Пятое время года

– Я заместитель губернатора.

У большинства квартентов есть губернатор, вице-губернатор и сенешаль. Возможно, эта община старается переплюнуть необходимые требования Экваториалей, вводя дополнительные уровни бюрократии.

– И сколько у губернатора заместителей? – спрашивает Сиенит, и Алебастр укоризненно цокает.

– Мы должны соблюдать вежливость, Сиен, – говорит он. Он по-прежнему улыбается, но он в бешенстве, это она видит по тому, как много зубов он обнажает в улыбке. – В конце концов, мы всего лишь орогены. А это член самой уважаемой в Спокойствии функционал-касты. Мы здесь всего лишь чтобы проявить силу, слишком огромную для ее понимания, чтобы спасти экономику ее региона, в то время как она… – Он грозит женщине пальцем, даже не пытаясь скрыть сарказма. – Она педантичная мелкая бюрократка. Но уверена, что она очень важная мелкая бюрократка.

Женщина недостаточно светлокожая, чтобы румянец выдал ее, но все верно – ее жестко выпрямленная спина и вздрагивающие ноздри говорят достаточно. Она переводит взгляд с Алебастра на Сиенит, затем снова на него, что Сиенит полностью понимает. Никто так не умеет раздражать, как ее наставник. Она ощущает внезапную извращенную гордость.

– У губернатора шесть заместителей, – говорит она наконец, отвечая на вопрос Сиенит, ожигая взглядом улыбающегося Алебастра. – И то, что я заместитель, не имеет значения. Губернатор – очень занятой человек, а это не слишком важное дело. Потому для него достаточно мелкого бюрократа, не так ли?

– Это не мелкое дело. – Алебастр уже не улыбается, хотя по-прежнему сидит в расслабленной позе, сложив пальцы вместе. Он выглядит так, словно раздумывает, не разозлиться ли, хотя Сиенит знает, что он уже зол. – Я могу сэссить кораллы уже отсюда. Вашу гавань почти невозможно использовать. Скорее всего, тяжелые грузовые корабли уже лет десять заходят в другие прибрежные общины. Если не дольше. Вы согласились заплатить Эпицентру такую огромную сумму – я знаю, что она огромна, поскольку к вам прислали меня, – значит, вы надеетесь, что расчистка гавани восстановит вашу утраченную торговлю, иначе вы никогда не расплатитесь с долгами, прежде чем следующее цунами вас сметет. Значит, мы, мы двое… – Он показывает на Сиен и снова складывает пальцы. – Мы, ржавь земная, ваша единственная надежда.

Женщина не шевелится. Сиенит не может понять выражения ее лица, но она напряжена и еле заметно подобралась. Страх? Возможно. Скорее всего, реакция на словесные стрелы Алебастра, которые явно уязвили ее нежное мяско.

Он продолжает.

– Так что меньшее, что вы можете сделать, так это в первую очередь выказать нам гостеприимство, затем представить нас человеку, который заставил нас проделать путь в несколько сотен миль для решения вашей мелкой проблемы. Это ведь просто вежливость. Верно? Именно так принято встречать высокопоставленных официальных представителей. Вы не согласны?

Вопреки себе Сиен хочется захихикать.

– Хорошо, – наконец выдавливает из себя женщина с ощутимой ломкостью в голосе. – Я передам ваш… запрос… губернатору. – Затем она улыбается, опасно сверкнув белыми зубами. – Я также передам ваше неудовольствие вместе с нашим обычным протоколом касательно приема гостей.

– Если вы так принимаете гостей, – говорит Алебастр, оглядываясь по сторонам с той отточенной надменностью, которую в полной мере способен выразить лишь уроженец Юменеса, – то тогда вам следует передать наше неудовольствие. Значит, прямо к делу? Даже без чашечки сафе, чтобы нам освежиться после долгого путешествия?

– Мне сказали, что вы остановились в пригородном районе на ночь.

