Пляска смерти

«Сознаюсь и в этом, милорд».

Лицо короля посуровело.

«Сир Марстон, – сказал он. – Этот человек – десница короля, и в измене он не повинен. Изменники здесь те, кто пытал его и принудил оговорить себя и других. Если вы любите своего короля, немедля возьмите под стражу лорда-инквизитора; иначе я уверюсь в том, что вы столь же лживы, как и он».

Его голос звенел над крепостными стенами; в это мгновение сломленный несчатьями мальчик казался истинным королем.

Некоторые и по сей день утверждают, что сир Марстон Уотерс был лишь орудием в чужих руках, честным рыцарем, обманутым людьми более коварными, нежели он. Другие полагают, что он с самого начала состоял в заговоре, но предал своих сообщников, когда почувствовал, что дело оборачивается не в их пользу.

Как бы там ни было, сир Марстон исполнил королевский приказ. Королевская Гвардия схватила лорда Грейсфорда и бросила в ту самую темницу, властелином коей он был еще утром. С лорда Рована сняли оковы, а его рыцарей и слуг вывели из подземелья на свет.

Джорджа Грейсфорда пытать не пришлось: язык ему развязал один вид страшных орудий, и он сразу же назвал имена остальных заговорщников, среди коих оказались покойный сир Амори Пек, сир Мервин Флауэрс из Королевской Гвардии, Тессарио-Тигр, септон Бернард, сир Гарет Лонг, сир Виктор Рисли, начальник городской стражи сир Лукас Лейгуд, шестеро из семи капитанов городских ворот и даже три дамы маленькой королевы.

Без боя сдались не все. Когда пришли за Лукасом Лейгудом, у Божьих ворот произошло короткое, но яростное сражение, в котором пало девять воинов, включая самого сира Лукаса. Трое из обвиняемых капитанов скрылись вместе с дюжиной своих стражников. Тессарио-Тигр тоже решил бежать, но его схватили около Речных ворот в портовой таверне, где он сговаривался с капитаном иббенийского китобойного судна.

Сира Мервина Флауэрса Марстон Уотерс решил взять под стражу самолично.

«Мы оба бастарды и к тому же связаны братскою клятвой», – сказал он будто бы сиру Рейнарду Рескину.

Услышав о признании Грейсфорда, сир Мервин сказал:

«Отдаю вам свой меч». Протянув его Марстону Уотерсу рукоятью вперед, сир Мервин выхватил свободной рукой кинжал и вонзил лорду-командующему в живот. Затем он добежал до конюшни, где попытался оседлать коня и убил пьяного латника и двух конюшат, заставших его за этим занятием. Но на шум прибежали другие, и рыцарь-бастард был забит до смерти. Он умер в том же белом плаще, честь которого запятнал.

Его командир, сир Марстон Уотерс, пережил брата по оружию ненадолго. Его нашли истекающим кровью в башне Белый Меч и отнесли к великому мейстеру Манкену. Тот нашел рану смертельной, но все же зашил ее и дал раненому макового молока; сир Марстон Уотерс испустил дух в ту же ночь.

Лорд Грейсфорд назвал в числе заговорщников и самого сира Марстона, заявив, что этот «гнусный предатель» с самого начала был с ними. Сие утверждение сир Марстон опровергнуть уже не мог, всех же прочих изменников до суда поместили в темницу.

Некоторые из них уверяли, что ни в чем не повинны; другие подобно сиру Марстону говорили, что действовали из лучших побуждений, будучи уверенными в предательстве Таддеуша Рована и лисссенийцев. Некоторые, впрочем, были более откровенны. Особой разговорчивостью отличался сир Гарет Лонг: он во всеуслышание заявил, что король Эйегон Третий неспособен держать в руках меч и на Железном Троне ему делать нечего. Септон Бернард ссылался на Веру: лиссенийцам и их заморским богам не место-де в Семи Королевствах. Они с самого начала порешили, что леди Ларра должна умереть вместе с братьями, чтобы Визерис освободился от нее и женился на вестеросской девице.

Самым откровенным из заговорщиков был Тессарио-Тигр. Он все делал из мести, да еще ради денег и девок. Рогерио Рогаре запретил ему появляться в «Русалке» за то, что Тессарио ударил одну из девушек; в уплату за свои услуги Тигр потребовал бордель вкупе с мужским естеством Рогерио, что и было ему обещано.

