Персональный ангел

Прощаясь у забора, он спохватился и все же пробормотал что-то об изменении срока поездки, и Катерина тоже что-то невнятно пробормотала ему в ответ. Он даже не был уверен, что она поняла, что именно он ей говорил. Ее родители и бабушка стояли у ворот, провожая Тимофеев кортеж в Москву, и все это, включая проводы, было нелепо, чуждо ему и настолько не для него, что ему казалось – все эти люди путают его с кем-то другим, кому на самом деле предназначено их внимание.

– Домой, Тимофей Ильич? – спросил водитель, и Тимофею показалось, что он тоже недоумевает, зачем босс затеял все это представление.

– В офис, – грубо ответил Тимофей. – Успеете еще выспаться.

Очень недовольный собой, он набрал номер директора по развитию своей компании и устроил ему разнос, который тот запомнил до конца дней своих.





* * *




Вылет из Москвы четыре раза откладывался, потому что опаздывал Тимофей Ильич, и самолет взлетел только в девятом часу. Кольцов приехал за две минуты до взлета, туча тучей и, ни на кого не глядя и ни с кем не здороваясь, прошествовал в первый салон. Вся свита, на этот раз очень немногочисленная, понимая, что “батяня” сильно не в духе, угрюмо притихла, опасаясь высочайшего гнева. Больше других его опасалась Катерина. Ей казалось – и не без оснований, – что его мрачное расположение духа вызвано вчерашним совершенно неожиданным визитом в лоно ее семьи.

Всю ночь она не спала, как школьница после первого свидания, изобретая различные причины, по которым Тимофею вздумалось заехать к ней в субботний день на шашлык. Дело еще усугубила Дарья, позвонившая в двенадцатом часу и потребовавшая объяснений. Едва Катерина от нее отвязалась, как пришел отец с аналогичным вопросом. Этого Катерина вынести совсем не могла.

– Если вы от меня не отстанете, я до утра запрусь в сортире! – заорала она и захлопнула дверь своей комнаты перед изумленным отцовским носом.

– Кать, ты что, совсем с ума сошла? – спросил отец, но ломиться не стал и ушел обиженный.

Утром оба родителя встали ее проводить и смотрели как-то жалостливо. Что они себе насочиняли, Катерина определить не могла, но их многозначительные переглядывания раздражали ее ужасно. Поэтому на вполне невинный вопрос Марьи Дмитриевны, надолго ли она улетает в этот раз, Катерина разразилась воплями о том, что ей надоел их постоянный контроль. Родители грустно промолчали, и дочери стало стыдно.

Уже обувшись, она прошлепала в кухню и выложила перед ними два билета на концерт Ванессы Мэй.

– Аттракцион неслыханной щедрости! – объявила она и с чувством поцеловала обоих.

– Давай, уезжай, – с грустной улыбкой сказала Марья Дмитриевна, и мир был кое-как восстановлен.

Скворцов, улетавший в Калининград вместе с Катериной, к вылету опаздывал, как опаздывал всегда и везде. Катерина нервничала, Гриша Иванников торопился, на выезде из Москвы его остановили за превышение скорости, и под паршивое настроение Катерина вместе с Гришей ввязались в бурную склоку с гаишниками. “Изрядно ощипанные, но не побежденные”, как определила их состояние Катерина, они примчались в Чкаловское, и тут выяснилось, что Тимофей Ильич вылет отложил. В первый раз. За ним последовало еще три, и, когда самолет наконец взлетел, гнев и боевой задор уже перегорели, уступив место вялому неудовольствию.

Перед самой посадкой к Катерине, дремавшей рядом с Сашей Скворцовым, подошел охранник Леша и сказал негромко:

– У Тимофея Ильича изменились планы. Катерина села в кресле прямее, стараясь проснуться. У нее это не очень получалось.

– Он не останется в городе, поедет сразу на дачу. Распорядился, что вы едете с ним. У него утром мероприятие в Светлогорске.

Саша вопросительно взглянул на Катерину.

– Встреча с министром культуры, – позевывая, уточнила она. – Он как раз проездом из Германии.

– А мы зачем? – заражаясь ее зевотой, Саша тоже зевнул, не разжимая челюстей. Устали они ужасно. Тяжелый год. И конца-края ему не видно.