– Да, и это немного привело нас в порядок. Жилье также… менее чем удовлетворительно. – Это неправда, думает Сиен, поскольку в гостевом доме было тепло и постели удобные – хозяйка была подчеркнуто вежлива, как только получила деньги. Но остановить его было невозможно. – Когда вы в последний раз проделывали верхом пятнадцать сотен миль, заместитель губернатора? Будьте уверены, вам для отдыха потребовалось бы больше одного дня.

Ноздри женщины едва не раздуваются. Но все же она Лидер. Семья должна была вышколить ее, научить держать удар.

– Прошу прощения. Я не подумала.

– Не подумали. – Алебастр внезапно встает, и хотя это движение гибкое и не угрожающее, Азаэль вздрагивает, словно он вот-вот набросится на нее. Сиен тоже встает – запоздало, поскольку Алебастр застал ее врасплох, – но Азаэль даже не смотрит на нее.

– Мы остановимся в гостинице, которую проехали по дороге сюда, – говорит Алебастр, не обращая внимания на беспокойство женщины. – Где-то через две улицы. С каменной киркхушей на фасаде. Не помню названия.

– «Конец Зимы», – еле слышно говорит женщина.

– Да, похоже. Пусть счет пришлют туда.

Азаэль тяжело дышит, сжимая лежащие на столе руки в кулаки. Сиен удивлена. Поскольку гостиница – весьма разумная просьба, пусть и дороговата… а, так проблема в этом! У заместителя губернатора нет полномочий платить за их размещение. Если ее начальство это разозлит, то сумму вычтут из ее жалованья.

Но Азаэль Лидер продолжает вести вежливую игру и не орет на них, как почти ожидала Сиен.

– Конечно, – говорит она, даже изображая улыбку, и Сиен почти восхищается ею. – Прошу вас вернуться завтра утром в это же время, и я дам вам дальнейшие инструкции.

Они уходят и направляются на улицу, к той самой причудливой гостинице, которую забронировал им Алебастр.

Когда они стоят у окна своего номера – снова совместного, и они заказали не самую дорогую еду, чтобы никто не назвал их запросы чрезмерными, – она смотрит на профиль Алебастра, пытаясь понять, почему от него до сих пор разит яростью, как от печи.

– Браво, – говорит она, – но было ли это необходимо? Я бы лучше сделала работу и уехала назад как можно скорее.

Алебастр улыбается, хотя желваки на его скулах подрагивают.

– Я подумал, что тебе понравится, если с тобой в кои-то веки будут обращаться как с человеком.

– Мне нравится. Но какая разница? Даже если ты сейчас использовал свое положение, они не станут по-другому к нам относиться…

– Нет. И мне все равно, что они о нас думают. Они не обязаны нас любить. Имеет значение то, что они делают.

Он считает, что так и надо. Сиенит вздыхает и трет пальцами переносицу, чтобы сохранить спокойствие.

– Они будут жаловаться.

И Сиенит, поскольку это технически ее задание, будет за это наказана.

– Пусть. – Он отворачивается от окна и идет в ванную. – Позовешь, когда принесут еду. Я буду отмокать, пока не сморщусь.

Интересно, думает Сиенит, есть ли смысл ненавидеть чокнутого? В любом случае он не заметит.

Приходит горничная с подносом скромной, но сытной местной еды. В большинстве Прибрежных общин рыба дешева, так что Сиен доставляет себе удовольствие заказать филе темтира, который в Юменесе считается дорогим деликатесом. Его очень редко подают в столовых Эпицентра. Алебастр выходит из ванной, опоясавшись полотенцем, – и он действительно сморщенный. И именно сейчас Сиен замечает, насколько он жилист и как похудел за эти несколько недель пути. Кожа да кости. Заказал он себе только миску супа. По счастью, это огромная миска густой похлебки из морепродуктов, которую приправили сметаной и солидной порцией свекольного чатни, но ему явно надо больше есть.

