Пятое время года

Юкка резко смотрит на свою спутницу.

– Нет.

Глаза рыжей женщины смотрят на Юкку. Больше в ней ничего не движется, все ее тело остается совершенно неподвижным. Как статуя.

– Это можно сделать без вреда для тебя или твоих сотоварищей. – Губы ее тоже не шевелятся. Голос звучит неожиданно гулко, отдаваясь эхом где-то внутри ее грудной клетки.

– Я не хочу ничего делать. – Юкка упирает руки в боки. – Это мое место, и ты согласилась жить по моим законам. Прекрати!

Блондинка чуть меняет позу. Она не поднимает арбалет, но ты уверена, что она сделает это по первому знаку. К чему бы это ни привело. Рыжая пару мгновений не двигается, затем закрывает рот, пряча эти ужасные алмазные зубы. И тут ты понимаешь несколько вещей сразу. Первое – она на самом деле не улыбалась. Это была демонстрация угрозы, как киркхуша обнажает свои клыки. Второе – когда ее рот закрыт, а на лице спокойствие, она куда меньше пугает.

Третье – Хоа точно так же демонстрировал угрозу. Но он расслабляется, закрывает рот, когда женщина отступает.

Юкка выдыхает. Она снова смотрит на тебя.

– Думаю, – говорит она, – вам лучше войти.

– Мне кажется, что это не лучшая идея, – мило говорит тебе Тонки.

– Мне тоже, – говорит блондинка, сверля Юкку взглядом. – Ты уверена, Ик?

Юкка пожимает плечами, хотя ты уверена, что она вовсе не столь равнодушна, какой кажется.

– А когда я могу быть в чем-то уверенной? Но сейчас это кажется хорошей идеей.

Ты не уверена, что ты с этим согласна. И все же странная это община или нет, мифические твари или нет, приятно тебе или нет, ты пришла сюда с конкретной целью.

– Здесь не проходили мужчина и девочка? – спрашиваешь ты. – Отец и дочь. Мужчина примерно моего возраста, девочке восемь… – Два месяца. Ты почти забыла. – Девять лет. Она… – ты осекаешься. Заикаешься. – О… она в… выглядит к… как я.

Юкка моргает, и ты понимаешь, что искренне удивила ее. Она явно готовилась к совершенно другому вопросу.

– Нет, – говорит она…

…и в тебе что-то обрывается.

Так больно слышать это «нет». Это подобно удару топора, а искренне недоумевающий взгляд Юкки как соль на рану. Ты вздрагиваешь и шатаешься от этого толчка, все твои надежды погибли. Сквозь туман скользящих почти-мыслей до тебя доходит, что все это время ты чего-то ожидала с тех пор, как Хоа рассказал тебе об этом месте. Ты начала думать, что снова найдешь их здесь, что у тебя снова будет дочь, что ты снова будешь матерью. Теперь ты понимаешь, что нет.

– Иссун? – кто-то хватает тебя за плечи. Кто? Тонки. У нее загрубевшие от тяжелой жизни руки. Мозоли шуршат по коже твоей куртки. – Иссун, о ржавь, не надо…

Ты всегда знала. Как ты смела ожидать иного? Ты просто очередная, ржаводушная рогга, очередной агент Клятой Земли, просто очередная ошибка тонкой практики селекции, очередной примененный не по месту инструмент. Тебе вообще не надо было заводить детей, и ты не должна была пытаться сохранить их, раз уж родила. Почему Тонки держит тебя за руки?

Потому, что ты закрыла ими лицо. О, ты рыдаешь.

Тебе надо было все рассказать Джидже, еще до того как вышла за него, прежде чем стала спать с ним, прежде чем ты даже посмотрела на него и подумала – может быть, ты даже права не имела так думать. Тогда если бы его охватил порыв убить роггу, он убил бы тебя, не Уке. Из вас двоих именно ты заслуживаешь смерти, в конце концов, в десять тысяч раз больше, чем население двух общин.

