Пятое время года

– Идем туда, – предлагаешь ты. Они уже слишком задержались. Алебастр соглашается, и они непринужденным шагом спускаются к маленькой бухточке.

– Потому нас тут и держат.

Она не обращает на него внимания, когда он говорит эти слова. Ее невольно привлекают красота заката и длинные, элегантные улицы города. По тротуару идет еще одна пара. Высокая женщина кивает им, хотя они оба в черных мундирах орогенов. Этот маленький жест странен. И приятен. Юменес – сущее чудо человеческих достижений, вершина изобретательности и инженерии, он продержался десяток Зим, этому ничтожному городку Побережья никогда с ним не сравниться. Но в Юменесе никто никогда не снизошел бы до того, чтобы кивнуть рогге, каким бы прекрасным ни был день.

И тут последние слова Алебастра достигают ее слуха.

– Что?

Он продолжает идти непринужденной походкой, не обгоняя ее, хотя шаг у него длиннее.

– Мы не могли поговорить в гостинице. Рискованно разговаривать даже здесь. Но ты хотела знать, почему нас держат здесь и не разрешают вернуться. Вот поэтому. Обелиск выходит из строя.

Это очевидно, но…

– А мы-то тут при чем?

– Ты его подняла.

Она делает злое лицо прежде, чем он успевает цыкнуть на нее.

– Он сам поднялся. Я только убрала всю грязь, что держала его внизу, и, возможно, пробудила его. – Вопрос, почему разум говорит ей, что он до того спал, она глубоко копать не хочет.

– Это больший контроль над обелиском, который кто-нибудь проявлял за три тысячи лет истории империи. – Бастер слегка пожимает плечами. – Будь я каким-нибудь педантичным выскочкой-пятиколечником и прочел вот это все в телеграмме, вот что я подумал бы и вот что сделал бы – попытался бы контролировать того, кто может контролировать вот это. – Он показывает глазами на обелиск. – Но нам следует беспокоиться не о выскочках-пятиколечниках из Эпицентра.

Сиен не понимает, что за ржавь он несет. Нельзя сказать, что он говорит полную чушь – она легко может представить, что какая-нибудь выскочка-педант вроде Шпат способна на такое пойти. Но зачем? Успокоить местное население, держа под рукой десятиколечника? О присутствии здесь Бастера знает только горстка бюрократов, которые, скорее всего, сейчас разбираются с внезапным притоком туристов и исследователей. Чтобы сделать что-то, если обелиск… сделает что-то? Нелепо. И кто еще может об этом беспокоиться? За исключением…

Она хмурится.

– Ты сказал что-то раньше. – Что-то… о связи с обелиском? Что это значит? – И… и ты что-то сделал той ночью. – Она бросает на него тревожный взгляд, но на сей раз он не гневается. Он смотрит на бухту, словно очарован видом, но глаза его зорки и серьезны. Он понимает, о чем она. Она медлит еще мгновение, затем говорит: – Ты ведь можешь что-то делать с этими штуками, верно? – Земля, какая же она дура. – Ты можешь их контролировать! Эпицентр знает?

– Нет. И ты тоже не знаешь. – Он на мгновение пронзает ее своим темным взглядом.

– Почему ты так…

Нет, он даже не скрывает. Он говорит с ней. Но так, будто подозревает, что кто-то их подслушивает.

– Никто не мог слышать нас в комнате. – Она показывает на стайку детишек, один из которых налетает на Алебастра и извиняется. Улица узкая. Извиняется. На самом деле извиняется.

– Ты не знаешь. Основная колонна дома вырезана из цельного гранита, заметила? И фундамент такой же. И если он стоит прямо на материковой породе… – по лицу его на мгновение проскальзывает смятение, затем оно снова становится бесстрастным.

– Но как это связано с… – И тут до нее доходит. О. О. Нет, этого не может быть. – Ты хочешь сказать, что кто-то может слышать нас сквозь стены? Сквозь сам камень? – Она никогда ни о чем подобном не слышала. Конечно, это имеет смысл, поскольку так работает орогения. Когда Сиен заякорена за землю, она способна сэссить не только камень, с которым связано ее сознание, но и все, что его касается. Даже если она не может постичь сам предмет. Как обелиск. И все же ощущать не только тектонические колебания, но звук? Это невозможно. Она никогда не слышала, чтобы рогга имел такую высокую чувствительность.

Он долго смотрит ей в глаза.

– Я могу. – Когда она в ответ смотрит на него, он вздыхает. – Всегда умел. Вероятно, и ты можешь – но пока это нечетко. Сейчас для тебя это только краткие вибрации. Между восьмым и девятым кольцами я начал различать среди вибраций фразы. Детали.

Она качает головой.

– Но ты единственный десятиколечник.

