Поцелуй, Карло!
Часть 27 из 107 Информация о книге
– И я так думаю. – Ты со мной флиртуешь. – Калла не отрывалась от гроссбуха. – Нет. – Хорошо, потому что ты собираешься жениться на мисс Де Пино. – Ты слышала про атомную бомбу? – Ага. – В день, когда я вступлю в брак с Пичи Де Пино, огромное розовое облако взорвется над церковью Лоретанской Богоматери. Оно раздуется до небес, как шаровая молния, сделанная из кружева, дыма, розовых лепестков и миндального драже. Никто не выживет. Даже ты. – А ты? – И я не выживу. Все погибнут во имя ее. – Кроме праведных. Мужчина. Женщина. Священнодействие. Истинная любовь. Ничего лучше не бывает. – Ты слишком насмотрелась Шекспира. – Я росла с ним. Вот мои родители – у них была настоящая история любви. – Калла закрыла бухгалтерскую книгу. – Ты счастливица. А я ничего не могу сказать о любви моих родителей. Это самое печальное в сиротстве. Нет на земле такой любовной истории, которую я мог бы назвать своей. – Прости меня. Вот дура. Не нужно было мне болтать о родителях. – Еще как нужно! И наслаждайся этим. Что может быть лучше, чем услышать о людях, любивших друг друга, не проживших жизнь зря, создавших семью. Совсем как в пьесе. Я многое бы отдал, чтобы увидеть любовь моих родителей, – увидеть их вместе, знаешь, просто их вдвоем на кухне, смеющихся, готовящих бутерброды, держащихся за руки на улице, видеть, как отец открывает дверь машины для мамы. Отсутствие таких воспоминаний делает тебя сиротой, тебе не хватает обычных ежедневных проявлений любви. Калла отвернулась. – Эй, тебе со мной скучно, – подтолкнул ее локтем Ники. – Совсем нет. – Ты уверена? – Кто же этого не хочет? – А ты хочешь? – Конечно. – Калла почувствовала, как ее щеки покрылись румянцем. – Я помню твою маму. Она была красавица. – Была. – Калла посмотрела на свои руки, потому что они напоминали ей материнские. – Ты выглядишь точно как она. – Я похожа на отца. – Нет. На мать, ты на нее похожа. – Спасибо. Лучшего комплимента ты не мог мне сделать. – Правда? Я пытался сообразить, как произвести на тебя впечатление, и нес что в голову придет. Поди догадайся. – Ну вот, – засмеялась Калла. – Мне жаль, что ты ее потеряла. – Да, было нелегко. И очень тяжело для отца. Он так и не пришел в себя после ее смерти. Не смог справиться с горем и потому заболел. Но я уверена, что помогу ему выкарабкаться и заставлю режиссировать следующую постановку. Пусть он не хочет, но я его заставлю. – Ты все это делаешь ради него? – Это семейное дело, – улыбнулась Калла. – Я понимаю. Я ведь работаю в таком же. – Но я люблю театр. Может, не так сильно, как отец, который для него всем пожертвовал, но ненамного меньше. Он проводил в театре все время, когда мы были детьми. Мама заворачивала ему обед и приносила ужин. Я больше времени провела в бельэтаже, чем на заднем дворе дома. – И мама не возражала? – Все, что делало его счастливым, было счастьем и для нее. Мысли Ники унеслись к Пичи, которая утверждала, что счастье – это совместное предприятие, а не личное дело. – Таких, как твоя мама, уже не делают. – Не делают. Но ее больше нет – и, может быть, именно поэтому. Она тяжело трудилась, чтобы сделать нашу жизнь удобной и счастливой, и пожертвовала здоровьем и покоем. Смысл всей ее жизни – отец и мы, ее дочери. Мы были ее миром. И теперь я не знаю, хорошо ли это. – Это хорошо для вас, – сказал Ники. – Да, но как насчет нее? – Матери о себе не думают. Умирая, моя мама сказала: «Когда ты счастлив, и я счастлива и буду это знать и в другом мире. Так что обещай, что будешь счастлив». – То есть теперь ты из чувства вины должен быть счастливым. – Я это вижу иначе, – покачал головой Ники. – Моя мать всегда заставляла сестер и меня быть добрыми, прилежно учиться в школе и прочее. Чувство вины – это был ее инструмент. Эффективный, надо признать. – И оттуда же – преданность. Мать оставалась с вами все эти годы. Я бы принял на себя любую вину, да все что угодно, лишь бы моя мать была рядом. – Сколько тебе было, когда она умерла? – Пять. Почти шесть. – И ты ее помнишь? – Помню. И хочу думать, что помню каждое ее слово, но, видимо, принимаю желаемое за действительное. Все, что я запомнил, это вроде пьесы с ее словами, и я смотрю эту пьесу мысленно. – И со мной происходит то же самое. – Так и должно быть. Кто же еще ее будет помнить, если не ты? Я воображаю маму молодой, и полной жизни, и красивой. Я помню, как она причесывалась. И что носила. И как смеялась. Помню ее аромат. И, знаешь, твои духи… тоже напоминают мне мать. Калла вытянула руку и поднесла запястье к носу Ники: – Называются Bella Arancia. Я покупаю их на ярмарке, по флакону в год. – Прелестно. – Спасибо. Каждый год сюда приезжает пара из Калабрии, они сами смешивают духи и одеколоны. Мои сделаны из красных сицилийских апельсинов. Ты бы купил такие для Пичи на следующей ярмарке. – Я никогда не покупаю ей духи. Она их берет по скидке в магазине. Это всегда Arpиge. – Изысканно. – Весьма. Мне нравится. Но она не пахнет, как итальянский сад летом. Как мама. – Однажды у вас будет дочь, и мама вернется. Так обычно бывает. – Думаешь? Надеюсь, что это правда. Я начинаю забывать всякие мелкие детали и боюсь, что память о ней исчезнет, как только я уеду с Монтроуз-стрит. Я прожил в этом доме всю жизнь, и это единственное место, где я жил с матерью. Я вспоминаю о ней каждый раз, когда ухожу из дома или возвращаюсь. И когда я выхожу за дверь, то чувствую, что оставляю там ее. – И что это говорит о нас? – задумалась Калла. – Что ты имеешь в виду? – Мы не можем расстаться с родным домом. – Наверное, есть важные причины оставаться, – пожал плечами Ники. – Мне надо заботиться о папе. – И я не был готов жениться до сих пор. – А как ты узнал, что готов? – Просто знаю. А как насчет адского красавца с нежным вздернутым шнобелем, с которым ты встречаешься? – Фрэнк очень мил. – Будущий мэр Филли. Важная персона. С амбициями. Основательный. Он взбирается по карьерной лестнице. Тебе лучше вложиться в шляпки. – Эта роль не по мне, ты хочешь сказать? – Ты способна сыграть любую роль.