Питомник
Часть 54 из 59 Информация о книге
— Кто? Косоглазые, конечно, ты же знаешь, Петюня, какие они хитрожопые! — веско, отрывисто, с придыханием произнес Радченко, и даже издали было ясно, что он врет. — Главное, если бы не девчонка-продавщица, никто бы не догадался, товар бы ушел, и все дела. Нет, полезла, дура, внутренние швы разглядывать. Хозяин вернется, она ему стукнет обязательно, она на мое место метит, я знаю. — Ну и чего ты переживаешь? — Петюня похлопал его плечу. — Ты же не виноват, тебя подставили. — А на хрена ему менеджер, которого можно вот так подставить? — выкрикнул Радченко и схватился за голову. — Два варианта, понимаешь, Петя, всего два. Либо я кретин, либо вор. В первом случае меня просто уволят, во втором замочат на хрен. Все. Третьего не дано. — Ну а на самом деле кто ты? Строго между нами, Эдик. — Чтоб она сгорела, — выкрикнул Радченко, почти не владея собой. — Коллекция или продавщица? — наслаждаясь нервной слабостью собеседника, уточнил П.П. — Не знаю! Обе! — Радченко тяжело опустился на траву, но тут же вскочил и грациозно изогнулся, пытаясь заглянуть самому себе за спину, не измарались ли светлые брюки. — Да, плохо дело, Эдик, влип ты серьезно. Но ты не огорчайся, бывает хуже. Пару недель назад в торговом центре на Старой Безыменской сразу два магазина взорвалось. Говорят, сопляки-экстремисты пошутили. А месяц назад в мебельном салоне у Кольцевой дороги полкило тротила бабахнуло. Там вроде чечены. Прямо мода какая-то пошла, торговые точки взрывать. — П.П. положил руку Радченко на плечо. — Так что не переживай, береги нервы, Эдик. Что ответил менеджер, Варя не слышала, они отошли слишком далеко. Выглянув из-за дубового ствола, она увидела, как они остановились, менеджер полез во внутренний карман пиджака. Несложно было догадаться, что Эдик вовсе не кретин, совсем наоборот. Он отсчитывал П.П. аванс. Они постояли еще минуту и пошли назад, к ресторану. Варя быстро спряталась и услышала конец разговора: — Ну, это не проблема, главное, чтобы они у тебя были готовы к моменту выполнения заказа. Тебе человек позвонит, в тот же день передаст от меня большой привет и назначит встречу, — сказал П.П. — А кто именно? Он сейчас здесь? — взволнованно спросил менеджер. — Не суетись, — усмехнулся П.П. — Расслабься и получай удовольствие. — Я должен заранее знать, все-таки такая сумма… Они шагнули на веранду, и больше Варя ничего не слышала. Тогда, неделю назад, она не придала особого значения этому разговору. Ей было приятно, что удалось так легко и незаметно влезть в интимные дела Петюни. Именно левые заказы были его интимом, а вовсе не юные красотки-провинциалки, которых он менял с поразительной скоростью. Пныря не терпел, когда его люди подрабатывали на стороне. Опять, как в случае с сочинской коронацией, она многое знала, но не имела доказательств, которым поверил бы Пныря. Иногда ей казалось, что, выслеживая П.П., подслушивая, крутясь рядом с ним, она рискует напрасно. Рано или поздно он заподозрит неладное, и ее шпионство может кончиться плохо. Она все время напряженно думала, что такое должно произойти, чтобы у нее появилась возможность выложить Пныре всю правду о его верном псе Петюне. Теперь она знала, что рисковала не зря. Бабахнул взрыв, погиб единственный любимый племянник Пныри. К этому моменту Варя имела достаточно информации, чтобы начать действовать в своих интересах. «Везет не только дуракам, но и беременным женщинам», — подумала она, сняла с шеи тонкий шелковый шарф, накинула на голову и вошла в храм, где у образа Пантелеймона Целителя ждал ее взволнованный менеджер. Кроме нескольких старушек, прибиравших после вечерней службы, никого