На вопрос инквизиторов, кто это ему обещал, Тессарио ответил усмешкой, но когда тот же вопрос повторили под пыткой, усмешка сменилась гримасой боли.

Оглашая застенок криками, Тигр назвал сначала одного Марстона Уотерса, но потом указал на Джорджа Грейсфорда и на Мервина Флауэрса. По словам Гриба, Тессарио умер, не успев назвать четвертого и, возможно, единственно верного имени.

Имя это, ни разу не упомянутое, висело над Красным Замком подобно грозовой туче. В своих заметках Гриб говорит о том, что немногие в то время осмеливались прямо сказать: был еще один заговорщик, который все это и придумал, но сам оставался в стороне, двигая остальными, как марионетками. «Тайный кукловод», – так зовет его Гриб.

«Лорд Грейсфорд был жесток, но умом не вышел, – повествует шут, – Лонг смел, но бесхитростен; Рисли пил беспробудно; септон Бернард был благочестивый болван, а Тессарио Большой Палец – кровожадный волантинец хуже всякого лиссенийца. Бабы… ну какой спрос с баб? Гвардейцы привыкли подчиняться, а не приказывать. Лукас Лейгуд любил покрасоваться в золотом плаще, а дрался, пил и сношался не хуже прочих… но какой из него заговорщик? Однако все они знались с одним человеком – с Анвином Пеком, лордом Звездной Вершины, Данстонбери и Белой Рощи, бывшим десницей короля».

Вне всякого сомнения, эти подозрения разделяли многие. Как только раскрылся заговор, стало понятно, что некоторые из заговорщиков были связаны с бывшим десницей узами родства, а другие обязаны ему своим положением при дворе. Кроме того, Пек и сам был опытным заговорщиком: ему уже случалось замышлять убийство двух драконьих наездников в гостинице «Водяной орех». Но во время тайной осады Пек был в Звездной Вершине, и никто из предполагаемых сообщников ни разу его не упомянул, так что его участие в заговоре остается недоказанным и поныне.

Зловоние недоверия и обмана пропитало Красный Замок столь сильно, что король Эйегон Третий не покидал крепость Мейегора еще шесть дней после того, как Визерис опроверг лживые признания лорда Рована. Лишь когда великий мейстер Манкен отправил полчища воронов, призывая пятьдесят верных королю лордов в Королевскую Гавань, его величество разрешил опустить подъемный мост. В крепости совсем не осталось съестного, и королева Дейенера кажый вечер плакала от голода, а ее придворные дамы так ослабели, что двух пришлось переносить через мост на руках.

К тому времени, как король покинул свое убежище, лорд Грейсфорд уже назвал всех изменников; многих из них схватили, некоторые бежали, а Марстон Уотерс, Мервин Флауэрс и Лукас Лейгуд были убиты. Вскоре Таддеуш Рован вновь вернулся в башню Десницы, но все понимали, что здоровье не позволит ему вернуться и к своим обязанностям. Иногда казалось, что это прежний лорд Рован, отважный и сильный духом, но то, что с ним сотворили, полностью сломило его.

Он то и дело начинал неудержимо рыдать, и Гриб, чья жестокость не уступала уму, издевался над стариком, заставляя его признаваться во всемозможных бредовых преступлениях.

«Однажды, – пишет он, – я заставил его признаться в том, что это он наслал Рок на Валирию. Все при дворе так и покатились со смеху, но теперь, я сгораю со стыда, вспоминая об этом».

Месяц спустя лорду Ровану лучше не стало, и великий мейстер Манкен рекомендовал королю освободить его от должности. Рован отправился в свою вотчину Золотая Роща, пообещав королю вернуться, как только поправит здоровье, но по дороге домой скончался; с ним были двое его сыновей.

До конца года великий мейстер совмещал обязанности регента и десницы, ибо королевству был нужен правитель, а король Эйегон Третий еще не достиг совершеннолетия. Но мейстеру, носящему цепь и связанному обетами, не подобало судить лордов и рыцарей, отчего изменники так и томились в тюрьме, ожидая, когда будет назначен новый десница.