– Как всегда, – пожала плечами Катерина. – Спасибо, Леш. Все ясно. Мы в гостиницу не едем, а вы нас забираете с собой.

Немногословный Леша кивнул и пошел по проходу в сторону первого салона.

– А я так надеялась выспаться. Думала, только бы долететь – и спать, – сказала Катерина, глядя ему вслед. – А тут на тебе…

– Хозяин – барин, Кать, – ответил Саша. – Мало ли что ему в голову взбрело. Может, он хочет обсудить что-нибудь.

“Знаю я, что он хочет обсудить, – подумала Катерина в смятении, – вчерашний визит. Еще придерется к чему-нибудь и выгонит…”

Она лукавила сама с собой. Все было гораздо серьезней. И сложнее.

В каком-то американском романе она прочитала однажды, что в то время, когда мужчина еще мучительно раздумывает, какой бы предлог ему изобрести для знакомства, женщина при первом взгляде на него уже твердо знает все про их будущую совместную жизнь, включая имена, которыми они назовут детей и внуков. Это было забавно и потому запомнилось Катерине.

Впервые взглянув на Тимофея Кольцова, она уже знала, что, захоти он, и она отдаст ему все, что имеет, включая свою бессмертную душу. И он сможет сделать с ней что угодно, как только это поймет.

Это было какое-то внутреннее, почти неосознанное знание, лежавшее очень глубоко, гораздо глубже простых и обычных человеческих чувств вроде уважения, сочувствия или страха. В этом была некая определенная свыше и неизбежная данность, как, например, то, что у нее две руки, но только одна голова. Она ничего не могла изменить в этом – как не могла приставить себе еще одну голову. Она знала – все будет так, как захочет мрачный, неразговорчивый, непонятный человек по имени Тимофей Кольцов. Буря минует ее, только если он пройдет мимо, не оглянувшись. Но он уже оглянулся.

Буря собиралась на горизонте, там, где край неба сливается с землей и все-таки ей противоречит.

Еще можно отступить, уйти без потерь и жить дальше, презирая себя за трусость и похваливая за осторожность.

Но он уже принял решение, этот человек, от которого зависело все. Катерина знала это так же твердо, как если бы он сказал ей об этом. Ей оставалось только ждать, зачарованно глядя, как надвигается на нее закрученный в тугую спираль, кипящий и клокочущий, полный зловещих и неясных образов ураган…

– Кать! – позвал ее Скворцов. – Катя-я! Ау-у! Следующая остановка – город Вашингтон, мы на этой выходим!

Спохватившись, Катерина подскочила в кресле и виновато поглядела на Сашу, как будто он мог подслушать ее тайные мысли. Но Саша мысли читать не умел, он сосредоточенно вытаскивал из ящика над головой Катеринин портплед и свой чемодан.


Зевая от холода и желания спать, Катерина потащилась к двум джипам, встречавшим Тимофея Ильича, точно таким же, как в Москве. Тимофей Ильич был человек, верный привычкам.

– Добрый вечер, Коля, – поздоровалась она с водителем и опустила портплед на бетон. – Не соскучились без нас?

– Скучали, Катерина Дмитриевна, – ответил водитель с улыбкой. – Что-то вы без ракетки?

– А я в такой спешке собиралась, что все позабыла. Кроме того, мы не знали, где будем, в Калининграде или на даче. – Она прикурила и протянула водителю пачку. Со стороны зала ожидания к ним подошел знакомый гаишник. Тоже закурил.

– Надолго к нам Тимофей Ильич?

– Да я на самом деле не очень в курсе. Мы дней на десять. Потом ненадолго в Москву, и опять к вам.

– Это хорошо, – подытожил гаишник. – С Тимофеем Ильичом спокойней.

Разговаривали они негромко и вяло. Все устали, ночь надвигалась быстро и бесшумно. Всем хотелось по домам. Саша Скворцов, договорив с кем-то из прилетевших, приблизился и встал, привалившись к чистому боку джипа.

– Скоро он там? – пробормотал он так, чтобы слышала только Катерина.

Пока босс не занял своего места, они не имели права погрузиться в машину. Кроме того, следовало ждать высочайшего указания – кто в какой машине поедет.