Наверное, ты немного кричишь.

Ты должна не кричать. Умереть. Ты должна была умереть прежде твоих двух детей. Ты должна была умереть родами и не родить их.

Ты должна…

Ты должна…

Что-то проходит сквозь тебя.

Это немного похоже на волну силы, пришедшую с севера, которую ты отвела в тот день, когда изменился мир. Или немного похоже на то, как ты себя почувствовала, когда вернулась домой после трудного дня и увидела своего сына на полу. Импульс потенциала, прошедший неиспользованным. Прикосновение чего-то неощутимого, но значительного, прошло и ушло, ошеломляющее как своим явлением, так и исчезновением.

Ты моргаешь и опускаешь руки. Глаза саднит, взгляд затуманен, ладони мокры. Юкка стоит перед тобой в паре шагов. Она не прикасается к тебе, но ты смотришь на нее, понимая, что она только что что-то сделала. Что-то непонятное для тебя. Да, это орогения, но приложенная способом, которого ты никогда прежде не испытывала.

– Эй, – говорит она. На ее лице нет ничего похожего на сострадание. И все же голос ее, когда она к тебе обращается, звучит мягче. Возможно, просто потому, что она стоит ближе. – Эй. Все хорошо?

Ты сглатываешь. Горло свело.

– Нет, – говоришь ты. (Опять это слово! Ты почти хохочешь, но сглатываешь, и приступ проходит.)

– Нет. Но я могу… держать себя в руках.

Юкка медленно кивает.

– Вижу.

Блондинка у нее за спиной скептически относится к этой перспективе.


Затем со вздохом она поворачивается к Тонки и Хоа – последний сейчас обманчиво спокоен, нормален. По крайней мере, по стандартам Хоа.

– Ладно, – говорит она. – Значит, так. Можете остаться или уйти. Если останетесь, я приму вас в общину. Но прежде вы должны понять – Кастрима уникальна. Мы пытаемся тут жить иначе. Если Зима будет короткой, нам придется горячо, когда Санзе попрет на нас. Но я не думаю, что эта Зима будет короткой.

Она искоса смотрит на тебя, не совсем чтобы ища подтверждения. Подтверждение – не то слово, поскольку тут нет сомнений. Это любой рогга знает не хуже своего имени.

– Эта Зима не будет короткой, – соглашаешься ты. У тебя хриплый голос, но ты приходишь в себя. – Она затянется на несколько десятилетий. – Юкка поднимает бровь. Да, она права, ты стараешься быть обходительной ради твоих спутников, но нужна не обходительность. Нужна правда. – Веков.

Но даже это еще приуменьшение. Ты уверена, что это затянется на тысячу лет. Может, на несколько тысяч.

Тонки немного хмурится.

– Ну, все показывает либо на большую эпейрогеническую[3] деформацию или, вероятно, простое нарушение изостазии[4] по всей тектонической плите. Но объем орогении, требуемый для преодоления такой инерции… просто запределен. Ты уверена?

Ты смотришь на нее, мгновенно позабыв о своей скорби. Как и Юкка, и блондинка. Тонки раздраженно кривится, злясь в первую очередь на тебя.

– Да ржави ради, прекратите делать вид, что для вас это сюрприз. Секретам конец, верно? Вы знаете, кто я, а я знаю, кто вы. Или будем продолжать игру?

Ты качаешь головой, хотя не то чтобы в ответ на ее вопрос. Ты решаешь ответить на другой ее вопрос.

– Я уверена, – говоришь ты. – Века. Может, больше.

Тонки вздрагивает.

– Ни в одной общине нет припасов на такой срок. Даже в Юменесе.

Сказочные хранилища Юменеса превратились в шлак где-то в лавовой трубке. Отчасти ты жалеешь о том, что столько провизии пропало. Другая часть тебя говорит: что же, это гораздо более быстрый и милосердный конец человеческой расы.