Старый год подошел к концу, и начался новый; один за другим призванные королем лорды прибывали в Королевскую Гавань – вороны сделали свое дело. Собрание 136 года, хоть и не считалось Большим советом, было самым многочисленным в истории Семи Королевств со 101 года, когда Старый Король призвал лордов в Харренхолл. Вскоре в Королевской Гавани и яблоку было негде упасть, к великой радости торговцев, шлюх и держателей постоялых дворов. Большинство лордов прибыло с королевских, речных и штормовых земель. Приезжали и из Долины, где лорд Дубовый Кулак и Кровавый Бен Блэквуд принудили наконец Позлащенного Сокола, Безумного Наследника, Бронзового Великана и всех их сторонников склонить колено и поклясться в верности Джоффри Аррену (лорд Аррен самолично прибыл на совет в сопровождении Гунтора Ройса, Квентона Корбрея и Изембарда Аррена). От западных земель Джоанна Ланнистер прислала своего кузена и трех знаменосцев; Торрхен Мандерли прибыл из Белой Гавани с двумя дюжинами рыцарей и родичей, а кортеж Лионеля Хайтауэра и леди Сэм из Староместа насчитывал шестьсот человек. Но самая большая свита была у лорда Анвина Пека, который привел с собой тысячу своих солдат и еще пять сотен наемников. «Чего ему бояться, казалось бы?» – язвил Гриб).

Под сенью пустующего Железного Трона (король Эйегон Третий не почтил их своим присутствием), собравшиеся попытались избрать новых регентов, которые будут править до совершеннолетия короля, но и две недели спустя не пришли к согласию. В отсутствие сильного короля, который направил бы их на правильный путь уверенной дланью, многие лорды вспомнили старые обиды, и затянувшиеся было раны Пляски Драконов вновь начали кровоточить. У сильных властителей было много врагов, а на лордов помельче, которые не могли похвастаться властью или богатством, смотрели свысока.

Отчаявшись добиться согласия, великий мейстер Манкен предложил выбрать трех регентов жребием. Принц Визерис поддержал его, и предложение мейстера было принято. Жребий выпал Виллему Стакспиру, Марку Мерривезеру и Лоренту Грандисону. Все трое были, можно смело сказать, безобидны и ничем особым не выделялись.

Избрание королевского десницы было делом куда более важным, и собравшиеся не хотели отдавать сие решение на откуп вновь назначенным регентам.

Некоторые, особенно лорды с Простора, настаивали, что десницей вновь должен стать Анвин Пек, но им пришлось замолчать после слов принца Визериса, что его брат предпочитает кого-нибудь помоложе, «кто вряд ли наводнит его двор изменниками». Предложенного кем-то Алина Велариона сочли слишком юным. По той же причине были отвергнуты кандидатуры Кермита Талли и Бенжикота Блэквуда, и взоры лордов обратились к Торрхену Мандерли из Белой Гавани. Его знали немногие, а стало быть, и врагов к югу от Перешейка у него не было (за исключением разве что лорда Анвина Пека, отличавшегося злопамятностью).

«Ладно, я готов за это взяться, – сказал лорд Торрхен. – Но если мне придеться иметь дело с мошенниками-лиссенийцами и их клятым банком, мне понадобится человек, который смыслит в деньгах». Тогда Дубовый Кулак предложил Изембарда Аррена, Позлащенного Сокола Долины. Чтобы умаслить лорда Анвина Пека и его сторонников, Гедмунда Пека Большой Топор назначили лордом-адмиралом и мастером над кораблями (говорят, что Дубового Кулака это скорее позабавило, нежели рассердило; он сказал, что «это достойный выбор, ибо сир Гедмунд платит за корабли, а я на них плаваю»). Сир Рейнард Рескин стал новым лордом-командующим Королевской Гвардии, а сир Адриан Торне – командиром золотых плащей (раньше он был капитаном Львиных ворот, единственным из семи капитанов под началом Лукаса Лейгуда, кого не обвинили в измене).

Итак, дело было сделано. Королю Эйегону Третьему нужно было лишь скрепить решение лордов своей печатью, что он без возражений и сделал на следующее утро, прежде чем снова удалиться в свои покои.