не было. Варя купила пять свечек, не спеша обошла образа, задержалась у правого притвора и, встретившись взглядом с менеджером, кивнула на открытую дверь. Из притвора можно было попасть на задний двор храма, оттуда через калитку уйти незаметно. — Я почему-то так и думал, что это будете вы, — быстро прошептал Радченко, поравнявшись с ней у двери. — Уходим отсюда, — процедила Варя сквозь зубы, — за вами следят. Черная «Волга» с антенной. Он уставился на нее круглыми испуганными глазами, открыл рот, застрял в дверях. Варя схватила его за влажную руку, поволокла наружу. Они были уже на улице, когда из церкви послышался громкий, сердитый старушечий голос: — Бессовестный! В храм в Божий в трусах! Иди отсюда, иди, я сказала! Батюшка, батюшка, посмотрите, срам-то какой, сейчас милицию вызовем, пошел отсюда!! Варя потянула менеджера за руку так резко, что он чуть не упал. Ей не надо было возвращаться, чтобы узнать, кто и почему мог вломиться в храм в шортах, которые старушка свечница назвала трусами. Глава 33 Глядя в окно электрички на проплывающий подмосковный пейзаж, Фердинанд Леопольдович Лунц видел перед собой лицо Лики, бледное, как туман, но совершенно живое. Он знал, что теперь, сколько ни осталось ему жить, пару часов или пару десятков лет, он будет видеть мир только сквозь прозрачные светло-серые глаза Лики, только так, потому что собственное зрение ему больше не нужно. По вагону медленно прошли три милиционера. Фердинанд сжался и перестал дышать. «Дурак, — равнодушно сказал он самому себе. — У тебя на лбу ничего не написано. Трус и дурак». На прозрачных губах Лики задрожала грустная виноватая улыбка. Так она улыбалась, когда не видела выхода. — Нет, Лика, нет, — шепотом обратился он к немытому окну. — На этот раз я все буду решать сам. — Что, сынок? — старушка напротив подалась вперед. — Повтори, я не расслышала. — А? Нет, ничего, простите. — Фердинанд понял, что говорит вслух, и испугался. Однако как же не говорить, если вот она, Лика, глядит на него и требует, чтобы он на ближайшей станции вышел из электрички, вернулся в Москву, позвонил следователю Бородину и рассказал ему все? «Я не верю им. Лика, — продолжил он уже про себя, стараясь не шевелить губами. — Они отменили смертную казнь, он будет жить долго, он приспособится к тюрьме, это его стихия. А потом объявят очередную амнистию, он отлично заживет на воле. Не смотри на меня так, я знаю, ты всех простила, даже его. Тебе больше ничего не нужно. Но это нужно мне, попробуй понять. Вспомни, что ты чувствовала, когда заглянула в подвальное окошко. Я видел это окошко. Теперь оно замазано черной краской. Что им стоило сделать это раньше? И почему именно в ту ночь отменили сразу две последние электрички? Неужели, чтобы кончился этот кошмар, понадобилась твоя жизнь? Неужели никто не догадывался, что творится в счастливом многодетном семействе? Туда приезжали толпы журналистов, туда каждый день приходили учителя, и все были в полном восторге. Помнишь, как ты заплакала, когда узнала, что Люся беременна? Девочку тошнило и рвало, ты повела ее в платную поликлинику, чтобы проверили желудок, кишечник, ей сделали ультразвук брюшной полости и сообщили тебе потрясающую новость. Тогда ты поняла, что не сошла с ума, не было у тебя никакого обморока, никаких галлюцинаций и кошмарных снов. Все, что ты увидела сквозь маленькое подвальное окно, происходило на самом деле. Тебе надо было действовать разумно и осмотрительно или не действовать вообще. Но ты слишком была потрясена, ты рвалась в бой, забыла об осторожности и не желала прислушаться к моим советам. Вместо того чтобы беспокоиться за собственную безопасность, ты волновалась, как