Когда ты киваешь, Тонки впадает в полное ужаса молчание. Юкка переводит взгляд с тебя на Тонки и решает сменить тему.

– Здесь двадцать два орогена, – говорит она. Ты вздрагиваешь. – Со временем будет больше. Это для вас нормально? – она смотрит в первую очередь на Тонки.

Это прекрасно отвлекает всех.

– Как? – спрашивает Тонки. – Как ты собираешь их всех сюда?

– Не бери в голову. Отвечай на вопрос.

Ты могла бы сказать Юкке, чтобы не беспокоилась.

– Мне нормально, – тут же говорит Тонки. Удивительно, что она слюни не пускает. Вот тебе и потрясение от перспективы неизбежной гибели всего человечества.

– Хорошо, – Юкка обращается к Хоа. – Теперь ты. Здесь есть еще несколько твоих.

– Больше, чем ты думаешь, – тихо говорит Хоа.

– Да. Ладно. – Юкка воспринимает это с невероятной самоуверенностью. – Ты все слышал. Если хочешь остаться здесь, следуй правилам. Никаких драк. Никакого… – Она грозит пальцем и обнажает зубы. Это на удивление понятно. – И будешь делать так, как я говорю. Понял?

Хоа чуть склоняет голову набок, его глаза блестят откровенной угрозой. Увидеть его алмазные зубы было настоящим шоком – ты уже начала было считать его довольно милым существом, хотя немного чудаковатым, а теперь не знаешь, что и думать.

– Ты мной не командуешь.

К твоему удивлению, Юкка наклоняется и смотрит ему прямо в лицо.

– Вот что я тебе скажу, – говорит она. – Можешь продолжать делать то, что, очевидно, делал, – прикидываться такой невинной лавиночкой, как делают все ваши, иначе я расскажу всем, чего ты действительно хочешь.

И Хоа… пятится. Его глаза – только глаза – мечутся в сторону не-женщины на пороге. Та улыбается, хотя на сей раз не показывает свои зубы, и в этом есть нечто жалкое. Ты не знаешь, что все это значит, но Хоа вроде бы немного сникает.

– Хорошо, – со странной формальностью говорит он Юкке. – Я согласен на твои условия.

Юкка кивает и выпрямляется, позволяя своему взгляду задержаться на нем чуть дольше, прежде чем отвернуться.

– Вот что я хотела сказать перед твоим, м-м-м, небольшим приступом, это то, что мы приняли нескольких человек, – говорит она тебе. Она говорит это через плечо, поворачиваясь к порогу дома. – Мужчин с девочками вроде не было, но были другие странники, искавшие дом, среди них некоторые из квартента Чебак. Мы принимали тех, кто казался полезным. – Именно так поступает разумная община в такие времена – вышвыривает нежелательных, принимая тех, кто обладает ценными умениями и качествами. Общины, у которых сильные лидеры, делают это постоянно, безжалостно, но с некоторым холодным гуманизмом. Менее крепкие общины делают это так же безжалостно, но более грязно, как Тиримо избавился от тебя.

Джиджа всего лишь камнерез. Умелый, но его ремесло не является редкостью. Нэссун, однако, такая же, как ты и Юкка. И по какой-то причине жители этой общины хотят иметь у себя орогенов.

– Я хочу встретиться с этими людьми, – говоришь ты. Остается маленький шанс, что Джиджа и Нэссун находятся здесь под другими именами. Или кто-то видел их по дороге. Или… ладно. Шанс действительно мал.

Но ты не упустишь его. Она твоя дочь. Ты пойдешь на все, чтобы найти ее.

– Ладно. – Юкка поворачивается и подзывает тебя жестом. – Идем внутрь, и я покажу тебе несколько чудес. – Словно она уже этого не сделала. Но ты идешь следом, поскольку ни миф, ни тайна не идут в сравнение с малейшей искрой надежды.