Новый десница незамедлительно приступил к своим обязанностям. Первая стоявшая перед ним задача была не из легких: он должен был устроить суд над изменниками, которые обвинялись в убийстве Гейемона Сребровласого и заговоре против короля. В измене обвинялись ни много ни мало сорок два человека: те, на кого указал лорд Грейсфорд, в свою очередь, называли под пыткой кого-то еще. Шестнадцать изменников сбежали, шесть были мертвы, поэтому перед судом предстали лишь восемнадцать. Тринадцать из них уже признали, что их вовлекли в эти ужасные преступления, – инквизиторы короля были весьма настойчивы. Пятеро по-прежнему настаивали на своей невиновности, утверждая, что верили в то, что предатель как раз лорд Рован, и хотели спасти короля от замышлявших его убить лиссенийцев.

Суды длились тридцать три дня, и принц Визерис присутствовал на всех разбирательствах. Иногда его сопровождали жена леди Ларра, носившая под сердцем их второе дитя, и сын Эйегон с кормилицей.

Король Эйегон приходил лишь трижды, когда судили Гарета Лонга, Джорджа Грейсфорда и септона Бернарда; к судьбе остальных обвиняемых он никакого интереса не проявил. Королева Дейенера на суде и вовсе не появлялась.

Сира Гарета и лорда Грейсфорда приговорили к смерти, но оба выбрали Дозор. Лорд Мандерли распорядился посадить осужденных на корабль до Белой Гавани, откуда их препроводят к Стене.


Верховный септон написал письмо с просьбой пощадить септона Бернарда, «который может искупить свою вину, проводя время в молитвах и размышлениях и творя добро», и Мандерли проявил снисхождение. Септона не обезглавили, но оскопили и отправили босиком из Королевской Гавани в Старомест, с собственным мужским естеством на шее. «Коли он это переживет, его святейшество может поступать с ним, как его душе угодно», – заявил десница. Бернард выжил, дал обет молчания и провел остаток дней своих, переписывая священные книги в Звездной септе.

Золотые плащи, которых обвинили в измене и успели схватить (многие сбежали), последовали примеру сира Гарета и лорда Грейсфорда, предпочтя Стену топору. Так же поступили и оставшиеся в живых персты… лишь один из них, сир Виктор Рисли, быший ранее Королевским Правосудием, воспользовался своим правом помазанного рыцаря и потребовал испытания поединком, «дабы пред взорами богов и людей доказать мою невиновность жизнью своей». Сира Гарета Лонга, который первым указал на Рисли как на изменника, вновь привели на суд, дабы сразиться с ним.

«Ты всегда был никчемным болваном, Виктор», – сказал сир Гарет, когда ему в руки вложили меч. Бывший мастер над оружием быстро расправился с бышим палачом, повернулся к оставшимся приговоренным в конце тронного зала и осведомился, есть ли еще желающие.

Самым неспростым был суд над тремя женщинами; все они обвинялись в измене, все были знатными дамами и приближенными королевы. Люсинда Пенроз (та, на которую напали во время соколиной охоты перед балом Девичьего Дня), призналась в том, что желала Дейенере смерти. «Если бы мне не рассекли нос, то это она прислуживала бы мне, а не я ей. Из-за нее мне теперь не видать мужа». Кассандра Баратеон признала, что часто делила ложе с Мервином Флауэрсом, а иногда и с Тессарио-Тигром, «но лишь когда сир Мервин просил меня о том». Когда Виллем Стакспир предположил, что это было частью обещанной волантинцу награды, леди Кассандра расплакалась.

Но даже признание Кассандры поблекло в сравнении с тем, что рассказала четырнадцатилетняя леди Присцилла Хогг, низкорослая, коренастая и невзрачная: ей почему-то взбрело в голову, что принц Визерис женится на ней, если леди Ларра из Лисса умрет. «Он всегда улыбается, когда видит меня, – говорила она на суде, – а однажды, проходя мимо меня по лестнице, задел плечом мою грудь».

Лорд Мандерли, великий мейстер Манкен и регенты тщательно допросили всех трех. Гриб предполагает, что от них добивались имени четвертой заговорщицы, которое до сих пор не упоминалось: леди Клариссы Осгри, вдовой тетушки лорда Анвина Пека.