Люся переживет аборт, ты говорила, она такая маленькая, она испугается. Наверное, уже знаешь, аборта не потребовалось. И более всего тебя угнетало чувство бессилия, ты плакала оттого, что не могла защитить это странное несчастное существо, единственное живое существо, которое ты любила, когда не стало Ольги и твоей мамы». — Следующая станция Лобня, — объявил механический голос. Фердинанд поднялся, вышел в тамбур и закурил. Лика стояла рядом и морщилась от дыма. «Ну да, я вижу, у меня трясутся руки. Ничего страшного. Я выйду на свежий воздух, пройду рощу и успокоюсь. У меня нет других вариантов. Я не могу полагаться на капитана Косицкого, на следователя Бородина. Я для них стал первым подозреваемым. Они всерьез уверяли меня, будто я тебя убил. Лика. Ты видишь, насколько они тупы и бездарны? Устроили обыск у Ларисы, обшарили мою пустую конуру в коммуналке, но туда, куда следовало, не догадались заглянуть. Между прочим, во время обыска я нервничал сильней, чем сейчас. Оказалось, напрасно. В моем клоповнике кто-то постоянно стирает белье. Тазы стоят в ванной и в кухне. Им не пришло в голову, что пистолет можно просто завернуть в несколько слоев полиэтилена и положить на дно таза с чужим замоченным, бельем. Это было надежно. Ведь никто из коммунальных кумушек не станет стирать, когда в квартире происходит такая забава, как обыск. А французский журнал я сжег ночью на помойке. Там много фотографий, они могли догадаться. Я не хочу, чтобы они пришли первыми, у них нет смертной казни». Поезд остановился, Фердинанд неловко спрыгнул, чуть не угодил ногой в щель между платформой и ступенькой. Лика поддержала его за локоть. На станции он не стал ждать автобуса. Ему хотелось пройти пешком. Лика летела рядом, только он ее видел и чувствовал, больше никто. Он переживал, как собственное воспоминание, то, что случилось с ней меньше месяца назад, он дословно повторял про себя ее рассказ, как будто проверяя, хорошо ли все помнит. Через два дня после похорон тети Юки она приехала к Люсе, но забрать ее не могла. У нее была какая-то срочная работа на фабрике. Люся очень долго не отпускала ее. На станцию Лика попала в половине двенадцатого ночи, оказалось, что две последние электрички отменены и следующая будет только в шесть утра. Ночь была холодной. У станции стояли такси и частники, но из-за отмены электричек заламывали огромные цены, а у Лики было с собой очень мало денег. Она решила вернуться и попроситься у Изольды переночевать. Пока шла пешком, начался дождь. Она промокла, замерзла и могла думать только о том, чтобы оказаться в тепле. Когда подошла к дому, увидела, что света нет нигде и ворота заперты. Ей не хотелось звонить, будить детей, со стороны рощи была калитка, Лика решила войти и тихонько постучать в окно комнаты Изольды. Оказавшись во дворе, она услышала тяжелый, пульсирующий гул, он доносился как будто из-под земли. Потом послышался дикий, отчаянный детский визг. Она замерла, пытаясь понять, что происходит. Крик повторился, его заглушили звуки тяжелого рока, такого тяжелого, что земля тряслась под ногами. И тут она заметила бледный дрожащий лоскут света, падающий на траву у каменного фундамента. Стараясь не дышать, она подкралась к маленькому подвальному окну, легла на землю и заглянула. Ей открылся просторный каменный подвал, именно оттуда грохотал рок и неслись крики. Там пылало множество свечей. Посередине стоял низкий широкий стол, накрытый церковной парчой. На столе извивались три обнаженных тела, одно мужское и два женских, вернее, детских, потому что семнадцатилетние близнецы Ира и Света казались ей детьми. Рядом стояло высокое сооружение, похожее на трон. На нем каменной глыбой восседала Изольда в черном балахоне, курила и молча наблюдала за происходящим. У ног ее валялось что-то розовое, и в первый момент Лике почудилось, что это расчлененный младенец. Голова, туловище, руки, ноги. Ее сильно затошнило, она зажала рот ладонью. Приглядевшись, поняла, что это всего лишь кукла, поломанный пластмассовый пупс. Потом заметила еще один клубок голых тел в углу, на соломе. Два мальчика и две девочки. Одна из них Люся. И в этот момент что-то взорвалось у нее в голове. Она успела услышать странный тупой треск, и стало темно, словно ее мозг перегорел, как электрическая лам почка. Очнулась она в постели, на белоснежном крахмальном белье. В открытое окно лился солнечный свет, трепетали голубые занавески, шуршали листья, пели птицы. Рядом сидела Изольда в белом махровом халате, с мокрыми волосами. Лицо ее блестело от крема. Она кончиками пальцев отбивала быструю бесшумную дробь по жирным щекам. — Как вы себя чувствуете? — спросила она, заметив, что Лика открыла глаза, — Вы нас ужасно напугали. Разве так можно? — Что это было? — произнесла Лика, едва шевеля сухими губами. — Сначала скажите, что вы помните, — улыбнулась Изольда. — Ох, я вижу, вам трудно говорить. Во рту пересохло. Вам воды или соку? А может, чайку? — Воды. — Лика закрыла глаза. Голова болела, тошнило, было больно смотреть на свет. — Давайте я приподниму вас, — послышался рядом голос Изольды. — Неужели все еще так худо? Врач сказал, сотрясения мозга нет. Травма не такая серьезная, как нам показалось. А обморок случился из-за сильного спазма сосудов головного мозга. Лика жадно выпила воду, стало немного легче. — Меня осматривал врач? — спросила она, вглядываясь в голубые спокойные глаза Изольды. — Вы что, не помните? — Брови поползли вверх, глаза округлились. — Не пугайте меня, Лиля, расскажите, что вы помните. — Где Люся? — Смотрит мультики в гостиной. Я не стала рассказывать ей, что с вами случилось. Сказала, что вы вернулись и остались ночевать. Зачем ее волновать, верно? Она сидит и ждет, когда вы проснетесь. Я обещала ее позвать. Так что же вы помните? — Ни-че-го, — медленно, по слогам, произнесла Лика и закрыла глаза. — Серьезно? Ну, тогда я вам расскажу. Охранник нашел вас ночью во дворе у забора. Вы были без сознания. Упали и ударились затылком об асфальтовую дорожку. Я разбудила Руслана, мы отнесли вас в дом, вы очнулись, но не могли шевельнуться. Я вызвала «Скорую», они приехали буквально через полчаса. — Откуда? — Из нашей лобнинской больницы. Там хорошие врачи, лучше, чем в Москве. Они нас успокоили, сказали, вам надо просто отлежаться, ничего страшного, осмотрели затылок, там здоровенная шишка. Вот, собственно, все. Эй, погодите, может, вам не надо вставать? Вы такая бледная, полежите еще немного. Но Лика уже поднялась, осторожно встала на ноги. Голова кружилась, тело дрожало от слабости, колени подкашивались. Она обнаружила, что на ней чужая белая футболка. — Ваша одежда промокла насквозь, — объяснила Изольда, — но сейчас, наверное, все уже высохло. Хотите принять душ? — Да, спасибо. — Пойдемте, я вас провожу. Под горячим душем ей стало легче. На локтевом сгибе она заметила два небольших синяка с красными точками посередине, следы внутривенных инъекций. На затылке под волосами нащупала большую болезненную шишку. Когда она вернулась в комнату, к ней на шею кинулась Люся, вместе они отправились в столовую, где Изольда накрыла стол к завтраку. Есть Лика не могла, но крепкий сладкий кофе выпила и почти пришла в себя. Позвонила в Москву, на фабрику, сказала, что плохо себя чувствует и сегодня на работу не придет. В голове у нее упорно стучала мысль, что надо зайти в лобнинскую больницу и узнать, был ли ночной вызов «Скорой». Но Изольда повезла ее в Москву на своей машине. Через пару дней она приехала за Люсей, как обещала, и, глядя на спокойную, приветливую Изольду, на здоровых, спортивных детей, почти поверила, что все увиденное ночью было кошмарным сном. Попыталась осторожно поговорить с Люсей, но девочка отвечала, что ночью спит очень крепко, иногда видит страшные сны, а утром ничего не помнит. Дома Люся вдруг стала жаловаться на тошноту, не могла есть. Два утра подряд у нее была мучительная рвота. Отправившись с ней к врачу, Лика узнала о беременности. Поехала в Лобню, зашла в городскую больницу и выяснила, что в ту ночь Изольда Ивановна Кузнецова действительно вызывала «Скорую», что у больной Коломеец Лилии Анатольевны был обморок, связанный со спазмом сосудов и нарушением внутричерепного давления, а также травма головы в результате падения. Она решила поставить перед Изольдой условие: либо вы отдаете мне Люсю, либо все узнают, что творится ночами в вашем подвале. Разумеется, Изольда ответила, что в подвале у нее ничего не творится. Там сложена старая мебель и прочее барахло, иногда приходится травить крыс. А Люсю она не отдаст. Лиля может забирать к себе девочку, когда захочет, на два-три дня, на неделю, но не более. Что касается беременности — да, случилась такая неприятность. Ужасно, но что поделать? Дети, отстающие в умственном развитии, отличаются ранней повышенной сексуальностью, и самое разумное — сделать Люсе аборт и забыть об этом. — Я вам не советую рассказывать о ваших галлюцинациях, просто потому, что это может вызвать сомнения в вашем психическом здоровье и вас могут официально, через суд, лишить права видеться с девочкой, — сказала на прощание Изольда. Галина Семеновна Солодкина, как назло, была страшно занята и все не могла встретиться с Ликой для серьезного разговора. По телефону она сказала, что никаких претензий слушать не желает, надо было думать раньше, Изольде Ивановне доверяет, как самой себе, Люся отлично устроена и тема закрыта. Адвокат в юридической консультации, выслушав Лику, сказал, что разобраться в фальшивых документах будет чрезвычайно сложно, что касается ночных оргий в семейном детском доме, то вряд ли удастся доказать что-либо. Потребуются свидетельские показания детей, а они наверняка будут молчать. — А вы уверены, что вам действительно все это не приснилось? — спросил Лику адвокат с сочувственной улыбкой. Даже Фердинанд окончательно поверил ей, лишь когда узнал от капитана Косицкого, что ее убили. Он не знал, что еще она предприняла, кроме разговора с Изольдой и похода к адвокату. Их последняя встреча закончилась нехорошо. После похорон тети Юки они виделись всего один раз. Именно тогда она ему все рассказала. Он стал говорить, что такого быть не может, сатанинские оргии существуют только в кино, и не надо спешить, лучше успокоиться и подумать, как она справится одна с больной девочкой, если вдруг каким-то чудом ей удастся пробить лбом стену. «Конечно, ты, меня простила, — мысленно обращался Фердинанд к Лике, которая летела с ним рядом по пыльной улице, не касаясь асфальта, — но я себя не прощаю. Я должен был поверить тебе, я ведь знаю тебя лучше, чем себя самого, просто потому, что люблю тебя больше, чем себя. Но мне не хотелось верить. История про сатанинскую оргию в семейном детском доме звучала настолько омерзительно, что ее отвергал даже не разум — желудок». Город незаметно кончился, Фердинанд ступил в рощу, прошел еще немного, поднял голову, взглянул в небо сквозь неподвижные дубовые листья. Ветер утих. Он не слышал ни звука, кроме мерного шуршания собственных шагов по песчаной тропинке.