– У большинства моих детей потенциальные способности десятиколечника.

Сиенит вздрагивает, внезапно вспомнив мертвого ребенка на узловой станции близ Мехи. О. Эпицентр контролирует всех узловиков. Что, если они имеют какой-то способ заставлять этих детей слушать, а потом передавать услышанное по какому-то подобию живого телеграфа? Он этого боится? Неужели Эпицентр – это такой паук в центре Юменеса, использующий узлы своей паутины, чтобы прослушивать все разговоры в Спокойствии?

Но ее отвлекает от этих размышлений какая-то мысль на задворках сознания. Что-то, о чем только что сказал Алебастр. Это его проклятое влияние – теперь она подвергает сомнению все, с чем выросла. Он сказал: У большинства моих детей потенциальные способности десятиколечника. Но других десятиколечников в Эпицентре нет. Детей рогг отсылают в узлы, только если они не способны себя контролировать. Они – не могли?

О.

Нет.

Она решает сохранить это озарение при себе.

Он гладит ее по руке, возможно, снова играет роль, а может, по-настоящему хочет утешить ее. Конечно, он знает, и даже лучше ее, что сделали с его детьми.

Затем он повторяет:

– Нам следует опасаться не старших Эпицентра.

А кого тогда? Старшие – сплошная неприятность. Сиен присматривается к их политическим играм, поскольку однажды она окажется среди них, и важно будет понимать, у кого настоящая власть, а кто лишь прикидывается. Существует как минимум десяток группировок, кроме обычных рогг: жополизы и идеалисты, и те, кто собственную мать зарезал бы стеклянным ножом, только бы пробиться наверх. Но Сиен сразу приходит на ум мысль о тех, перед кем они отвечают.

Стражи. Ведь никто никогда не доверит кучке вонючих рогг действовать по своей инициативе, не больше, чем Шемшена Мисалему. Никто в Эпицентре не обсуждает политику Стражей, поскольку, вероятно, никто в Эпицентре ее не понимает. Стражи сами по себе, и проверкам они противятся. Яростно.

Не в первый раз Сиен задает себе вопрос: перед кем ответственны Стражи?


Пока она размышляет над этим, они подходят к бухточке и останавливаются у перил. Бульвар здесь кончается, булыжник его мостовой скрывается под песком, далее идут деревянные мостки с перилами. Неподалеку от них другой песчаный пляж вроде того, который они уже видели. Дети бегают вверх-вниз по ступенькам мостков, играют и верещат, а за ними шумная компания женщин купается нагишом. Она замечает какого-то мужчину, который сидит на перилах ниже того места, где они стоят, лишь потому что он без рубашки и смотрит на них. Первое на мгновение привлекает ее внимание, затем она вежливо отводит взгляд, поскольку Алебастр не очень-то туда смотрит и потому что недавно у нее был секс, который ей действительно понравился. На последнее она не обратила бы внимания, поскольку в Юменесе прохожие на нее постоянно пялятся.

Но.

Она стоит у перил с Бастером, беззаботная, какой уже давно не была, слушая смех играющих детей. Трудно сосредоточиться на том таинственном моменте, о котором они с Алебастром разговаривали. Политика Юменеса так далека отсюда, загадочна, но неважна и неприкосновенна. Как обелиск.

Но.

Она запоздало осознает, как напрягся рядом с ней Алебастр. И хотя он смотрит на берег и детей, она знает, что он смотрит не на них. Затем до нее, наконец, доходит, что люди в Аллии не пялятся ни на кого, даже на пару черных мундиров во время вечерней прогулки. Не считая Азаэль, большинство людей этой общины слишком воспитанны для такого.

Потому она снова смотрит на человека на перилах. Он улыбается ей, почти мило. Он старше ее лет на десять, и у него великолепное тело. Широкие плечи, красивые дельтовидные мышцы под безупречной кожей, совершенная узкая талия.

Винно-красные брюки. И сброшенная на перила рубашка, которую он снял для того, чтобы позагорать на солнышке, тоже винно-красная. И лишь потом она осознает знакомый зуд в сэссапинах, говорящий о присутствии Стража.

– Твой? – спрашивает Алебастр.

Сиенит облизывает губы.

– Я надеялась, что твой.

– Нет. – Затем Алебастр устраивает шоу, делает шаг вперед, кладет руки на перила, наклоняет голову, словно хочет опереться на них и потянуть плечи. – Не давай ему прикоснуться к тебе голой кожей.

Это едва слышный шепот. Затем Алебастр выпрямляется и поворачивается к молодому человеку.

– Что-то задумал, Страж?