Леди Кларисса распоряжалась всеми служанками и придворными дамами королевы Дейенеры, а до того и королевы Джейегеры; она была весьма хорошо знакома со многими заговорщиками (Гриб говорит, что она была любовницей Джорджа Грейсфорда и пытки действовали на нее столь возбуждающе, что иногда она пособляла своему возлюбленному лорду-инквизитору в подземельях). Если она участвовала в заговоре, то в нем наверняка был замешан и Анвин Пек.

Однако усилия дознавателей ничем не увенчались: когда лорд Торрхен прямо спросил женщин, была ли леди Кларисса в сговоре с изменниками, все три лишь покачали головой.

Хотя сами Люсинда Пенроз, Кассандра Баратеон и леди Присцилла, вне всякого сомнения, были повинны в измене, их роль в заговоре все же была незначительной. По этой причине, а также потому, что они были женщинами, лорд Мандерли решил проявить к ним снисхождение. Решено было, что Люсинде Пенроуз и Присцилле Хогг отрежут носы, но если они посветят себя Вере, казнь будет отложена и осуществится, лишь если они нарушат свои обеты.

Знатное происхождение Кассандры Баратеон спасло ее от подобной участи: как-никак, она была старшей дочерью покойного лорда Баратеона и сестрой нынешнего лорда Штормового Предела, к тому же некогда обрученной с королем Эйегоном Вторым.

Здоровье не позволило ее матери, леди Эленде, лично присутствовать на суде, но она прислала в качестве представителей Штормового Предела трех знаменосцев своего сына. С помощью лорда Грандисона, также знаменосца Баратеонов, леди Кассандру обручили с сиром Уолтером Бронхиллом, рыцарем, имевшим на мысе Гнева несколько мер земли и замок, про который говорили, что он «слеплен из грязи с соломой». Сир Уолтер похоронил уже трех жен, с которыми прижил шестнадцать детей; тринадцать из них все еще были живы. Леди Эленда полагала, что забота о многочисленных отпрысках супруга, а также о детях, которых она сама подарит сиру Уолтеру, не оставят леди Кассандре времени на заговоры (так оно и случилось).

Суд над изменниками свершился, но братья леди Ларры, Лотто и Рогерио, до сих пор томились в темницах Красного Замка. Их признали невиновными в измене, убийстве и заговоре, но по-прежнему обвиняли в мошенничестве и хищениях: падение банка Рогаре разорило тысячи людей и в Лиссе и в Вестеросе. Братья, связанные узами свойства с домом Таргариенов, все же не были ни королями, ни принцами, а лордство было пожаловано им лишь по милости короля и, по мнению лорда Мандерли и великого мейстера Манкена, не стоило ничего. Посему они должны были предстать перед судом и получить наказание.

Семь Королевств и так задержались: в Лиссе разорение банка Рогаре уже привело к полному уничтожению дома Лисандро Великолепного. Дворец, доставшийся его дочери Лисаре, был конфискован, как и дома остальных детей вместе со всей обстановкой. Некоторые из торговых галей Драко Рогаре успели уйти в Волантис, но он потерял девять кораблей против каждого ушедшего, а также все верфи и склады. У леди Лисары отобрали все золото, драгоценности и платья, у леди Марры – все книги. Отобрали и «Душистый сад», когда Фредо Рогаре пытался его продать. Рабов всех Рогаре – и законнорожденных, и бастардов – продали. Когда оказалось, что все это покрывает лишь десятую часть долгов, в рабство продали и самих Рогаре вместе с детьми. Дочери Фредо и Лисаро поступили рабынями для утех в тот самый «Душистый сад», где прежде играли детьми. Самому Лисаро Рогаре, который и навлек на свою семью эти беды, тоже не удалось избежать наказания. Его вместе с гвардейцами-евнухами нашли в Валан-Терисе, где они ждали лодку, чтобы переправиться на другой берег Ройна. Безупречные, верные хозяину до конца, все до единого погибли, защищая его. Их было всего двадцать (Лисаро взял с собой сотню, но вынужден был продать остальных по дороге), и вскоре их взяли в кольцо. Лисаро отправили вниз по реке в Волантис, чьи триархи предложили Драко выкупить брата. Тот отказался и посоветовал волантинцам продать его городу Лиссу. Лисаро Рогаре вернулся домой, прикованный к веслу на волантинском невольничьем судне.