Кольцов появился со стороны сиявшего огнями самолета и надвинулся на них, как грозовая туча.

– Добрый вечер, – бросил он всем сразу, – прошу в машину.

Наученная горьким опытом, Катерина портплед за собой не поволокла. Леша молниеносно перехватил его и запихал в багажник. Захлопнулась дверь. На милицейской машине включилась мигалка. В джипе было уютно, хорошо пахло кожей и одеколоном Тимофея, и хотелось ехать долго-долго, до утра. Оба джипа повернули на Светлогорск. Тимофей Ильич, как ни странно, по телефону не разговаривал, хотя это было его обычное состояние. Он сидел, кое-как пристроив голову на подушку, и о чем-то думал. Вид у него был недовольный. Саша почти дремал, делая вид, что читает, а Катерина смотрела в окно.

Шоссе было пустым и очень темным. Глубокая тьма, какая бывает только ранней весной и поздней осенью, стекала с холмов. Фары выхватывали толстые стволы старых немецких лип по обе стороны шоссе. Катерина знала, что за липами – до горизонта – холмы и леса, иногда вплотную подступающие к дороге. Очень живописный и очень немецкий пейзаж.

Ехать было еще минут двадцать, а глаза слипались неудержимо, и в конце концов она решила, что не случится ничего страшного, если она на минуточку их закроет.

Потом она так и не смогла точно вспомнить, как это произошло. Какой-то странный звук, похожий на треск сломанной прямо над ухом ветки, разбудил ее. Она открыла глаза и услышала еще серию таких же звуков, острых и страшных, как смерть. Со следующим ударом сердца машину понесло и закрутило, что-то дико закричал водитель, со звоном разлетелось боковое стекло. Джип, сотрясаясь могучим, бронированным телом, не тормозил, его несло прямо на стену старых немецких лип, которые бешено вращались, оказываясь то справа, то слева, как в ночном кошмаре.

В нас стреляют, пронеслось в голове. Если не убьют, мы разобьемся. Скорость слишком большая, а машина слишком тяжелая.

Острым алмазным дождем сыпалось раскрошенное в пыль стекло, джип бросало из стороны в сторону, и кто-то орал совсем рядом:

– На пол!!! На пол лечь!!!

Она не знала, как оказалась на полу. Кто-то прикрыл ее сверху от града осколков, и она изо всех сил зажмурилась, понимая, что это конец.

Со следующим ударом сердца все остановилось.

Потолок машины как-то странно сместился и нависал над Катериной. На губах была кровь.

Я жива? Жива?!

– Все живы? – отрывисто спросил кто-то над ее головой. – Живы все?

Ей было тяжело, почти невозможно дышать, и она равнодушно подумала – это от того, что к полу ее придавил Тимофей.

Он рывком поднялся и сел. Дышать стало легче.

– Ты жива? – спросил он и быстро ощупал ее, от шеи до ботинок, делая больно. В руке у него был пистолет. Смотрел он странно, как будто не видел.

– А т-ты? – заикаясь, спросила Катерина и вдруг пришла в себя и схватила его за руки. – Ты жив? А? Тимофей?

Поняв, что она жива, Тимофей выругался, матерно и коротко, и переступив через нее, навалился на дверь, наотмашь распахнул ее и спрыгнул на землю.

– Назад! – заорали откуда-то сбоку. – Назад!!!

Грохнули еще выстрелы, совсем рядом, как будто над ухом. Что-то сухо чиркнуло об обшивку джипа, заревел двигатель, и снова выстрелы, очередью, как будто из автоматов. И все смолкло.

Катерина сидела на полу вставшей на дыбы машины, судорожно сжимая в руках невесть откуда взявшийся мобильный телефон.

Сколько времени прошло, она не знала. Может, двадцать секунд, а может, жизнь. Дверь снова распахнулась, и Катерина медленно повернула голову.

– Живы? – спросил Дима и одним взглядом окинул весь салон.

– Кажется, да, – пробормотал откуда-то странно знакомый голос. Катерина так же медленно повернула голову и увидела сидящего на полу с другой стороны вырванного с корнем кресла молодого бледного мужчину.

– Кать, ты чего? – испуганно пробормотал мужчина. – Ты чего, а? Тебе плохо?

Она вспомнила, что это вроде бы Саша Скворцов.