Страж тихо смеется и спрыгивает с перил. Он как минимум наполовину побережник, смуглый и курчавый, немного бледноват, но в остальном похож на жителей Аллии. Нет. Он полностью теряется среди них, на первый взгляд, но есть в нем нечто неопределенное, как во всех Стражах, с которыми Сиенит имела несчастье взаимодействовать. Никто в Юменесе никогда не спутает Стража с орогеном или глухачом. В них есть нечто, что замечают все.

– Вообще-то да, – говорит Страж. – Алебастр Десятиколечник. Сиенит Четырехколечница. – Одно это заставляет Сиенит скрипнуть зубами. Она предпочла бы Ороген, если уж надо назвать что-то, кроме имени. Стражи, конечно, прекрасно понимают разницу между десяти- и четырехколечником. – Я Эдки Страж Исполнитель. У вас было много работы.

– Как нам и подобает, – отвечает Алебастр, и Сиенит смотрит на него с невольным удивлением. Она никогда не видела, чтобы он был напряжен таким образом. У него выступили жилы на шее, пальцы на руках растопырены, словно готовы… к чему? Она не понимает, почему ей пришло в голову слово «готов». – Как видишь, мы выполнили поручение Эпицентра.

– О, да. Отличная работа. – Эдки почти небрежно переводит взгляд на это наклонное, пульсирующее несчастье под названием обелиск. Но Сиенит смотрит ему в лицо. Она видит, как улыбка Стража исчезает, словно ее и не было. Это нехороший знак. – Лучше бы вы выполнили только ту работу, которую вам велели выполнить. Ты очень своеволен, Алебастр.

Сиенит хмурится. Даже здесь ее унижают.

– Это сделала я, Страж. Какая-то проблема с моей работой?

Страж удивленно поворачивается к ней, и в этот момент Сиенит понимает, что совершила ошибку. Большую, поскольку его улыбка не возвращается.

– Ты? Правда?

Алебастр шипит, и – клятая Земля – она чувствует, как он вгоняет свое сознание в пласты, поскольку оно заходит невероятно глубоко. Его сила заставляет дрожать все ее тело, не только сэссапины. Она не может следовать за ним – он перехлестывает ее дальнодействие в мгновение ока, легко достигая до магмы, хотя это несколько миль в глубину. И его контроль над всей этой чистой энергией земли совершенен. Изумителен. Он легко может сдвинуть гору.

Но зачем?

Страж внезапно улыбается.

– Страж Лешет передает привет, Алебастр.

Пока Сиенит пытается разобраться во всем этом и с тем фактом, что Алебастр готов схватиться со Стражем, Алебастр застывает.

– Вы нашли ее?

– Конечно. Мы должны поговорить о том, что ты с ней сделал. И скоро.

Внезапно – Сиенит не знает, откуда он его достал и когда, – в его руке черный стеклянный нож. У него широкое, но до смешного короткое лезвие, всего пара дюймов. Его с трудом можно вообще назвать ножом.

Что, ржавь все это побери, он собирается им делать, ногти нам подстричь?

И прежде всего, почему он направляет оружие на двух имперских орогенов?

– Страж, – начинает было она, – может, тут какое-то недора…

Страж что-то делает. Сиенит моргает, но картина не меняется – они с Алебастром стоят перед Эдки на мостках, исчерченных тенями и залитых кровавым светом заката, за ними играют дети и старые женщины. Но что-то изменилось. Она не понимает что, пока Алебастр не издает кашляющего звука и не бросается на нее, сбивая ее с ног и отшвыривая на несколько футов.

Сиенит никогда не понять, как такой хилый человек сумел уронить ее. Она сильно ударяется о доски, выбивая воздух из легких, сквозь туман видит, как некоторые из игравших неподалеку детей останавливаются и смотрят. Один из них смеется. Она с трудом встает на ноги, полная ярости, готовая выругать Алебастра на чем Земля стоит.

Но Алебастр тоже лежит на земле всего в паре футов от нее. Он лежит на животе, не сводя с нее глаз, и издает странные звуки. Тихие. Рот его широко раскрыт, но из него выходит какой-то писк, как у детской игрушки или альвеол металлориста. Он дрожит с ног до головы, словно не может больше ничего, что нелепо, поскольку с ним все в порядке. Сиен не знает, что и думать, пока до нее внезапно не доходит – он кричит.

– С чего ты решил, что я буду целиться в нее? – Эдки не сводит глаз с Алебастра, и Сиенит пробирает дрожь, поскольку на лице его она читает глумливую радость, даже удовольствие, а Алебастр лежит, беспомощно вздрагивая… а нож, который был в руке Эдки, торчит в плече Алебастра. Сиен ошарашенно смотрит, не понимая, как не заметила его раньше. Он так выделяется на фоне черной рубашки Алебастра. – Ты всегда был глупцом, Алебастр.

Теперь в руке Эдки новый кинжал. Он длинный и угрожающе узкий. Пугающе знакомый.