Когда его спросили в суде, на что он потратил украденное золото, он рассмеялся и начал показывать на присутствующих магистров: «Чтобы подкупить вот его, и его, и его»; он успел указать на дюжину, прежде чем его заставили замолчать. Это ему не помогло. Подкупленные им магистры проголосовали вместе с остальными за его приговор (но золота не вернули, ибо хорошо известно, что для лиссенийких магистров нажива важнее чести). В наказание за свои преступления Лисаро был прикован обнаженным к столбу у Храма Торговли; каждому, кто пострадал по его вине, дозволялось хлестнуть его кнутом (количество ударов зависело от причиненного ущерба). В хрониках записано, что среди взявших в руки кнут были его сестра Лисара и брат Фредо. Остальные лиссенийцы делали ставки на то, когда Лисаро испустит дух. Это случилось на седьмой час в первый же день наказания. Кости Лисаро оставались прикованными к столбу три года, пока его брат Моредо не похоронил их в семейном склепе.

На этот раз лиссенийское правосудие превзошло Семь Королевств в суровости. Многие в Вестеросе хотели, чтобы Лотто и Рогерио Рогаре разделили судьбу Лисаро, ибо падение банка Рогаре разорило многих, от мелких торговцев до влиятельных лордов. Но даже те, кто ненавидел братьев, не смогли найти ни малейшего доказательства того, что они были осведомлены о махинациях Лисаро или же как-то нажились на них.

В конце концов банкир Лотто был признан виновным в воровстве, ибо взял из банка золото, серебро и драгоценности, ему не принадлежавшие, и не вернул их по требованию. Лорд Мандерли предложил ему выбирать: или он отправится на Стену, или же ему отрубят правую руку, как обычному вору. «Хвала Индросу, я левша», – сказал Лотто и выбрал последнее. Против Рогерио не нашлось вовсе никаких доказательств, но лорд Мандерли все равно приговорил его к семи ударам кнутом. «За что?» – спросил пораженный Рогерио. «За то, что ты треклятый лиссениец», – отвечал Торрхен Мандерли.

После исполнения приговора братья покинули Королевскую Гавань. Рогерио закрыл свой бордель, продал дом, ковры, занавеси, кровати и прочую обстановку, даже попугаев с мартышками, а на вырученные деньги купил корабль, большой когг «Дочь русалки». Это был тот же бордель, только под парусами. Годами Рогерио плавал по Узкому морю, торгуя пряным вином, заморскими явстами и плотскими удовольствиями повсюду, от портовых городов до рыбачьих деревень. Однорукого Лотто пригрела леди Саманта, возлюбленная лорда Лионеля Хайтауэра, и он отправился с ней в Старомест. Хайтауэры и гроша не держали у лисссенийцев, отчего по-прежнему оставались одним из самых богатых родов Вестероса, уступая разве что Ланнистерам с Бобрового Утеса, и леди Саманта хотела узнать, как лучше распорядиться этим богатством. Так появился банк Староместа, еще больше обогативший Хайтауэров.

Моредо Рогаре, старший из трех братьев, прибывших в Королевскую Гавань вместе с леди Ларрой, в это время был в Браавосе, пытаясь договориться с ключарями Железного банка. Еще до конца года он с сундуком браавосского золота отправился в Тирош, чтобы добыть корабли и наемников для похода на Лисс, но эту историю мы, пожалуй, расскажем в другой раз.

Во время суда над братьями Рогаре Железный Трон пустовал: король Эйегон Третий так и не появился, но принц Визерис каждый день бывал там вместе с женой. Ни в судебных хрониках, ни у Гриба не сказано, что думала леди Ларра о приговоре Десницы; однако, когда огласили вердикт, она впервые заплакала.

Вскоре лорды начали разъезжаться по своим вотчинам, и Королевская Гавань зажила по-прежнему, только с новым десницей и регентами… хотя распоряжался все больше первый. «Новых регентов избрали боги, – говорит Гриб, – и похоже, что боги столь же глупы, как и наши лорды». Шут был прав. Лорд Стакспир любил соколиную охоту, лорд Мерривезер – пиры, а лорд Грандисон – поспать, и каждый регент считал остальных болванами. Впрочем, это было не столь уж важно, ибо Торрхен Мандерли показал себя честным и расторопным десницей; о нем справедливо говорили, что Мандерли, конечно, грубиян и чревоугодник, но человек разумный и справедливый. Король Эйегон особых симпатий к нему не испытывал, но его величество вообще не слишком доверял людям, а события минувшего года только усилили его подозрительность. Да и лорд Торрхен был не особо высокого мнения о короле; в письме к дочери он отзывался о нем, как об «унылом мальчишке». Однако принца Визериса Мандерли полюбил, а в королеве Дейенере просто души не чаял.