Для Сиенит подали к основному блюду на отдельной тарелочке гарнир из чесночного ямса и хрустящих сильваби. Она ставит его к нему на поднос.


Алебастр смотрит на это. Потом на нее. Через мгновение выражение его лица смягчается.

– Понятно. Ты предпочитаешь мужчин, у которых больше мяса на костях.

Он шутит – они оба знают, что ей не нравился бы секс с ним, даже будь он привлекателен.

– Любая бы предпочла.

Он вздыхает. Затем послушно начинает есть ямс. Между ложками – он не кажется голодным, просто мрачно решителен – он говорит:

– Я больше этого не ощущаю.

– Чего?

Он пожимает плечами. Скорее от неспособности выразить мысль, чем от смущения, думает она.

– Да почти все. Голод. Боль. Когда я в земле… – он кривится. Это настоящая проблема – не невозможность высказаться, а несоответствие слов. Она кивает, показывая, что понимает его. Возможно, когда-нибудь кто-нибудь придумает язык для орогенов. Может быть, такой язык существовал в прошлом, но был забыт. – Когда я в земле, я могу сэссить только землю. Я не ощущаю – этого. – Он показывает на комнату, на свое тело, на нее. – А я столько времени провожу в земле. Ничего не могу поделать. А когда я возвращаюсь, это похоже… словно часть земли возвращается со мной, и… – Он замолкает. Но ей кажется, что она понимает. – Похоже, такое происходит после седьмого или восьмого кольца. Эпицентр держит меня на строгом режиме питания, но я не очень-то его соблюдаю.

Сиен кивает, поскольку это очевидно. Она кладет ему на тарелку еще и свой солодковый кекс, и он снова вздыхает. Затем съедает все со своего блюда.

Они идут в постель. Позже, среди ночи Сиен снится, что она падает вверх, в колодец дрожащего света, который идет рябью и блестит вокруг нее, как грязная вода. А наверху что-то мерцает, исчезает и снова возвращается, словно оно не совсем реально в этом месте.

Она резко просыпается, не понимая, почему у нее такое ощущение, что что-то неправильно, но уверенная, что должна с этим что-то сделать. Она садится, сонно трет лицо, и только когда исчезают остатки сна, она осознает нависающее, давящее ощущение неизбежного рока.

Она в смятении смотрит на Алебастра – он тоже не спит, странно оцепенелый, глаза и рот его раскрыты. Он издает булькающие звуки или пытается захрапеть, но проваливает жалкие попытки. Что за ржавь? Он не смотрит на нее, не шевелится, просто продолжает издавать эти нелепые звуки.

И в то же время его орогения нарастает, нарастает и нарастает, пока ее череп не начинает раскалываться. Она касается его руки. Она липкая и застывшая, и только тогда она понимает, что он не может пошевелиться.

– Бастер? – Она наклоняется над ним, заглядывает ему в глаза. Он не отвечает ей взглядом. Но все же она отчетливо сессит там что-то, пробудившееся и реагирующее внутри него. Его сила изгибается, хотя его мускулы неспособны расслабиться, и с каждым хрипом она ощущает, как спираль накручивается, стягивается все туже, готовая лопнуть в любой момент. Горит, осыпается ржавыми хлопьями. Он не может пошевелиться, и он в панике.

– Алебастр!

Орогены никогда не должны паниковать. Особенно десятиколечники. Конечно, он не может ответить ей, она просто показывает ему, что она здесь, что она поможет ему, надеясь успокоить его. Похоже, какой-то приступ. Сиенит сбрасывает покрывала, становится на колени и засовывает пальцы ему в рот, стараясь прижать язык. Рот его полон слюны, он просто захлебывается ею. Это заставляет ее грубо перевернуть его на бок, повернув его голову так, чтобы слюна вытекала, и наградой им обоим становится его первый нормальный вдох. Но он неглубокий, этот вдох, и он слишком долго втягивает воздух. Он борется. Что бы там ни было, оно парализовало его легкие и все остальное.

