тихого на очередной допрос.

– Выходит, мы для вас не свои? – после нескольких ничего не значащих фраз вдруг спросил зондерфюрер.

Тихий недоуменно посмотрел на Ланге и промолчал.

– Что, не понимаете вопроса?

– Не понимаю, господин зондерфюрер, – ответил Тихий, который и на самом деле не мог уразуметь сути дела.

– В разговоре с вашей супругой вы сказали: «Они мне не свои». Только не вздумайте отказываться от своих слов. – Ланге достал из кармана небольшую памятную книжку, раскрыл ее. – Вот, у меня записано. Когда ваша жена спросила вас, почему вы работаете против своих, вы именно так ей и ответили.

– Вот оно что. Так это не вы мне не свои, а Советы. Русские то есть, – пояснил Тихий. – Я же против них работаю.

– И только?

– И только, – ответил агент, проходящий проверку.

Вот этот самый зондерфюрер Ланге и достался Уно Калдме в качестве персонального проверяющего на предмет перевербовки русской контрразведкой. Подобное решение руководства было скверным знаком для агента.

Для беседы Ланге подобрал тесную комнату, буквально давившую своими стенами и низким, как бы нависающим потолком. Уно полагал, что сконструирована она была специально для подобных разговоров, в чем угадывался определенный смысл. Человеку, допрашиваемому здесь, трудно было сосредоточиться в гнетущей и давящей тесноте. Ему приходилось учитывать и тот факт, что на него постоянно смотрели строгие холодные глаза, подмечающие малейшие движения лицевых мышц. Уно прекрасно понимал, что предстоящий разговор следовало воспринимать всерьез, настраиваться на разного рода неожиданности и даже провокации.

Но сначала были проведены долгие перекрестные допросы, в которых участвовали все трое – обер-лейтенант Херст, капитан Клеменсас и зондерфюрер Ланге. Они поодиночке сажали кого-либо из членов группы напротив себя и начинали поочередно задавать ему вопросы. Самые разные. Иногда совершенно сторонние. Это делалось для того, чтобы сбить человека с толку, поставить его в тупик, посмотреть, как он будет выбираться из затруднительного положения, а затем проанализировать все это.

Главное условие тут было таковым: на вопросы подопытному следовало отвечать быстро, не раздумывая. Уно Калдма едва поспевал это делать.

Некоторые вопросы часто повторялись. В этом заключалась суть словесной ловушки.

К примеру, задавался такой вопрос:

– В каком звании был начальник военного патруля, который остановил вас и потребовал предъявить документы?

– Младший лейтенант, – отвечал Калдма.

А через десяток вопросов снова звучало:

– Какое звание имел начальник военного патруля, который остановил вас для проверки документов?

Или так:

– Что вам сказал офицер русской контрразведки при задержании?

И это при том, что никакого задержания военной контрразведкой не было.

Говорить следовало точно, спокойно, безо всякого раздражения. Такое испытание выдерживал не каждый. Нередко после подобных допросов проштрафившегося агента переводили в лагерь для военнопленных.

Два дня изнурительных перекрестных допросов! Конечно, все, сказанное на них, проверялось и сличалось с показаниями остальных членов группы, то есть Томаса и Полетова. Проверялась и достоверность разведывательных сведений, полученных от группы. Пока все это не закончится, извольте, милейший, находиться в камере-одиночке, похожей на пенал из бетона, длина которого чуть больше деревянного топчана. Лампочка, вечно горящая под потолком и закрытая проволочным колпаком, дверь, обитая толстой жестью, с оконцем посередине, через которое подается скудная еда.

На третий день по возвращении Уно наконец-то обрел свободу. Он опять получил возможность просто ходить по городским улицам и перекинуться парой фраз со знакомыми людьми. Раньше Калдма воспринимал такое как нечто совершенно естественное, само собой разумеющееся. Теперь агент Альфред понял, что на самом деле это весьма приятная штука. Не говоря уж о звании ефрейтора немецкой армии, которое было присвоено всем троим, и Кресте военных заслуг второй степени с мечами. Эту награду агенты вот-вот должны были получить в торжественной обстановке.