Сравнительно недолгое правление северянина было весьма богато событиями. С помощью Изембарда Аррена, Позлащенного Сокола, Торрхен Мандерли провел обширные налоговые реформы, пополнив казну и частично возместив ущерб тем, кто смог доказать, что пострадал от падения банка Рогаре. Совместно с лордом-командующим Королевской Гвардии он вновь увеличил число гвардейцев до семи человек; белые плащи были пожалованы сиру Эдмунду Варрику, Деннису Витфилду и Аграмору Коббу, заменившим Марстона Уотерса, Мервина Флауэрса и Амори Пека. Мандерли также формально аннулировал соглашение, которое Алин Дубовый Кулак подписал, чтобы добиться освобождения принца Визериса, – под тем предлогом, что оно было подписано не с вольным городом Лиссом, а с домом Рогаре, которого более не существовало.

Так как сир Гарет Лонг отправился на Стену, Красному Замку был нужен новый мастер над оружием. На эту должность десница назначил молодого способного мечника по имени сир Лукас Лотстон. Сир Лукас был сыном межевого рыцаря; он обучал юных Таргариенов владеть мечом и был столь искусным и терпеливым наставником, что скоро стал любимым учителем принца Визериса, и даже король Эйегон нехотя проникся к нему уважением. Лордом-инквизитором был назначен мейстер Ролли, совсем еще юноша; он только что прибыл из Староместа, где обучался у архимейстера Сандемана, которого считали величайшим целителем в истории Вестероса. О назначении Ролли хлопотал сам великий мейстер Манкен. «Тот, кто знает, как облегчить мучения, умеет и причинять их, – сказал он деснице, – и очень важно, чтобы лорд-инквизитор причинял страдания, потому что так велит ему долг, а не потому, что ему это любо».

Накануне Дня Кузнеца леди Ларра родила принцу Визерису второго сына, крупного и здорового мальчика, которого принц назвал Эйемоном. В честь его рождения был устроен пир, и все радовались появлению на свет нового принца… кроме, разве что, его полуторагодовалого брата Эйегона – его застали, когда он лупил младенца драконьим яйцом, положенным к нему в колыбель. Эйемон, однако, не пострадал: он поднял такой рев, что леди Ларра тут же обезоружила и отругала старшего сына.

Вскоре после этих событий лорд Алин Дубовый Кулак заскучал и начал обдумывать второе из своих великих шести путешествий. Веларионы вверили большую часть своего золота Лотто Рогаре и в итоге лишились более половины своего состояния. Чтобы восполнить утрату, лорд Алин собрал большую торговую флотилию купцов, приставив к ней для охраны дюжину своих боевых галей. Он вознамерился идти в Волантис через Пентос, Тирош и Лисс, а на обратном пути зайти в Дорн.

Говорят, что перед отплытием лорд Алин сильно повздорил с женой. В жилах леди Бейелы текла кровь дракона; она была очень вспыльчивой, и ее разозлило, что супруг только и говорит, что о принцессе Алиандре из Дорна. Но они, как обычно, вскоре и помирились. Флотилия под предводительством Алина на галее, названной в честь его матери «Дерзкая Марильда», отплыла в середине года, а леди Бейела, носившая под сердцем второе дитя лорда Алина, осталась на Дрифтмарке.

Между тем приближались шестнадцатые именины короля. Наступила весна, в королевстве был мир, и Торрхен Мандерли решил, что хорошо бы королю Эйегону и королеве Дейенере в честь совершеннолетия его величества проехаться по Семи Королевствам. Десница рассудил, что мальчику будет полезно взглянуть на свои владения и показаться подданным. Его величество был высоким, пригожим юношей; ему недоставало лишь обаяния, но у прелестной маленькой королевы обаяния было довольно и на двоих. Простолюдины сразу полюбят ее, и это пойдет на пользу угрюмому королю. Регенты, посовещавшись, решили, что поездка Эйегона займет целый год, причем он посетит даже самые отдаленные земли, куда прежде не ступала нога короля. Из Королевской Гавани королевский кортеж проследует в Синий Дол и Девичий Пруд, а оттуда, на корабле, отправится в Чаячий город. После визита в Гнездо король со свитой вернется в Чаячий и отправится морем на Север, завернув по дороге на Три Сестры.