Комната покачивается, и по всей гостинице Сиен слышит тревожные голоса. Однако крики скоро замолкают, поскольку никто особо не беспокоится на самом-то деле. Сэссы неизбежного землетрясения нет. Вероятно, они списали это на сильный порыв ветра… пока.

– Черт, черт, черт…

Сиенит садится на корточки, чтобы оказаться на линии его взгляда.

– Бастер, тупая людоедская ржавь, сдерживай! Я хочу тебе помочь, но мне этого не сделать, если ты убьешь нас обоих!

Лицо его не реагирует. Дыхание не меняется, но ощущение беды сразу ослабевает. Это лучше. Хорошо. Теперь…

– Я пойду найду врача…

На сей раз дом сотрясает куда более сильный толчок. Она слышит звон посуды на их пустом подносе. Это означает «нет».

– Я не могу тебе помочь! Я не знаю, что с тобой! Ты подохнешь, если…

Все его тело содрогается. Она не понимает, нарочно ли он или это просто конвульсия. Но осознает, что это предостережение в следующий момент, когда это случается снова: его сила вцепляется в нее, как когти. Она стискивает зубы и ждет, когда он использует ее, чтобы сделать то, что ему нужно… но ничего не происходит. Он овладел ею, она чувствует, что он что-то делает. Мечется, что ли. Ищет, но ничего не находит.

– Что? – Сиенит вглядывается в его вялое лицо. – Что ты ищешь?

Ответа нет. Но это явно то, чего он не может найти без движения со своей стороны.

Это бессмысленно. Орогенам не нужны глаза, чтобы делать свое дело. Дети в колыбели способны на такое. Но, но… Она пытается думать. Прежде, когда это случилось в дороге, он сначала двинулся к источнику боли. Она прокручивает эту сцену перед мысленным взором, пытаясь понять, что он сделал и как он это сделал. Нет, не так. Узловая станция была немного к северо-западу, а он смотрел прямо на запад, на горизонт. Тряхнув головой от собственной глупости, Сиенит вскакивает и бросается к окну, открывает его и выглядывает наружу. Ничего не видно, кроме наклонных улиц и оштукатуренных зданий, в этот поздний час все тихо. Активность только дальше по дороге, там, где она видит гавань и океан за ней. Там грузят судно. Небо покрыто облаками, до рассвета далеко. Она чувствует себя идиоткой. Но тут…

Что-то вонзается в ее мозг. За спиной в постели Алебастр издает хриплый звук, она ощущает дрожь его силы. Что-то привлекло его внимание. Когда? Когда она посмотрела на небо. Озадаченная, она снова туда смотрит.

Вот. Там. Она почти ощущает его радость. Затем его сила окутывает ее, и она перестает видеть глазами.

Это похоже на ее сон. Она падает вверх, и почему-то это имеет смысл. Все вокруг нее – то, сквозь что она падает, – полно света и сверкания граней, как вода, только цвет ее бледно-пурпурный, а не голубой или прозрачный, как у второсортного аметиста с примесью дымчатого кварца. Она мечется, на какое-то мгновение подумав, что тонет, но есть нечто, что она чувствует сэссапинами, а не кожей или легкими. Она не может выгребать из воды, поскольку это не вода, и она на самом деле не там. И она не может утонуть, поскольку Алебастр каким-то образом держит ее.

Там, где она панически мечется, он действует целенаправленно. Он тащит ее наверх, падая все быстрее, что-то ища, и она почти слышит вой этого нечто, чувствует момент таких сил, как давление и температура, которые то холодят ее кожу, то щекочут.

Вмешивается что-то новое. Что-то еще подключается. Это вне ее понимания, слишком сложное, чтобы осознать это полностью. Что-то просачивается откуда-то, согревается от трения. Что-то внутри нее разглаживается, усиливается. Горит.

Затем она вдруг уже повсюду, плавает среди огромных ледяных предметов, и на них что-то есть, среди них…

Загрязнение.

Это не ее мысль.