В Белой Гавани короля и королеву встретят невиданными почестями, обещал лорд Мандерли, а потом они могут отправиться в Винтерфелл и даже посетить Стену, прежде чем снова повернуть на юг и спуститься к Перешейку по Королевскому тракту. Они остановятся в Близнецах у леди Сабиты Фрей, посетят лорда Бенжикота в Древороне, а после Блэквудов им придется погостить и у Бракенов. Затем они проведут несколько дней в Риверране и направятся через холмы на запад, к леди Джоанне в Бобровый Утес.

Дальше – снова морем в Простор, Хайгарден, Золотую Рощу и Старую Дубраву. На Красном озере живет дракон, что Эйегону не понравится, но озеро можно объехать стороной, а визит во владения Анвина Пека поможет умаслить бывшего десницу. В Староместе им, без сомнения, удастся убедить верховного септона самолично благословить королевскую чету, а лорд Лионель и леди Саманта будут только рады показать королю, что их город великолепием своим превосходит Королевскую Гавань. «Такой поездки в королевстве уже сто лет не видели, – сказал королю великий мейстер. – Весна – время новых начинаний, и это путешествие воистину ознаменует начало вашего царствования. По всему государству, от Дорнских Марок до самой Стены, люди смогут увидеть своего короля с королевой».

Торрхен Мандерли был того же мнения. «Парню будет полезно на время уехать из этого треклятого замка, – сказал он (Гриб слышал это своими ушами). – Поохотится, полазит по горам, порыбачит на Белом Ноже, на Стену посмотрит. Пиры каждый день – может, хоть так у мальчишки немного мяса на костях нарастет. Отведает пива, что варят на Севере, – оно такое густое, что его мечом резать можно, и тоже полезное».

Приготовления к совершеннолетию короля и большому королевскому путешествию занимали все время десницы и регентов. Списки лордов, желавших сопровождать Эйегона в поездке, без конца переписывали. По всему королевству подковывали лошадей, начищали доспехи, чинили повозки, шили знамена. Сотни воронов летали туда-сюда: каждый лорд и земельный рыцарь молил, чтобы король удостоил его визитом. Леди Рейена пожелала сопровождать процессию верхом на драконе, но ее просьбу деликатно отклонили; леди Бейела же заявила, что поедет во что бы то ни стало. Даже одеяния короля и королевы были предметом обсуждения. Было решено, что если королева Дейенера будет в зеленом, король, как обычно, облачится в черный наряд. Но когда юная королева наденет цвета дома Таргариенов, черный и красный, его величество должен накинуть зеленый плащ; так люди всегда будут видеть и черный, и зеленый цвета.

Приготовления велись и утром в день совершеннолетия короля. Вечером в тронном зале должен был состояться роскошный пир, а древняя Гильдия Алхимиков пообещала устроить доселе невиданный фейерверк.

Однако, когда король Эйегон вошел в зал совета, где лорд Торрхен и регенты обсуждали, стоит ли включать в королевскую поездку Тамблетон, было еще утро. Короля сопровождали четверо гвардейцев и безмолвный Сардок-Тень с покрытым вуалью лицом и мечом в руке. С его появлением присутствующих охватила тревога, и даже Торрхен Мандерли на мгновение потерял дар речи.

«Лорд Мандерли, – раздался в наступившей тишине голос короля. – Не будете ли вы любезны сказать, сколько мне лет?»

«Шестнадцать, ваше величество, – ответил десница. – Вы уже мужчина. Пора вам взять управление Семью Королевствами в свои руки».

«Так я и сделаю. Вы сидите на моем месте».

Годы спустя великий мейстер Манкен писал, что всех поразил ледяной тон короля.

Растерянный и потрясенный сир Торрхен Мандерли грузно поднялся с кресла во главе стола, с опаской поглядывая на Тень. Отодвинув кресло для короля, он сказал: